Дрозды: Лейб-гвардии поручик

***

Ростов

Тюрьма.

Май, 1918 год.

В тюрьме Лабунского поместили в камеру, в которой содержалось больше двадцати человек. Большинство бывшие офицеры русской армии. Многие пробирались на юг дабы присоединиться к Корнилову и взяться за оружие в войне против большевиков. Но взятие красными Ростова помешало их планам.

– Еще один, господа! – приветствовал корнета среднего роста молодой офицер. – Кто будете?

Офицер был не старше самого Лабунского, лет 25-27.

Петр представился:

– Корнет Лабунский.

– Корнет? Изволили служить в кавалерии?

– Лейб-гвардии Уланский Её Императорского Величества Государыни императрицы Александры Федоровны полк. С марта 1917 года просто лейб-гвардии 1-й уланский полк.

– Поручик Штерн из лейб-гвардии Кексгольмского полка.

– Подпоручик Иванов-Второй. 32-й пехотный полк.

– Штабс-капитан Рогов, 12-й драгунский полк. Прошу представиться полковнику.

Полковником оказался пожилой мужчина в очках. На его потертом френче все еще красовался значок академии генерального штаба.

– Генерального штаба полковник Петров.

– Лейб-гвардии уланского полка корнет Лабунский.

– Как попали в Ростов, корнет?

– Пробирался на юг в земли свободные от власти большевиков. И вот попался.

– И как же попались, корнет? На вас нет знаков различия. И шинель солдатская.

– Меня опознали на вокзале, – честно признался Лабунский.

– Вас? – удивился поручик Штерн. – В таком виде? Вы не генерал Корнилов, сударь.

– И тем не менее. Меня опознали, поручик. Сам удивился такому повороту. На вокзале в Ростове, как только вышел из вагона, натолкнулся на знакомого. Знакомую.

– Женщина? – спросил полковник.

– Анна. Я знавал её еще в гимназические годы, господа.

Поручик Штерн удивился:

– Анна Губельман?

– И вам она знакома?

– Кто здесь её не знает, корнет. Сам Троцкий писал об этой женщине в какой-то большевистской газетёнке. Назвал её «валькирия революции».

– Валькирия? Это так похоже на Анну, – сказал Лабунский.

– Хотя здесь у неё менее звучное прозвище, корнет. Аня в кожаных штанах, – сказал кто-то из офицеров.

– Но откуда у вас такие знакомства, корнет? – снова спросил поручик Штерн.

– Из прошлой жизни, поручик. Тогда она была ученицей женской гимназии Чвалинской и не носила кожаной куртки и галифе. Милая была девушка.

– Ныне она правая рука местного живодера Шамова. Знаете кто этот персонаж, корнет?

– Впервые слышу, поручик.

– Шамов комиссар по борьбе с нами.

– С нами?

– Они называют это контрреволюцией. Шамов нечто вроде главного жандарма в Ростове. Пачками подписывает смертные приговоры. В здешних подвалах расстреливают трижды в неделю.

– Но я не принимаю участия в войне, господа. Я имею желание покинуть Россию.

– Сбежать? – спросил полковник.

– Можно сказать и так, господа. Я офицер русской армии и присягал царю и отечеству. А поскольку царя больше нет, то я свободен от присяги.

– А Отечество, корнет? – спросил полковник.

– Отчество? Империи Российской больше нет.

– Империи нет, но Россия осталась. Вы кто по убеждениям?

– Монархист, – сразу признался Лабунский. – Верой и правдой служил царю нашему. Затем присягал Временному правительству. Хоть, признаюсь, без особого энтузиазма. Но и оно рухнуло. Большевикам не присягал. Они распустили старую армию, и я волен в своей жизни.

– Вольны? – спросил Лабунского офицер среднего возраста со шрамом на щеке. – Вы в тюрьме чрезвычайки. И отсюда выходят только вперёд ногами. Или прикрепив красную звезду к фуражке.

– Что это значит?

– Красным нужны офицеры. И особенно офицеры кавалерии, корнет. Штабс-капитан Игнатьев.

– И вы согласны им служить, штабс-капитан?

– Мне дали время подумать. Как и всем нам.