– Да с чего ты взял, что это с поезда? Гости у меня были… Нежданные. Закатили намедни на машине, что побольше твоей раза в два будет, вот и посидели с полчаса , пока машину они чинили. Под твой самогон посидели, кстати.
– Ну, если под мой самогон, тогда ладно… А чего хотели?
– Поймешь разве? Одни дорожниками сказываются, эти вот, историками какими-то. А, по-моему, все одно – искатели они колчаковского золота, вот что я думаю. Все ездят и вынюхивают, высматривают чего. Зря, что ли, на таких огроменных машинах ездят? Таким любые дороги нипочем. Тебе, Макарыч, на такую в жизнь не скопить.
– А оно мне надо? Толку-то от того, что она поболее моей будет? Да я, если хочешь знать, на две таких, как у меня, заработал. А меня еще и первая устраивает.
Машина у свояка была хорошая. Настоящий японец, сделанный, как он говорил, японцами для внутреннего рынка, а оттого с любовью и высоким качеством, как и все, что делается для себя любимых. Ну и что такого страшного, что правый руль? Дело привычки! Таких машин в Забайкалье – больше половины автомобильного парка. Цена плюс качество, как любил говаривать сам Макарыч, это самые главные слагаемые, что ведут к коммерческому успеху. Под этим словом он мог поклясться, как успешный продавец самогона.
– Вот, попробуй новинку, – Макарыч приволок из машины большую спортивную сумку, расстегнул молнию и последовательно извлек четыре бутылки, – А посуду я попрошу обратно.
– Куда ты столько притащил? Мне и за месяц столько не выпить!
– Бери-бери! Ты, как я вижу, становишься полноценным станционным смотрителем. Начал уже принимать и отпаивать путников.
– Какой еще станционный смотритель? Глаза разуй – нет здесь станции никакой.
– Это я так… Слово хорошее и тебе соответствует. А вообще, классику надо читать. Лермонтова там, Пушкина…
– Свояк, а ты часом не того… не начитанный уже приехал? То-то я чувствую, что духом культуры от тебя за версту несет.
– Здесь русский дух, здесь русью пахнет!
– Только настоянным на спирту, почему-то.
– А как же иначе? Я ведь когда самогон покупаю, сначала пробу снимаю. Потому как к бизнесу подхожу с заботой о клиенте. И если мне попытаются продать дрянь какую, так лучше учую это я, а не мой покупатель. Бизнес – это в первую очередь репутация!
То ли в этот раз свояк перебрал, снимавши пробу, то ли самогон был слишком хорош, но в дорогу он в этот день не отправился. Ну перебрал человек, с кем не бывает? Не для себя же старался, а покупателей ради. Виктор Степанович положил его на лавке, а сам отправился спать на печку, благо места в доме на двоих хватало с лихвой.
Свояк уехал на следующее утро, а у Виктора Степановича жизнь опять вошла в привычную колею размеренных будней. Двух, произошедших друг за другом событий, было даже многовато для дней, наполненных одиночеством. Но произошедшие вскоре события затмили их, заглушив своей ошеломительной яркостью, и закинули пылиться на дальние полки далеко не молодой памяти.
2. Гости из прошлого
Этот день для Виктора Степановича начался раньше обычного. Пара рюмок нового самогона, принятых накануне в качестве снотворного, легли не особенно удачно, подарив наполненный кошмарами сон и ощутимое похмелье с утра. Организм настоятельно требовал принять чего-то ответного в качестве контрмеры. Взвесив все «про и контра» между огуречным рассолом и опохмелочной стопкой и не придя к консенсусу, выбор был доверен интуиции, которая явно склонялась в пользу последней.
Значительное улучшение самочувствия и подъем духа убедили Виктора Степановича, что решение довериться подсознанию было правильным. Часы показывали всего лишь шесть утра, но досматривать ночные кошмары желание уже пропало. Однако и полюбоваться на рассвет тоже не удалось – за окошком словно натолкали ваты, да так густо, что, казалось, открой форточку, и ее будет полный дом. В этот раз туман явил себя во всей красе и, судя по его плотности, отступать не собирался.
– Погода меняется, – потер виски Виктор Степанович, – Вот и потому и давит голову, а я, по-дурости, на самогон грешу…
Рекламацию свояку он решил не предъявлять. Для убедительности выводов относительно плохого качества напитка требовались дополнительные экспериментальные исследования. В принципе, можно было этим и заняться, но Виктор Степанович, прежде всего, был человек дела. Ведь как-никак, а встречать московский скорый кому-то надо.
Чтобы не смущать себя оставленной на столе бутылкой, он выглянул за дверь. Раскинувшийся повсюду туман сразу же лизнул его в щеку холодным влажным языком, дарую предрассветную бодрость.
«Даже умываться не надо», – подумал он, захлопывая дверь перед носом этого утреннего зверя.
Взгляд его снова уперся в бутылку, но теперь он уже решительно подошел и убрал ее в ящик под столом. Подумал. Достал, налил стопку и, после этого, снова спрятал ее под стол. «Теперь правильно», – заключил Виктор Степанович и, в предвкушении, открыл холодильник, чтобы поискать что-нибудь на закуску.
Длинный паровозный гудок прозвучал подобно грому от ударившей из холодильника молнии. Виктор Степанович замер, не сколько оглушенный, сколько ошарашенный, и не верил своим ушам. Он некоторое время тупо смотрел в холодильник, а потом резко захлопнул дверцу, как будто это могло заставить замолчать резкий басовитый звук.
