Тень в тени трона. Графиня

Авантюристы всех мастей и оттенков, пираты, контрабандисты, работорговцы, откровенные бандиты, убийцы, сутенеры. Казалось, что все дерьмо в человеческом обличии приплыло на этот остров, находящийся на самом перепутье морских трасс.

Габриэлю повезло еще тем, что его предшественник – губернатор острова оказался по-настоящему порядочным человеком и откровенных пакостей не чинил. Наоборот, он честно ввел молодого преемника в курс текущих дел, и самое главное – передал в наследство сплоченную команду преданных ему людей, с которыми он работал и за которых готов был поручиться хоть перед Господом Богом, а уж перед людьми так и тем паче.

Через полгода «старый» губернатор с легким сердцем и приличной суммой сравнительно честно заработанных денег, окончательно сдав дела «новому», отбыл в Амстердам.

Племянник был приставлен к делу сразу же по прибытии и удивительно быстро входил в курс своих обязанностей «чистильщика» человеческого дна. С наставником и командой здесь ему повезло не меньше, чем дяде.

Общая работа и общие неприятности, а их хватало с избытком, сблизили этих людей настолько, что Габриэль был готов «порвать» любого за сына, а он его искренне считал своим сыном и наследником. Герд это чувствовал и отвечал взаимностью. На людях они, конечно, старались держать дистанцию, но секреты в «деревне» не утаишь, дома же они давно перешли на «ты».

А вот женщин в их узком семейном кругу не было. Как оказалось, Габриель был однолюбом, и после смерти его милой Эммы сердце просто не пускало другую. Тело, конечно, допускало женщин, но ничего серьезного и постоянного не получалось, и скоро местные красавицы и их матери оставили его в покое.

С Гердом случился тот же казус. Мать он не помнил, она умерла при его рождении, и тетушка Эмма стала ему матерью, окружив такой заботой, любовью и лаской, что любую появляющуюся в его окружении женщину он невольно сравнивал с ней, и сердце отвергало «чужую».

Да и род деятельности сыграл с ним злую шутку. Он с такой легкостью, без тени жалости вычищал «авгиевы конюшни» острова, что прозвище «палач» прочно прилипло к нему. А скажите, какая женщина станет связывать свою судьбу с палачом, прирезать которого грозилась чуть ли не половина острова, а за глаза шипели все, плевались и строили козни?

Любой островной красотке было ясно как божий день, что если «дорогого супруга» и не прирежут где-нибудь в тихом месте, то саму супругу точно притопят на месте неглубоком, и такая перспектива не радовала претенденток на руку и сердце главного живодера острова.

Для нехитрых мужских радостей ему вполне хватало эксклюзивных милашек – «для своих», в известных заведениях, которые давно курировались его службой, хоть это и не афишировалось.

Итак, пришла пора вернуться в кабинет Герда Нортона, где мы покинули обоих в начале повествования. Габриэль закончил пересказ событий, о котором его попросил Герд, когда город уже спал.

В тропиках звезды яркие, крупные, красота потрясающая. Воздух полон запахов, пахнет морем.

Герд стоял у открытого окна и с наслаждением вдыхал аромат тропической ночи. Он полюбил Кюрасао всей душой и сердцем.

Помня обещание, данное дяде и самому себе на палубе галеона, увозящего их из Амстердама, – найти истинного убийцу своего отца, Герд упрямо, все двенадцать лет по крупицам собирал сведения, используя все свои возможности, деньги, подкуп, шантаж. Материал накапливался и анализировался.

Мозаика событий крутилась в его голове. Постепенно из отдельных фрагментов складывалась цельная картина, не хватало всего лишь нескольких фрагментов.

– Что скажешь? – поинтересовался губернатор.

Герд молчал, продолжая с наслаждением вдыхать ночной аромат «земного рая».

«Жалко мальчишку, – подумал Габриэль, – не поверил! А может, это и к лучшему».

– Ладно, уже поздно! Извини, я пойду, – поднимаясь, заявил губернатор и направился к двери.

– Погоди, отец! – Герд нередко называл его отцом, но на этот раз в его голосе было что-то, что заставило губернатора остановиться.

– Прошу тебя, присядь. В твоем рассказе для меня ничего нового не прозвучало, я и так уже все знал, не хватало буквально крох.

– Герд! Это касается нас обоих. Рассказывай все, что тебе известно, а после мы решим, что делать, – Габриэль вернулся к столу и опустился на стул.

– Хорошо! Пусть будет так, – Герд, подойдя к секретеру, взял очередную папку серого цвета и, достав из нее плотный лист бумаги небольшого формата, положил его на стол.

Бумага, лежащая перед губернатором, оказалась рисунком, вернее портретом, выполненным черным карандашом. По рисунку было сразу видно, что автор не лишен таланта. Черты лица были четкими и ясными, без отсебятины и творческих выкрутасов.

