Песнь Самайна

Блестящая свирель покоилась у неё в ладони, ожидая, когда хозяйка позволит ей нести с мир свою трель.

Это были бесценные мгновения. Счастливые, на разрыв души. И необратимо короткие.

Вечером, едва отец ушёл в кузню, Рогнеда сбежала в избу старицы. Она помнила предупреждение Ивара и злобные взгляды жителей, поэтому пошла обходным путём, по границе леса.

Северянка издалека заприметила, что дверь в избу была приоткрыта.

Когда Рогнеда вошла в дом, он был выстужен. На столе стояла одна пустая миска, да пара кусков тряпья.

Лиса нигде не было.

Быстро оглядев землю у крыльца, Рогнеда заметила заметённые пылью следы лисьих лап. Они вели в лес, и животное явно наступало на все четыре лапы.

«Зажило, как на собаке», – подумала Рогнеда, плотно запирая снаружи дверь.

Она с раздражением утёрла рукой щёку, по которой скатилась слеза.

«А что ты думала? Что дождётся тебя? Помогла, покормила, радуйся, что ушёл на своих лапах!» – ругала себя северянка, продолжая смотреть на следы и утирая предательские слёзы.

Домой она возвращалась той же длинной дорогой, и прийти должна была только к темноте.

Но уже на пол пути Рогнеда увидела красное зарево. Следом до неё долетел запах гари.

Северянка сорвалась с места. Она бежала, не помня себя от страха и спотыкаясь на каждом шагу.

Рогнеда глядело на пламя впереди, и молилась, молилась неистово, безрассудно. Молилась, по-прежнему не зная, к кому обращены крики её души.

«Прошу, прошу, прошу, только бы отец был жив!»

У неё не было сил прислушиваться. В конце концов – это свойственно людям: молиться громко, заглушая ответ на молитвы.

Но если бы Рогнеда на мгновение прервала свои беззвучные крики, то она услышала бы одно слово в шелесте осеннего леса: «Пока…»

Сын старосты

Пожар удалось потушить к утру. И то лишь после того, как Ивар, сын старосты, босой выскочил из дома и приказал всей деревней взяться за вёдра.

Рогнеда не таскала воду. Только сидела на траве чуть поодаль, поддерживая голову беспрестанно кашляющего отца.

Оказалось, что Локка выбежал из дома аккурат перед тем, как пламя охватило дверь. До того он пытался потушить пожар тем, что было под рукой. Видимо, знал, что, подними он тревогу, вряд ли кто пришёл бы на помощь.

Люди шептались, мол, кузнец не затушил очаг или искра от молотка отлетела в трут между брёвнами, но все прекрасно знали, что пожар начал кто-то из деревни.

Чья-то ненависть после ночи Самайна была настолько сильна, что этот человек не побоялся поджечь избу, а вместе с ней и отца с дочерью.

Рогнеда понимала, что заслужила кары, но не могла и не хотела прощать жителям то, что вместе с ней они осудили её отца.

Когда последний всполох пламени потух, взъерошенный бледный Ивар помог Рогнеде поднять на ноги её отца.

– В нашей избе отоспитесь, – буркнул сын старосты, закидывая руку Локки себе на плечи.

Рогнеда коротко кивнула, придерживая отца с другой стороны.

Уставшие люди потихоньку расходились, и северянка с горечью подумала, что обугленную покосившуюся избу, оставшуюся позади, она уже никогда не сможет назвать своим домом.

В избе старосты было душно. Многочисленные братья и сестры Ивара сновали из угла в угол, глазея на нежданных гостей.

– А ну, быстро спать! – прикрикнула на них жена старосты и для ускорения дала младшему сыну подзатыльник. – Ивар, налей воды кузнецу! От его кашля у меня уже грудина болит.

Рогнеда с Иваром усадили Локку на грубый табурет подальше от печи.

Кузнец и правда продолжал кашлять, и, хоть и был в сознании, не сказал ни слова с тех пор, как вышел из горящей избы.

Самого старосты в доме не было. Видно, вышел поговорить со своими людьми о случившемся.

Рогнеда села на пол у ног отца и крепко схватилась за его мозолистую руку.

– А ну встань, дует по полу, – буркнул Ивар, пододвигая к ней ещё один стул.

Когда малышню, наконец, уложили, изба старосты погрузилась в тяжёлое молчание, прерываемое только треском нескольких лучин.

Жена старосты сидела во главе стола, покорно сложив руки и то и дело поглядывая на дверь.

«Вот, женщина, мать», – подумала Рогнеда. – «Не быть мне такой. Покорной, ждущей. Не хочу…»

Ивар стоял, уперевшись руками в печную стену. Северянка видела, как на его щеках ходили желваки.

Наконец, дверь скрипнула, и в избу вошёл староста.

Седовласый, коренастый старик всегда напоминал Рогнеде лесных духов, о которых рассказывала старица. Не хватало лишь веток, застрявших в бороде, да когтей на руках. С ними он был бы отличным лесным паном.

Староста затворил за собой дверь и с усталым вздохом опустился за стол напротив жены.

– Суд будет, – тихо молвил он, наливая себе кислой браги из кособокого кувшина.

– Отец… – начал было Ивар, но под взглядом старосты замолк.

– Судить всем людом будем. Поутру у колодца.

Рогнеда ткнула в грудь себя, а затем указала на отца.

– Тебя, тебя. Отца не тронут, – раздражённо ответил староста.

Тут Локка попытался что-то сказать. Глаза пучил, губами шевелил, а их горла только кашель, да хрип вырывались.

Староста протянул Рогнеде стакан с брагой:

– Напои.