Его сознание не могло взять в толк появление такого гудка. За все время службы на железной дороге, Виктор Степанович мог различить по звуковым сигналам не только марку тепловоза, но и разницу в буксируемом составе. Но то, что он услышал, не соответствовало никакой современной категории. Нет, по молодости ему не раз и не два приходилось слышать что-то подобное, но сейчас это могло быть вызвано разве что странностью рассудка, повернувшегося от реальности в мир воспоминаний.
Поэтому, абсурдная мысль хлопнуть дверцей холодильника, чтобы унять звуковую волну неизвестной природы, в тот момент показалось совсем не абсурдной.
Только когда дверца уже была закрыта, а звук продолжал терзать барабанные перепонки, Виктор Степанович сообразил, что источник его, чтобы это ни было, на железной дороге, а вовсе не в его доме.
Накинув по привычке служебную куртку, он выскочил из дома в чем был – в вытянутых на коленках трениках и шлепанцах на босу ногу.
Разрывая ватную перину тумана, расшвыривая ее остатки шумным дыханием, в клубах пара, на него шел, замедляя ход, самый настоящий паровоз. Рельсы гудели, передавая земле дрожь многотонного колосса, пар валил из трубы и из-под огромных черно-белых колес, по которым двигались длинные стальные дышла, словно жвала гигантского насекомого. Стальная махина надвигалась с неотвратимостью пародышащего дракона.
– Бог ты мой… – прошептал Виктор Степанович и непроизвольно сделал шаг назад.
Шлёпанец зацепился за выступающий из земли камушек и съехал с ноги. По инерции, голая ступня ступила на мокрую холодную траву, что, впрочем, осталось незамеченным.
Наконец паровоз встал, окутавшись паром, а паровозный свисток издал три коротких пронзительных свистка. Дым из трубы потащило на землю, и вокруг сразу распространился характерный запах костра.
За черным цилиндром парового котла виднелась будка машиниста, за ней тендер с углем, а еще дальше в белой завесе проглядывали несколько вагонов. Было непонятно – то ли вагонов всего несколько, то ли остальные были скрыты в залатавшем свои прорехи тумане. Конструкцией они были незнакомой, похоже, под стать раритетному паровозу. Над крышей одного из них развевалось сразу несколько флагов, разной расцветки.
«Праздник что ли какой? – подумал Виктор Степанович, присматриваясь к полотнищам. – Так непохоже… Белое полотнище с красным солнцем – это Японский флаг, – сообразил он, – Триколор неправильный – это Французский, со звездно-полосатым понятно. Какой там еще, Британский? Куда же без него!»
– Международная делегация какая в Иркутск едет? – предположил он и вспомнил о желтом флажке.
Извлек его из кармана, расправил плечи… И только сейчас до него дошло, что ниже форменной куртки вид у него, как бы помягче выразиться… не деловой.
– Ах ты ж, незадача какая, – раздосадовано почесал он флажком в затылке, – Так перед иностранцами опростоволоситься!
Виктор Степанович хотел дать деру и скрыться от позора в своем доме. Хотя бы на время, чтобы переодеться. Но изменившаяся ситуация такой возможности ему не предоставила.
– Эй, любезнейший! – со стороны вагонов уже успел спуститься первый пассажир и бодрой походкой шел к нему, придерживая рукой фуражку.
Был он среднего роста, не худощав, но весьма подтянут. Шашка на боку и кобура на поясе выдавали в нем человека военного – они, да фуражка с черным околышом сразу бросились в глаза Виктору Степановичу. Уже успокоившись, он отметил зеленый френч с погонами, бордового цвета галифе и черные сапоги. Все это сидело ладно на владельце, выдавая его неустанную заботу о своем внешнем виде. Вот только форма выглядела странновато. В бытность своей армейской юности ему тоже довелось поносить сапоги и галифе. И пусть сапоги были кирзовые, а не яловые, но галифе малиновым не было никогда. Еще смущал черный околыш на фуражке и шашка – прямо персонаж для «Свадьбы в Малиновке».
Но разве сейчас уследишь за военной модой? Вот взять, к примеру, только такой атрибут военной формы, как погоны. Погоны были в царской армии, при Советской власти трансформировались в кубари на воротнике, потом вернулись на свое место, недавно переползли на пузо, а сейчас, говорят, снова вернулись на плечи. Чего уж удивляться всей прочей амуниции?
Процесс созерцания эволюции военной моды был прерван самим военным:
– Любезнейший, – повторил тот, приблизившись, – Где я могу отыскать начальника станции?
– Какой станции? – опешил Виктор Степанович.
– Как какой? – удивился военный, – Здесь же должна быть станция… Или мы ошиблись местом? – он растерянно оглянулся в сторону паровоза, пытаясь разглядеть кого-нибудь в будке машиниста. – Все этот чертов туман!
Было видно, как из вагонов выгружались люди в форме, подобной той, что была на собеседнике. Даже до сюда долетал их громкие слова и смех. Видно было, что остановка планировалась не на пять минут.
«А как же скорый? – Виктору Степановичу хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что перед ним не сон. – Тут же такая трагедия будет!»
– Прошу прощения э-э-э…
– Поручик Климов, Сергей Яковлевич, к вашим услугам, – козырнул офицер.