Астрофобия

– В ближайшее время будет организована научно-исследовательская экспедиция в Сектор Фобос. Знаешь, что это такое?

Неплохой трюк – уже новая попытка вовлечь меня в разговор. Но нет, Тревор, старайся больше. Я продолжил смотреть, не моргая.

– Уверен, что знаешь, – сам себе ответил полицейский. – Лично я считаю, что эту гнилую дыру вообще не стоит трогать, слишком много жизней она уже отняла. Однако наверху почему-то решили, что, если швырнуть туда кого-то вроде тебя, может получиться нечто стоящее. Туда отправится мобильная станция «Ви?а Ферра?та». Экипаж будет состоять из добровольцев и таких, как ты – отбросов, которым поручат самую опасную и тяжелую работу. Естественно, управлять всем будут добровольцы. А чтобы ты и твои дружки не особо нарывались, вам имплантируют несколько контролирующих чипов. Будешь марионеткой, как тебе?

Надо же, как интересно… Не роль марионетки, разумеется, это очередная провокация Тревора, которую я ему снисходительно прощаю. Вся эта история…

Я никогда особо не интересовался Сектором Фобос, мне это было не нужно – он никак не затрагивал мои цели. Но Тревор прав, я знаю, что это такое. И я прекрасно понимаю, зачем туда снаряжают экспедицию, почему решили использовать кого-то вроде меня. Если что и вызывает недоумение, так это добровольцы – ради чего вообще соваться туда, где шансы умереть куда выше, чем выжить?

Но причины наверняка есть, да и не касаются они меня, меня куда больше волнует собственная участь.

За прошедшие дни я ни разу не усомнился, что моя жизнь кончена уже потому, что для нее не осталось причин продолжаться. Кто бы мог подумать, что именно Тревор, из всех людей, притащит мне такой подарок?

Я почувствовал первые искры интереса в душе. Живого любопытства. Желания узнать, что же будет дальше, что может быть дальше… Даже не помню, когда последний раз испытывал такое.

Несложно было догадаться, почему Тревор вызвался лично поговорить со мной. Он достаточно хорошо меня изучил, чтобы сообразить: я соглашусь. Терять мне нечего, а смерть в Секторе Фобос намного интересней расстрела – это если рассматривать худший вариант. Отменить решение руководства полицейский не мог, и лучшее, чего он добился, – права побеседовать со мной лично.

И вот теперь он пытался манипулировать мной, причем так примитивно… Жаль, конечно. Не ожидал, что гнев настолько затмит ему разум.

– Ты ведь доволен, не так ли? – презрительно поморщился Тревор. – Готовишься и там делать то, что делал. Столько новых жертв, замкнутое пространство…

– Лирика, – наконец соизволил заговорить я. – Сколько?

Это тоже было важно. Тревор не бесился бы так, если бы миссия стала билетом в один конец. Его бы устроило то, что я сдохну в муках где-нибудь на бескрайних просторах Сектора Фобос, желательно – перед объективом камер, чтобы вся Земля смогла насладиться моей агонией. Но он злится, да и наличие добровольцев подразумевает, что превращать станцию в общую могилу никто не собирается.

– Десять лет, – выдавил из себя Тревор. – Миссия рассчитана на десять лет. Если выживешь и хорошо себя проявишь, тебе будет даровано помилование.

Тут он окончательно утратил показное спокойствие, было видно, что его аж трясет – от злости и несправедливости произошедшего. Надо же, он действительно верит, что я могу заработать помилование… Кто бы мог подумать, что после всего случившегося он еще способен на наивность?

Я ни на миг не усомнился, что никакого помилования не будет. Слишком уж одиозной фигурой я стал, та самая общественность, которая обычно ратует за права человека, будет требовать порвать меня на части. Но даже до этого не дойдет: если я вдруг каким-то чудом переживу десять лет в Секторе Фобос, я наверняка «случайно погибну» на обратном пути. Вероятнее всего, руководство уже разработало не менее пяти сценариев этой «случайности». Я бы на их месте так и поступил.

Но сейчас это не важно, десять лет в Секторе Фобос интересуют меня куда больше, чем попытки меня убить.

– Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, откажись, – вдруг сказал Тревор. Не проорал со злостью, а как будто попросил… непривычно. – Ты прекрасно знаешь, что я изучил твое дело. Я знаю, почему ты убил тех людей… Ты не был тем чудовищем, в которое превратился. Но ты наверняка понимаешь, что обратного пути для тебя нет. Тебя нужно уничтожить сейчас, иначе будет хуже…

– Нет, – равнодушно отозвался я.

Может, он и решил, что это оскорбление, но я сделал ему комплимент. Кого-то другого я вообще ответом бы не удостоил.

Увы, Тревор был не в том состоянии, чтобы это осознать. Он все-таки поддался ярости:

– Все еще оправдываешь себя? Да, ты же для каждого убийства аргументы находил! Ты людей в фарш превращал, но самодовольно разглагольствовал о том, что это были плохие люди, значит, их убивать можно!

Утрирует. Во-первых, я разглагольствовать не люблю, во-вторых, собой я тоже был не очень доволен. Я просто один раз объяснил, почему сделал то, что сделал.

– Ну а я что же? – не унимался Тревор. – Какую базу ты подогнал под то, что сотворил со мной?

Что ж, у него было право на такой вопрос – учитывая, что в мою камеру он не пришел на своих двоих, а приехал на инвалидном кресле. Хорошем, антигравитационном, полностью автономном… но кого такое волнует, если это все-таки инвалидное кресло?

