Комар в смоле

Первого мужа, который увез ее в Заполярье, посадили за хищения. На остатки роскошной жизни моя одноклассница открыла сразу несколько гадальных фирм, проявив при этом блестящие коммерческие таланты.

Не имея нужного образования для получения лицензии экстрасенса, она догадалась обучать гаданию на картах Таро и обрезанию кармы медицинских сестер. Оборудовала им комнаты прямо на их жилплощади, подписывая многолетние жлобские договора из половины дохода. Это с первого взгляда кажется честным, а если учесть расходы новоявленных колдуний на рекламу, содержание комнат, текущие расходы по учету и регистрации клиентов, взятки и отмазки, то медсестер становилось жалко.

Накопив за пару лет капитал, мадам Гуднини, как она любила себя называть, осыпала весь Север гадальными фирмами. Было их у нее больше, чем веснушек на лице. Цыганские бароны пытались ее уничтожить не раз.

В ответ на преследования Нинка покидает холодный Север и переводит на теплые донские берега все свои финансовые потоки. Мало того, сразу по возвращении в мой родной городок она женит на себе местного молодого прокурора. Родив ему дочку, окончательно успокаивается и переключает свою бешеную неутоленную коммерческую страсть на компьютерное брокерство.

Знающие люди поговаривали, что через год она ухитрилась скупить акции половины лекарственных фирм страны. Но это – только разговоры.

Трудно заподозрить биржевую акулу в милой женщине, которая, тихо напевая, плетет в полисаднике веночки из ромашек для своей белокурой малышки.

Какой резон Гуднини убивать собственного мужа? Он же не только отец ребенку, но и надежная крыша!

Здесь, как говорится – могу, но не хочу.

А губная помада на бокалах? Тонкая подстава. Попытка свернуть инспектора ГРУ на боковую дорожку и замазать грязью ангела во плоти.

Глава 5. Семь на восемь, восемь на семь

То ли от пересыхания в мозгах, то ли это первые признаки сближения с богом, но меня начала преследовать полузабытая мелодия песенки: «Бежит по полю Афанасий, семь на восемь, восемь на семь».

Почему семь на восемь? Это его размеры? В каких единицах? Не в сантиметрах и дюймах точно. Явно в старинных мерах. Рост на Руси меряли аршинами, пядями и вершками. Тогда в пядях Афанасий будет сто двадцать на сто сорок сантиметров. Этакий крепыш-колобок. А морда восемь на семь в вершках будет тридцать пять на тридцать. Нехилый хлебальник был у Афанасия.

И причем тут он? Откуда в голове появились эти странные цифровые ассоциации? Я повернул голову к единственному светлому пятну в моей камере – лампаде. Она высвечивала семь кубиков оклада иконы по горизонтали и восемь – по вертикали. Вот откуда эти цифры. Каждый кубик – в пядь.

Кстати, почему лампада не гаснет? И масло на вид не уменьшается. Явно кто-то шастает по моей личной камере, пока я сплю.

Хотя и света от лампады… Даже лица Божьей матери на иконе не разглядеть. Одно коричневое пятно. И справа от плеча какая-то серебряная надпись. Я до рези напряг глаза. Первое слово «стена», а дальше – не разобрать.

И тут иссохшие мозги выдали испепеляющую подсказку!

Бог мой! Да это же икона Пресвятой Богородицы «Нерушимая стена». Но ведь она пропала еще после революции, или я ошибаюсь? Не о ней ли писал в сообщении Женька-программист, перечисляя икону в списке возможных мотивов убийства? Об этом ему рассказал Скляр, который по старой дружбе попросил сделать Попова несколько качественных цветных распечаток, «списков» по-церковному. Так он ее нашел, значит? Тогда я в его доме? Нет, Димкину однокомнатную «хрущевку» в микрорайоне я помню. Да и откуда там паркет? А может у него есть загородная дача? На его мизерную зарплату и при его увлечении марками? Нет.

Женька сообщал, что стоит эта пропавшая икона полтора миллиона американских денег. Так вот где ее прячут. Нехилая у меня камера, украшенная таким богатством. Не многим так везет.

А может, не она? Нет, вроде похожа на найденный в Интернете перед отъездом образ. Тот же зелено-голубой фон из зерен уральских самоцветов. В те годы мозаичные иконы изготовляли с помощью необычайно стойкого к старению рыбьего клея. Того самого, на котором обогатился помещик из гоголевской комедии. Больше ничего не вспоминалось. А почему – «стена»? Взгляд медленно сполз с иконы на огромные бокалы.

Что-то шевельнулось в головных глубинах, но тут же булькнуло и утонуло в хрустальной прохладе отравленной воды. Ладно, потом попробую вспомнить.

Итак, по здравому размышлению у Гуднини резонов убивать мужа не было. Еще раз прошелся по нашей с ней встрече в первый же день моего приезда.

6. Все ближе к богу

Местная администрация строила и выделяла дома особо важным в районном масштабе персонам подальше от людских глаз и поближе к природе. Односторонняя улица Мира из двухэтажных коттеджей располагалась вдоль берега реки, скрытая от повседневной грязи и суеты небольшой горушкой и березовой рощицей. Вот только все это благолепие нарушалось быстро растущим кладбищем, грозящим вскоре поглотить элитный райончик.

А ведь еще древние римляне предупреждали: «Плох тот правитель, при котором могильных памятников строится больше, чем новых домов».

Нинель встретила меня грустными глазами и кучей вопросов. Чай в длинную цветочную оранжерею нам принесла молоденькая казашка в японском сари.

Перехватив мой липкий взгляд по гитарным обводам девушки, Нина пододвинула поднос с малюсенькими полупрозрачными чашечками. Китайский фарфор, коллекционный, откуда он в нашей глуши? Да мне на такой – года два горбатиться надо!

– Олежка, это няня моей дочки. И ученица по раскладам Таро.

– Казашка? Ты же вроде Север окучивала?

– Мулатка. С Севером пока завязала. Предложение превысило спрос. А вот темный север Казахстана – непаханое поле. И медсестры там пошустрее и привлекательнее, как ты заметил.

– Я еще раз хочу выразить…

– Не надо, – красивое лицо мгновенно постарело лет на десять. – Я тебя позвала, чтобы ты подтвердил мои подозрения в адрес Попова.

– Ты думаешь – это Женька…

– Да, и почти уверена.

– А мотив?

– Очень серьезный, – ложечка в ее руке дрогнула. – Асия, принеси Марго.

Мы минуту въедливо разглядывали друг друга.

– А теперь погляди в глазки моей Марочки. И на овал личика.

Глазки были светло-серые. Овал – без подбородка, все как у Женьки. Теперь ложечка вздрогнула в моей руке.

– Ты хочешь сказать, что…

– Асия, иди, ласточка, в дом, поиграй с Маргаритой.

– Как это могло случиться?

– Как? Как у всех. Женька учил меня работать в Интернете. Положил ручку на ручку, потом ручку на ножку, и вот итог, – Нинель тонким розовым пальчиком грациозно повела в сторону закрывшейся двери.

– Муж знал?

– Подозревал.

– Упрекал?

– Нет.

– Тогда – откуда подозрения?

– Ты не поймешь. Женщины просто это чувствуют.

– И что?

– Женька два раза требовал, чтобы я подала на развод.