Палачи и проходимцы времен аншлюса

– Нет, меня ничего не может побеспокоить, – но вам-то стоит подумать.

– Я это делаю постоянно.

Женщина раздраженно передернула плечами:

– Рада за вас.

Она изящно держала себя, – даже когда, не стесняясь практически незнакомого мужчины, подняла руку, а другой поправила бретельку под платьем.

– А вам не приходит в голову, что вам не помешают союзники, – здесь, во время вашей, скажем миссии? Чтобы вы там не затевали…

Уве начал подозревать, что бретелька не была лишь проявлением небрежности.

Он сглотнул и ответил:

– Само собой, на условиях взаимной выгоды?

Она чуть оскалила зубы, провела кончиком языка по верхней губе, неожиданно чуть слышно зарычала.

Уве почувствовал, как волоски на его плечах шевелятся.

– И на условиях взаимного доверия. Мы все тут доверяем друг другу. До такой степени, что готовы вцепиться в глотку ближнему.

Собственно, сам Уве не питал никаких иллюзий по поводу Шалля и его гостей.

Марика провела пальцем по стеклу:

– Как любит говорить советник Зальц, хотеть не вредно. Вредно не хотеть. Вы, конечно, слышали о советнике Зальце, человека из бывшего австрийского МИДа? Он участвовал в местном «Отечественном фронте», и на хорошем счету у новых властей, со времен аншлюса.

Уве коротко ответил, что ничего о нем не слыхал, что слава о советнике Зальце еще не докатилась до берлинских равнин.

– Не очень-то вы общительны, – усмехнулась женщина.

Уве молчал.

– В сущности… а, к черту. Вы, кажется, человек прямой. Или говорите, или нет. Черт с вами, молчите.

Больше попыток завязать разговор не было.

– Ну и пусть, – пробормотала она, откидываясь на спинку.

На лоб упала узкая прядь волос, женщина стала похожа на мальчишку, который злится на свои непростые мальчишеские проблемы.

Уве смотрел на скользящие мимо машины здания. Он будто забыл о женщине рядом.

Тяжелые дома давно несуществующей империи, сработанные из светлого камня, бледными пятнами вырывались из дождливой мглы. Отсветы фонарей на стенах, покрытых въевшейся намертво пылью десятилетий. Никакой дождь не смоет. Громоздкая симметрия некогда грозной столицы огромного государства подавляла, и вся эта тяжеловесная архитектура, призванная вбивать по шляпки скрепляющие гвоздики монархии. А головы вольнодумцев тем более.

Сейчас все это тяжелое великолепие казалось неуместным, как рыцарские латы на рабе…

Уве вспомнил человека с ПринцАльбрехтштрассе, с бритым затылком и плохими глазами. И его слова. Они звучали в его голове:

«Разберетесь со смертью футболиста, найдете нужные нам улики, – и мы забудем про ваши маленькие грешки…»

Разожмет ли челюсти гестапо, получив требуемое, – это вопрос без ответа. А выхода нет. Но сначала надо найти это требуемое…

У дома номер семь по Донауфелдер водитель притормозил, аккуратно притерся к тротуару, попав прямо в желтое пятно уличной лампы. У водителя из под фуражки торчали розовые уши. Марика Фанк около минуты изучала затылок, потом приказала:

– Фриц, здесь через час… – покосилась на Уве. – Через два часа.

И повернула лицо к берлинцу:

– Я могу рассчитывать на чашку кофе… или что у вас там найдется?

Клюг открыл дверцу, выбрался под дождь, обошел машину и подал женщине руку.

– В этом доме есть дежурная, – сказал он негромко.

– Знаю, – ответила Фанк невозмутимо, – Именно я принимала ее на службу.