Страшные истории

Поведай, кто, когда их возводил?

Они так необычны, так красивы!» -

Джинн каменные стены восхвалял:

«Все линии, все эти перспективы!

Скажи мне, кто всё это изваял?».

Останки храма время не щадило,

Но он ещё не обратился в прах.

Как памятник, как старая могила,

Хранящая секрет в своих стенах.

Взбирались цепко лозы по колоннам,

Губительной листвой качал анчар.

Лишь ветер нынче тех созданий помнил,

А собеседник Джинна всё молчал…

Луна царила бледно над долиной,

И в мутных водах алой Век-реки,

Виднелся отблеск Демона Пустыни,

Он хмурил лоб и потирал виски.

То зажигались, то вмиг гасли звёзды,

Покуда думал Древний свой ответ.

«Кем возведён, да и когда был создан?

Да, что с того? Их боле в мире нет!»

Проговорил он, выглядя уставшим,

Воззрившись с тяжкой грустью на песок.

И голосом вздохнул прогромыхавшим:

«Я слишком стар, чтобы припомнить всё…»

В листве резвились шумно обезьяны,

Могучих воздымавшихся ветвей.

«Они для мира были лишь изъяном…»

Промолвил Демон в сумраке ночей.

Среди пещер змеились твари разны,

Из мрака выползали существа,

Причудливы, страшны и безобразны.

«А эра этих зодчих уж мертва.

Их мало из Богов кто заприметил,

Болезнь на теле мира. Так, дефект…

Остались лишь руины на планете,

Тех, кто когда-то звался… "Человек"!».

Мозаика

Холодно. Было невероятно холодно, когда мои глаза едва открылись подрагивавшими, как крылья умирающего мотылька, веками. По ощущениям, я, замороженный, лежал голым где-то в снежных просторах, заносимый колючими воющими ветрами, обжигающими даже малейшим дуновением. Но вокруг не было ни снега, ни ветра, спиной ощущался ледяной жёсткий металл гладкой поверхности.

От такого жуткого холода я не мог даже дрожать естественным путём, но ситуация улучшалась с каждым мгновением, возвращалась чувствительность, становилось немного теплее. Я лежал на спине, но не чувствовал толком своих конечностей, не мог двигать шеей, но смог хотя бы слегка посжимать пальцы рук, расслабленно их отпустив.

Всё тело будто затекло, от малейших движений ощущалось это жуткое чувство колких мурашек, словно термиты изнутри сгрызали всё тело, бегая по сосудам. Будто я на жуткой иглотерапии, и чем больше я приходил в себя, тем стремительней всё тело ощущало эту едкую дикую боль повсеместно.

Хотелось встать, но я мог лишь слегка дрыгаться, пытаясь ощутить себя целостно, и пока ещё не мог. Спина чувствовала холод металлической пластины, на которой я лежу, и это понемногу заглушало все остальные ощущения, позволяя отвлечься от затёкших мышц.

Мозг пустился в воспоминания, поплыли картины недавнего прошлого. Ссора с любимой, шоссе, я в автомобиле… куда-то еду, агрессивно давя ногой на упругую педаль газа… Меня зовут Уолтер Саммерс, я адвокат, не слишком преуспевающий в этом деле, но любящий свою работу. Хоть с памятью всё отлично, остаётся понять, где же я, но кругом темень, к которой глаза едва-едва привыкают. По крайней мере, я точно не ослеп, просто освещения практически нет, лишь какие-то смутные очертания теней и форм. Может, я всё ещё в машине, просто её так перевернуло или занесло в кювет? Занесло снегом в буран, оттого и так холодно? Надо разминать мышцы и выбираться… Но почему я не ощущаю на себе никакой одежды? И разве я не должен быть скрюченным на сидении? Может, вылетел через него и лежу на куске льда?

Куда я ехал? Где я сейчас? Ко мне вернулся слух, ну, как вернулся… Какое-то отдалённое бормотание, какие-то споры, неуловимые пока ещё тембры голосов и отдалённые словечки типа «Что вы себе позволяете?», «Герр Доктор!» и «Не смейте!». Кто с кем спорил, кто на кого кричал? Вероятно, меня спасают, раз врачи приехали. Вот-вот вызволят из металлической консервной банки, в которую обратился автомобиль.

Мои глаза стали получше видеть, но эта проклятая лампа слепящим потоком вспыхнувшего света била прямо на меня, и я не мог рассмотреть ничего толкового. К тому же я по-прежнему не мог вертеть головой и толком не чувствовал шею, просто из белого сияния уже отмечались потолок и яркая лампа, а так же другие такие же, но не надо мной, а где-то дальше, с разных сторон.

Я толком не мог понять, беседуют они в этой же комнате, в этом же помещении, или через стену. Вспомнил свою девушку Шелли, её пышные тоненькие кудри медового оттенка, взгляд очаровательных крупных глаз цвета махагони, её личико, рыжую курточку, которую она часто носила в последнее время… Мы вместе семь лет, но не женаты. У нас была крупная ссора накануне, затем я куда-то ехал… дорога, шоссе, авария. Я попал в автокатастрофу! Я помню, как видел, свет фар грузовика, потерявшего управление из-за гололёда, свернул на обочину, потом древесные ветки, с хрустом переломанных костей, пробили моё лобовое стекло, как было больно ногам, сильный удар… А затем я очнулся здесь в жутком холоде. И по-прежнему бы не сказал, что мне тепло.

Я двигал пальцами всё интенсивнее, по сути это было единственное, что я действительно мог делать сейчас со своим телом. Но уже чувствовал голени ног, живот, большинство частей тела, дающих понять, что я не одет, лежу голый, на каком-то столе.

Стоп! Рано паниковать! Главное – я жив! Это ведь важнее всего. Уже шевелю пальцами рук и ног, кажется, всё обошлось! Да, может где-то в меня что-то воткнулось, повредило какие-то органы, поэтому я так тяжело прихожу в себя, но, по крайней мере, всё-таки жив! Только почему не в уютной больничной койке возле батареи со всякими этими подведёнными к телу капельницами, датчиками сердцебиения и прочим? Где же я, чёрт возьми?!

Отдалённые споры стали громче. Понятное дело, раз включили свет в комнате, значит, идут сюда. Не в силах поворачиваться, почему-то было стойкое ощущение, что я нахожусь здесь один. Знать бы ещё, где это «здесь». Уже мог отличать три голоса. Один, самый скандалящий, был невыносимо старческим. Он считал себя главным, всегда правым, и спорил с двумя остальными. Ему отвечал мужской низкий баритон, довольно грубый, чеканящий слова и изъясняющийся сложной научной терминологией, в которой я ничего не смыслил, а третий, появляющийся довольно редко, был томным басом, который поддерживал второго и рисовал в голове ощущение такого тучного щекастого человека.

Но этот третий, похоже, был малозначимым персонажем во всём этом споре. Этаким ассистентом второго голоса, его покровителем, который не мог его не поддерживать, и также не мог молчать, вставляя своё мнение и комментарии не лучшим и не очень уместным образом.