Хозяин тишины

Флорист уже закончила работу, а я остановилась рядом с букетом и закрыла глаза. Темнота перед моими глазами не была кромешной, даже через сомкнутые веки прорывался свет дня. И все-таки для меня в тот момент не было разницы, стол передо мной или произведение искусства.

Цветов во тьме не было, но был их запах. Чем дольше я стояла с закрытыми глазами, тем четче он становился. Он заполнял эту комнату, он становился ее частью и делал ее особенной, не похожей на остальные, где стояли другие цветы.

Так может и я, и флорист, работавшая на Гедеонова уже пять лет, поняли его неправильно? Он и не объяснил – то ли не хотел, то ли сам не до конца понимал, что именно ему нужно. Я все больше укреплялась во мнении, что эти цветы он заказывал не для гостей, как думали все вокруг, а для себя. Их аромат был его стихией, запах разных цветов точно так же разграничивал для него комнаты, как для меня – интерьер этих комнат.

Но если так, то флориста несло совсем не в ту сторону. Она была художником, а не парфюмером. Собранные ею букеты были великолепны, уникальны, неподражаемы, но пахли они чаще всего одинаково сладко. А она, в истинно медвежьей услуге, еще и опрыскивала их ароматизатором, чтобы «придать им свежести». В итоге рядом с букетами порой витал запах типичного цветочного магазина.

Я не стала говорить ей о своем открытии, потому что и сама еще не была ни в чем уверена, я боялась ее задеть. Но теперь эта мысль не оставляла меня, и я решила кое-что попробовать, на свой страх и риск.

Проводив флориста, я не приступила к осмотру дома, как обычно, а вернулась в теплицы. Я волновалась, потому что не была уверена, что поступаю правильно, однако отказаться от этой идеи уже не могла.

Впервые в жизни я составляла букет исключительно по запаху и не знала, с чего начать. Тогда я подумала о Гедеонове: что ему нужно? Пожалуй, успокоиться: он сегодня носится весь день, то с одними клиентами, то с другими, то с третьими, мы еле успели поставить в его кабинет цветы, и нас тут же выгнали! Пускай хоть немного расслабится.

К этому моменту я свыклась с Гедеоновым. Я не одобряла тот обман, в котором он жил, называясь ясновидящим, но больше не осуждала его. Я видела, что он, по сути, неплохой человек. Под его ворчанием, а порой и неприкрытым хамством таилась порядочность, которая или достается от природы, или нет. Он давал своим сотрудникам возможность хорошо зарабатывать и требовал за это только честную работу, его строгие правила вели к нормальной обстановке в доме, он никого не подставлял и не унижал. Так что у меня хватало причин для симпатии к нему и желания его порадовать.

Я подошла к кустам лаванды и срезала несколько десятков тонких веточек; начало было положено. Едва почувствовав этот запах, я точно поняла: это именно то, что нужно. Аромат был холодным и свежим, как прохлада тени в жаркий день, чуть пряным, простым и честным. Он обволакивал и расслаблял, он дарил ощущение покоя прованских полей и тихих холмов. Может, этого и достаточно?.. Нет, слишком просто для Гедеонова, он не оценит!

Я уложила лаванду на стол и добавила к ней пару веточек мяты, только что срезанных с грядки. Я даже чуть размяла пальцами их листья, чтобы усилить аромат. И если прохлада лаванды была прохладой тени, то мята дарила иную свежесть: это был легкий искристый ручеек в той самой тени. Два аромата идеально сливались, я не хотела ничего менять.

Но не хотела и останавливаться на этом, мне казалось, что теперь рядом с букетом слишком холодно. Нужно было чем-то уравновесить это, не сбивая гармонию, вот только чем?

Решение пришло внезапно, само собой, и я выбежала в сад, чтобы срезать большую пушистую ветку можжевельника. Вот оно, то тепло, та легкая смесь сладости и горечи, которую я искала! Ветка послужила основой букета, вокруг которой я сложила лаванду и мяту, а потом перевязала атласной лентой.

Этот букет не мог соперничать с творениями флориста. В нем была простота, уступающая тем цветочным скульптурам, пожалуй, даже убогая рядом с ними. Но я уже была влюблена в этот букет, я вдыхала этот запах, и он был таким насыщенным, что от него приятно кружилась голова – как от не слишком крепкого вина.

Я не стала заменять своим творением работы флориста, это было бы нечестно и даже подло. Вместо этого я отдала вазу с цветами горничной, которая убирала спальню Гедеонова.