Вряд ли для героя, поймавшего «самого Гюрзу», пожалели хоть каких-то ресурсов. Медицина сейчас неплохая, просто и она не всесильна. Никакое киберпротезирование не восстановит то, что разрушено слишком сильно, а то и вовсе утрачено окончательно.

Если бы Тревора могли поставить на ноги хоть как-то, это бы уже сделали. Но я ожидал чего-то подобного, мне еще при нашей последней встрече показалось, что я видел там, на площадке, фрагмент его позвоночника. Такое не заменишь стандартным протезом.

Мне следовало и дальше молчать, но я тоже не лишен слабостей. Я решил, что мой давний противник достоин ответа, врагов мы порой уважаем не меньше, чем друзей.

– Ты знал, на что шел. Ты принял мое дело не сразу. Я уже убил больше семидесяти человек. Ты знал, что я сделал и как это сделал, но все равно вызвался меня поймать.

– Я просто выполнял свою работу! – отрезал Тревор.

– Правда? Дело только в этом? Или тебе хотелось стать тем, кто все-таки остановит Гюрзу – маньяка, который много лет творил что хотел?

Тут уже он унял праведный гнев, отвел взгляд. Беда хороших людей в том, что совесть делает их слишком очевидными. Тщеславие сыграло в его решении не последнюю роль, и Тревор признавал это.

– Ты добился своего, – подытожил я. – Ты теперь тоже легенда. Твое имя будет рядом с моим, ты станешь символом всего, во что верил. В ближайшее время тебя будут приглашать на праздничные речи в честь выпусков из полицейской академии и интервью. Ты напишешь книгу. Ты женишься минимум от скуки, а желающих тебя осчастливить наверняка уже хватает. Но ты никогда больше никого не поймаешь. Тебе тридцать восемь лет, а ты не можешь ходить. Так что ты планируешь делать с остатком своей жизни? Оно действительно того стоило?

Не знаю, зачем я наговорил так много. Может, чтобы Тревор перестал корчить из себя невинную жертву. Когда ты бросаешь вызов монстру, ты не можешь ожидать, что он будет дуть тебе на содранные коленки. А может, все дело в том, что мне его действительно жаль.

Я не хотел, чтобы с ним случилось… вот это. Там все закрутилось слишком быстро, я ничего не планировал, он – тоже. Но он меня выследил, пришел арестовать, а я не сдаюсь в плен. Мы сцепились, когда иначе было нельзя. Я предупредил его, что не буду жалеть. Да и он меня не жалел… По сути, то, что под прессом конвейера в тот день оказался он – чистая случайность. Сорвались с подвесной лестницы мы одновременно, просто я упал рядом с машиной, а Тревор – внутрь, и он, дезориентированный, ослепленный болью, не смог вовремя выбраться.

Странно, что вообще выжил. Видимо, его начальство решило, что в истории о Гюрзе необходим живой герой, и медиков заставили вывернуться наизнанку, собирая Тревора по кусочкам.

Но он всего этого не понял… Может, поймет потом, а сейчас ему мешает гнев.

– Издеваешься надо мной? Что, уже празднуешь неожиданную победу?

– Нет. Но предложение я приму.

Тревор откинулся на спинку инвалидного кресла, смерил меня усталым взглядом. Я вполне обоснованно ждал очередной атаки. Если бы он смирился с тем, что я полезу в экспедицию, он бы покинул мою камеру. Нет, он еще надеется что-то изменить, однако меня это мало волнует. Я даже по-своему понимаю его злость: меня ожидает пусть и короткая, но яркая жизнь, а ему предстоит принять роль, которую он представлял совсем иначе и которая не способна его порадовать.

Роль демонстрационной модели федеральной полиции. Интересно, если бы он знал, что все закончится вот так, захотел бы он умереть тогда, в нашей последней битве? Я бы на его месте захотел. Но обернулось все иначе, и я позволил ему последние колкости.

– Знаешь, а может, и к лучшему, что ты сдохнешь в Секторе Фобос, – усмехнулся Тревор. – Ведь если бы тебя расстреляли на Земле, тебя могли бы похоронить рядом с Кристиной. Так что ей повезло – вряд ли она хотела бы иметь хоть что-то общее с той мразью, которой ты стал.

Я недооценил своего противника. Тревор все-таки не превратился в жалеющего себя калеку, он сумел ударить неожиданно и больно…

Он упомянул Кристину, а Кристину упоминать запрещено. Я не всегда убиваю лишь тех, кто не знает об этом, да и то зависит от обстоятельств. Но Тревор все прекрасно знал, он ведь действительно изучил меня для того, чтобы поймать.

Он намеренно упомянул ее… Мою единственную личную святыню.

Мою мертвую святыню.

Я захотел убить его – и я мог его убить. Сколько бы это заняло? Секунду, две? Наблюдающие за нами через камеры охранники не успели бы даже сообразить, что происходит, не то что остановить меня. К моменту, когда они вытащили бы палец из задницы, или чем там занимаются люди их уровня развития, Тревор был бы мертв.

Я хотел это сделать… не знаю, каким чудом остановился, как сумел опомниться. Может, сработали инстинкты – или Тревор чем-то выдал себя. Но до того, как нанести ему последний удар, я сообразил, что он хочет умереть.

Вот что было его планом с самого начала, вот зачем он явился в мою камеру на самом деле – а вовсе не чтобы взывать к моей совести, в которую он вряд ли верит. Тревор ведь намного умнее охранников, он знает, что оружие у меня осталось. Ему хотелось, чтобы я его убил, и он сначала заставил меня расслабиться, поверив в его истерику, ну а потом хлестнул упоминанием Кристины, когда я был меньше всего к этому готов.

Причины, в общем-то, на виду.