В тридесятом царстве

Не разок, не два, не пять принимались наступать.
Коль историю копнуть, лист другой перевернуть,
Много раз честной народ попадался в оборот!
Но, однако, всякий раз кто-то молится за нас.
Только враг нас мордой в грязь –
тут как тут народный князь!
Появлялся вдруг герой, за которым люд горой.
Бросит клич, поднимет рать – и с врагами воевать.
И почти как в русской сказке, супостат в рогатой каске,
Позабыв, чего желал, не прощаясь покидал
Наши кровные владенья, но почти без промедленья
Новый вражина опять примерялся нападать.

Было тёмное пятно – угодили мы в дерьмо.
В кабалу попал народ – не на месяц, не на год.
Басурман за триста лет понаделал столько бед!
А каков за этот срок заплатили мы оброк!
Понесло Россию вспять, даже страшно вспоминать.
Долго мучилась, страдала, на века рабыней стала.
Но пришёл ярму конец! Объявился молодец,
Дал Мамаю промеж глаз и страну от ига спас!

Немец – истинный вояка, межпланетный забияка,
Тоже в памяти не раз что-то всё хотел от нас.
Как-то помню, видно, спьяну,
«в гости» к нашему Ивану
Забрела чужая рать – и с наскоку жечь и рвать!
«Что там дальше?» – «Дальше Русь!
С ней я быстро разберусь!» –
Орден наш непобедим! Завтра утром бой дадим –
И бездарное отродье к четвергу поработим! –
Сам магистр молвил слово. – Войско как?» –
«Оно готово!»
– «Ну тогда трубите сбор! Где мой кованый убор?»
Вёдра, каски на башке, ноги в латах, меч в руке…
И такая вот армада – у дверей. Оно нам надо?
Да к тому же этот «чел» начал чистый беспредел:
Баб насильничал смеясь, рушил, резал помолясь
И детей, и стариков, сжёг немеряно дворов.
Но недолго шла гульба! Посъезжалась голытьба.
Ну а там, где наши кучей, – иностранцу не судьба!
Так и вышло. Наш народ – этот самый мерзкий сброд –
Как всегда подсуетился, враз в кольчуги облачился
И, спасая край родной, встал у озера стеной.
От Берлина вдалеке, не на море иль реке –
В первый раз познал фиаско крестоносец
в грозной каске!
На Чудском на озерце, без улыбки на лице,
Под народный клич «УРА» потонула немчура.

Польский пан – свиреп, ершист – оголтелый реваншист,
Не стеснялся в откровеньях,
что страдает несвареньем
От того, что за границей, где Москвой зовут столицу,
Смеет жить, – кричал урод, – недоразвитый народ.
С этой бандой неумытой гордой Речи Посполитой
Нет желания быть рядом, с теми,
кто с открытым задом.
«И поэтому берусь раздербанить злую Русь!»
И вы знаете – увы, он добрался до Москвы.
В Кремль забрался, ноги свесил,
был вначале ярок, весел,
Зверства разные чинил – вешал, резал и казнил.
Но однажды недалече мужики собрали вече,
Где Пожарский слово взял,
Минин с чувством поддержал.
И решил честной народ изничтожить польский сброд.
Бой не слабый был тогда, и забыло на года
Панство к нам пути-дорогу, но опять не слава богу –
Новый ворог у дверей и покруче, и бодрей.

Швед бывал у нас не раз. Положил, зараза, глаз
И решил, что Русский Запад будет занят им! – Сейчас!
Он сначала на Неве получил по голове.
Саша Невский что почём – разъяснил,
чтоб к нам с мечом
Не ходили – попросил. Намекнул и пригрозил:
«Если кто с мечом придёт – от меча же и помрёт!»

Но не внял призыву швед, хоть и стих на много лет,
Потому как под Полтавой распрощался
с гордой славой.
Был Петром уделан в хлам! Долго бегал по холмам,
Не сдавался, гоношился – и за это поплатился.
С той поры немало лет пролетело, только швед
Не пытался больше впредь лезть туда,
где спит медведь!
Нынче он в обиде к нам, хотя суть не знает сам:
Как с такою грозной славой –
и по морде под Полтавой?
Но молчит как рыба швед, когда просят дать ответ:
«Как ты так завоевался, что в Полтаве оказался?
Где Стокгольм, а где Полтава?
Ты чего курил, красава»?

Был ещё другой конфуз. Как-то раз один француз
Тоже рвался и, увы, был на улицах Москвы.
Но недолго наслаждался! Хлеба с солью не дождался!
Погостил денёк другой – и опять к себе домой.
Как-то Русь не приглянулась, и особенно зимой!