На портрете был изображен мужчина примерно лет сорока, может меньше, явно из благородных. Худое вытянутое лицо, тонкие чувствительные губы. Прямой нос, парик, на голове шляпа, треуголка. Белоснежная рубашка из тонкого полотна с пышными кружевными манжетами и разрезом спереди. Узкая распашная куртка из яркой шелковой ткани, застегнутая впереди на талии, открывающая жабо и придававшая особый шарм и обаяние изображенному на бумаге аристократу. Все было изысканно и благородно. Однако общее радужное впечатление портили глаза и взгляд, откровенно плохой, презрительный, высокомерный, неприятный – неизвестный художник это изобразил довольно точно.

– Узнаешь? – голос Герда звучал твердо, без иронии.

Прошедшие годы не помешали опознать изображенного на бумаге аристократа:

– Да, я конечно же помню его. Это Алард Ведер. Он купил наши верфи, и он стоял за убийством твоего отца и моим отравлением.

– Все верно! А кто это женщина? Узнаешь? – на стол лег другой лист, такого же формата и качества, на котором тем же художником и в той же манере была изображена пожилая женщина, слегка за пятьдесят. Благородная осанка, худое вытянутое лицо, тонкие губы, прямой нос, жемчужно-белые, правильной формы зубки.

Вообще-то она была красива. На ней было темно-синее шелковое платье – контуш со складами Ватто, без пояса, надетое поверх нижней юбки на каркасе. Темные волосы были завиты в локоны, подняты вверх и сколоты на затылке. Нить из белого, крупной величины жемчуга, вплетенная в волосы, завершала скромную, но довольно богатую прическу женщины. Украшений почти не было, разве что в ушах наличествовали серьги – небольшие черные жемчужины, обрамленные в золото, очень дорогая и редкая вещь.

Губернатор внимательно смотрел на портрет. То, что он ее видел, сомнений не вызывало. Но вот где и когда, и кого она ему напоминает, вспомнить не мог. Образ крутился перед глазами, не желая материализоваться.

– Я ее видел и даже говорил, но где, не могу вспомнить.

– А если оба портрета положить рядом и сравнить?

Алард Ведер, изображенный на первом листе, был почти что копией женщины, изображенной на втором листе, с поправкой, конечно, на пол и возраст.

– Это его мать! У меня нет сомнений. Это мать Аларда Ведера, так?! – губернатор не спрашивал, он уже утверждал, глядя на племянника, стоявшего рядом. – Но я ее где-то видел, и даже говорил с ней.

– Я тоже. Более того, я даже ухаживал за отцом вместе с ней и бегал за лекарствами по ее просьбе в тот день, когда его убили.

– Сиделка! Помощница врача Франца Симонса, кажется, так его звали.

– Этого? – и Герд положил перед изумленным Габриэлем третий портрет, на котором был изображен тот самый эскулап из Амстердама, присутствующий на дуэли, потом лечивший Артура, его самого и его малышку Эмму. – Это ее отец и, соответственно, дедушка Аларда Ведера. В тот день, примерно за полчаса до нападения на тебя, она отослала меня за лекарством к врачу. Я пробыл у него примерно часа два, пришлось подождать, пока его изготовят. А когда вернулся, отец был уже мертв, а ты лежал без чувств, и мне пришлось мчаться обратно, уже за врачом, чтобы он помог хотя бы тебе.

Когда начались крики и шум внизу, в твоем кабинете, она, оставив больного отца на кровати, бросилась вниз – на помощь, а когда вернулась, отец был уже убит.

– Ты думаешь, что все было спланировано заранее?

– Я уверен в этом. Чужих людей в доме не было. В комнату отца, а она находилась на втором этаже, никто не поднимался, и никто не спускался оттуда, окна были плотно закрыты. Я сам проверял.

– Тебя в тот момент не было. Ты что думаешь, она сама могла убить?

– Думаю, да! Удар был точно в сердце. И признаков борьбы на постели не было. Убитый полностью доверял убийце и не ожидал от него такой подлости. А она, кстати, неплохой хирург, и с ножиком бросаться на людей ей не в новинку, профессия такая.

– Это только предположения!

– Да. Свидетелей нет. И это тоже не в ее пользу. А потом она исчезла. Дело-то было сделано, и ее присутствие в доме больше не требовалось, да к тому же тетя никого чужого к тебе не подпускала. Только она сама и я.

– А кто напал на меня? – губернатор интересовался без тени иронии. Просто он уже не один раз убеждался в проницательности Герда, у которого оказался прирожденный талант сыщика и интригана. – Я понимаю, что в «кобру» ты не веришь.

– Напрасно ты так думаешь. Верю. Кобра была. И была схватка. И было ранение вас обоих. Я даже смогу назвать имя напавшего на тебя негодяя.

– Имя… человека?! – губернатор уставился на племянника, вытаращив глаза от изумления.

Герд не спеша, как заправский фокусник, достал из той же папки очередной шедевр неизвестного художника и положил его на стол перед Габриэлем:

– Узнаешь?!