Московский вирт

А вот моя тайная мечта. Я лежу обнаженный, привязанный к огромной кровати. Тут входишь ты. Опиши подробно, что бы ты сделала?

Наталья Сладкая

Я подхожу к тебе ближе, оттягиваю кожицу до самого корня и оголяю твою головку… мне нравится водить язычком вокруг нее, чувствуя каждую складочку, каждую жилочку… я не могу отпустить тебя, такого вкусного… приоткрыв ротик, я заглатываю твой член, такой влажный, такой вкусный… твой запах сводит меня с ума… ладошкой придерживаю твои яички и мягко вожу язычком… он трется об мои щечки, там, внутри ротика… тебе нравится, что я ласкаю тебя, стоя на коленках…

Мне немного трудно сконцентрироваться, я ведь на работе…

Влад Соленый

Мне так хорошо с тобой, моя сладкая, допиши, когда сможешь

Наталья Сладкая

А ты возбудился, когда читал?

Влад Соленый

Конечно)

Влад заметил, что его визави исчезла с экрана, и тоже отключил сайт. Попробовал сконцентрироваться на работе, но мешали сидящие в голове заманчивые пикантные сцены. Он сделал себе кофе, сходил покурить и только после выпитой чашки пришел в рабочее состояние.

В конце рабочего дня, вспомнив о своей столь интересной переписке, Влад зашел на сайт и прочитал новое послание, причем в стихах.

Наталья Сладкая

Ты так интересно привязан к кровати,

Ты так интересно раздет.

К ногам – белой лентой ажурное платье,

Рукам – однозначный запрет.

Глаза завяжу ослепительной лентой.

Какой соблазнительный вид:

На белых, воздушных шелках, не одетый,

Влюбленный мужчина лежит.

Люблю я бродить по твоим закоулкам,

На гору взойти не спеша,

Люблю твое сердце, стучащее гулко,

Когда тебе трудно дышать.

Мне так интересно касаться губами

Наполненных нежностью вен.

Мне так интересно: а если часами

Губами гулять по тебе?

Мне нравится, милый с тобой целоваться:

Сначала улыбку слизнуть,

Потом твоих губ осторожно касаться

И в нежные тайны нырнуть.

Меня восхищает: чем глубже, тем слаще.

Наверное, милый, пора

Впустить тебя в мир откровенно-манящий

И не отпускать до утра.

Иди же ко мне… перекрыло дыханье.

Не двигайся. Сжалься. Замри.

У нашей любви лишь одно расстоянье –

Твои сантиметры любви.

Влад перечитал два раза стихотворение, не поверив, что так быстро можно было его написать. Он занимался в молодости стихоплетством, так, для себя, никогда свои стихи никуда не посылал, но друзья и подруги, которые их читали, не верили, что это его. Уж очень не вязался образ прожженного Дон Жуана с трогательными, наивными строчками.

Влад Соленый

Да ты еще и поэтесса! Неужели сама написала? Ты закапываешь талант! Я тоже писал по молодости, завтра перепечатаю тебе из блокнота, по памяти не помню.

Он выключил компьютер, так как Натальи на сайте уже не было, и стал собираться домой. «Надо устроить себе разгрузочный день, отдохнуть от женщин, о здоровье подумать», – решил он и не стал сегодня ни с кем договариваться, поехал в спортклуб.

Фитнес находился недалеко от Щелковского шоссе, туда он приехал в восьмом часу, вымотавшись в пробках и развлекаясь по дороге болтовней по телефону со своими старыми подружками, так, чтобы не забывали. Позвонил и родителям, чтобы потом не звонили сами. Услышав мамино «Владик», он скривился, ему не нравилось, когда его так называли, все приятели привыкли к короткому и мужественному «Влад». Это имя он любил с детства, зачитываясь своими любимыми «Историями капитана Блада» Рафаэля Сабаттини, представлял себя грозным пиратом, захватывающим красивых женщин в плен и увозящих на своем фрегате в синее море. Часто даже писал свое имя частично по-английски «Blad». У родителей было все как всегда: нытье про болезни, о недостатке общения с волгоградскими друзьями и подругами, переживания по поводу его неустроенной личной жизни.

Он с ужасом вспомнил, что когда они жили вместе, доходило и до скандалов: пришлось даже оббить ковровым настилом дверь в свою комнату, чтобы не мешать родителям музыкой и воплями гостей женского пола, которых приходилось приводить к родителям, потому что другого места просто не было. Летом еще выручали турбазы, дачи друзей, старый, но просторный «опель», да и на свежем воздухе можно было сексом заняться, если припрет. Зимой же наступала катастрофа и кроме своей небольшой, но отдельной комнаты он не мог предложить девушкам ничего. Но даже эта сомнительная роскошь в те времена гарантировала благосклонность его подруг, которые менялись периодически, что приводило к курьезам. Мать например, вполне могла сослепу в темном коридоре, здороваясь с новой гостьей, назвать Наташу Мариной, что приводило иногда к ненужному выяснению отношений. Влад всегда выкручивался, объясняя это не слабым зрением матери, а слабой памятью на имена, что, конечно было неправдой, учитывая, что мать тридцать лет проработала в школе преподавателем английского и помнила всех своих учеников по фамилиям.

И только когда ему было уже под тридцать, появилась возможность приобрести маленькую однокомнатную «хрущевку» в центре. Ситуация с личной жизнью улучшилась и, одновременно уменьшились конфликты с родителями по поводу слишком частой, по их мнению сменой подружек. Место квартиры выбирал именно Влад, и оно было замечательным: самый центр, главная тусовка волгоградской молодежи – набережная и прилегающий бульвар, так называемый «Бродвей», были в пяти минутах ходьбы. И даже то, что пришлось продать любимый «опель» не сильно расстраивало Влада, в нем уже не было необходимости. Его квартира стала любимым местом сбора друзей и подруг, которые прямо с набережной забегали к нему на огонек и иногда оставались до самого утра.

А родителей он навещал по выходным, раз в неделю, заскочив к ним на семейный обед и, захватив каких-нибудь пирожков, улетал обратно, в свою любимую берлогу. «Вот времечко было!» – вспоминал он, тащась в пробке.

Никогда не променял бы он почти курортный город на суматошную Москву, но работы там не было, а если и была, то настолько низкооплачиваемая, что на поездку за границу, в эконом-тур приходилось копить доллары целый год. Но все имеет свою цену и первые год – два, скитаясь по жалким съемным комнатушкам, сжав зубы, копя на свое жилье, ему часто хотелось плюнуть на высокие московские зарплаты, сесть в свою старенькую машину с транзитными волгоградскими номерами и махнуть домой, в свои однокомнатные, но родные хоромы. Только гордость и нежелание перед друзьями и знакомыми признать свое поражение держало его здесь. Влад не мог так просто сдаться перед столицей, он должен был покорить этот город, обуздать, как неприступную женщину, стать здесь своим. Только тогда он сможет уважать себя, ведь очень многие сломались, не смогли здесь пробиться, вернулись в свои провинциальные городки, чтобы ругать там за бутылкой водки столичные нравы. Он помнил несколько таких знакомых и, слушая их, не верил их рассказам, подозревая, что где то они не договаривают. Не могли они просто так уехать из такого прекрасного города, ведь сам часто бывал в столице еще пацаном, его не проведешь.