– Но туда не ставят цветы! – напомнила она. – Хозяин мне таких распоряжений не давал!

Я уже свыклась с тем, что хозяином его тут называли все, кроме меня. Исправить их мне вряд ли когда-либо удастся – но от меня он точно такого не дождется!

– Все в порядке, отнесите.

– Но…

– Под мою ответственность, – строго заявила я. За недели, проведенные в поместье, я научилась быть строгой.

Она не стала спорить, все сложилось, и обратного пути не было.

Теперь, когда вдохновение и энтузиазм школьной отличницы отступили, я была уже не так уверена в том, что сделала. Я застеснялась этого порыва! Кто меня просил об этих поделках? Это же глупо! Я даже немного испугалась: что если Гедеонов воспримет это как нарушение правил, и я потеряю отличную работу?

Я успокаивала себя тем, что это сущая мелочь. Гедеонов, должно быть, решит, что произошла досадная ошибка, выкинет эту вонючку, а горничной прикажет ничего больше не таскать в его спальню. Вот и все, нет беды, это пройдет мимо меня. Однако успокоение было слабеньким, и весь вечер я провела на нервах.

После ужина я повеселела, решив, что раз мне не досталось до сих пор, то уже и не достанется. Букет стоит в спальне несколько часов, Гедеонов там бывал, скандал не разразился, все, точка!

Оказалось, что не точка, а запятая. Около одиннадцати вечера мне было велено явиться в его спальню. Меня смущали и время, и место этого разговора.

Но беспокоилась я зря: Гедеонов встречал меня в том же безупречном деловом костюме, в котором проводил переговоры, и стоял он не у кровати, а у окна. Его спальня была очень скромной: кровать, пусть и большая, тумбочка рядом с ней, и книжная полка на всю стену. На обложках тех книг, которые я могла разглядеть от входа, тиснение было выполнено шрифтом Брайля, и это было самое впечатляющее собрание таких книг на моей памяти – их тут были сотни, если не тысячи!

Чего комнате не хватало, так это света. Здесь была всего одна лампа в стеклянном абажуре – думаю, не для самого Гедеонова, а для его гостей. Точнее, гостий.

Сделанный мной букет стоял на тумбочке у постели. Его аромат уже заполнил все вокруг, как доказательство моей вины.

На этот раз Гедеонов стоял лицом ко мне, но игра теней надежно прятала его глаза, и за это я была благодарна.

– Как вам тут нравится, Августа Стефановна? – поинтересовался он. От этого голоса в майскую ночь рвалась январская метель.

– Здесь очень хорошо, спасибо.

Я вся сжалась перед ним, как ребенок перед строгим отцом. Гедеонов не видел этого, но наверняка слышал в моем голосе – тут кто угодно бы услышал!

– Я вижу, вы освоились. Есть такое? Мне сказали, вы уже справляетесь без посторонней помощи.

– Да, я стремлюсь к этому, – подтвердила я.

– Я вам верю. Ведь если бы вы не освоились, у вас не дошло бы дело до непрошеного творчества.

Ну вот, приплыли.

– Извините.

– За что вы извиняетесь? – равнодушно осведомился Гедеонов.

– За то, что сделала то, о чем меня не просили.

– Это инициатива, и она в моем доме не наказывается. Лучше скажите мне, кто подсказал вам эту идею.

– Никто.

– Вы все придумали и сделали сами?

– Да. Это было несложно: букет очень простой, а я раньше занималась флористикой.

– Он совсем не простой, не кокетничайте, – усмехнулся Гедеонов. – Он гораздо сложнее всего, что появлялось за эти годы в моем доме. Почему именно сегодня, Августа Стефановна?

– Я не знаю… Просто так получилось, мне захотелось…

Понимаю, когда кто-то мямлит, это звучит неубедительно. Но иначе у меня не получалось, Гедеонов словно давил на меня. Это его непроницаемое лицо, мертвый взгляд… ну почему нельзя надеть очки?

Я быстро замолчала, понимая, что мои объяснения ему и так известны безо всякого ясновидения. Я ждала его решения.

Он не улыбнулся мне, и его голос звучал все так же отрешенно.

– Это была удачная инициатива. Вы продолжите приглашать флориста, но теперь вы каждую неделю будете делать вместе с ней один букет и отправлять его в мою спальню с горничной. Вам входить сюда запрещено. Букет должен быть составлен по тому же принципу, что и этот, но не быть таким же. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

– Да, я понимаю…

– Вот и славно. Можете быть свободны, уже поздно.