Смысл и счастье бытия

Кстати, с самого начала, а со временем – всё больше и больше, начал обращать внимание, что по характеру дети у нас совсем разные. А, забегая вперёд, могу засвидетельствовать, что такими они и выросли. Какими именно – здесь не имеет особого значения. Из этических соображений не хочу подробно характеризовать их, да и вряд ли они пока ещё поймут меня правильно. Это различие тем более удивительно, что воспитывали мы их совершенно одинаково – в абсолютной любви и заботе, и не было такого, чтобы кто-то со стороны мог оказывать на каждого из них какое-либо значимое и чем-либо различающееся влияние. Собственно говоря, такое – вроде бы ничем не объяснимое и не мотивированное различие характеров, совсем не является уникальным явлением. Точно также совсем разными по характеру людьми являемся как мы с братом Валерой, так и его дочери Татьяна и Дарья. Правда у нас с братом разные матери, но с раннего детства мы росли вместе в одной и той же семейной обстановке. Имея же перед глазами столь яркие и убедительные примеры, постепенно начал задумываться о причинах таких различий и в какой-то момент со всей ясностью осознал, что человек – это не только его тело, особенности строения и развития которого подчиняются законам генетики. Есть что-то большее, что приходит извне в момент рождения человека и определяет его личностные устойчивые черты и особенности, в основном не подверженные в процессе жизни какому-либо значимому влиянию и коррекции со стороны. Понятие души с учётом общего развития и полученного образования мне тогда уже было известно, но только теперь оно стало наполняться конкретным смыслом и содержанием…

Когда возраст сыновей достигал трёх-четырёх лет, с ними случались неприятности, потрясавшие меня до глубины души. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, ловлю себя на мысли, что, вспоминая эти события, чувствую себя крайне тяжело и неуютно.

Сначала был случай с Сашей. Мы тогда проживали в служебной (временной) квартире на первом этаже дома у озера первого городка города Юбилейного. Надо сказать, что за детьми, особенно в раннем возрасте, всегда старались следить очень внимательно, по крайней мере, гулять самостоятельно – не разрешали. И в тот день, а дело уже шло к вечеру, позволили сыну играть только под окнами квартиры – непосредственно у нас на глазах. Потом по какой-то причине буквально на минутку отвлеклись – а его уже и нет. Искали сыночка по всей округе, при этом, поскольку раньше такого с ним никогда не случалось, – поневоле закрадывались разные «не очень хорошие» мысли. Время шло, но поиски результатов не давали. Теряя уже надежду, решил сбегать ещё и к речке Клязьме, хотя по-всему для трёхлетнего ребёнка она находилась уж слишком далеко. Безрезультатно. В отчаянном состоянии под довольно сильным холодным дождём уже в сумерках по безлюдной дороге я возвращался назад и в полголоса обращался к Богу: просил помочь найти сына и обещал его не наказывать. При этом вновь повторилось и состояние сильнейшего эмоционального напряжения, и абсолютная отрешённость от всего окружающего, и искренность самого обращения. После этого не прошло и пары минут – вижу, стоит мой малыш у дороги напротив продуктового магазина первого городка, вымок под дождём и как будто меня дожидается. Объяснить вразумительно он так ничего и не смог – типа: «…увязался за какими-то ребятами…», – ругать же и наказывать его, помня о своём обещании, я так и не посмел.

Затем произошёл случай с Женей. В то время мы ежегодно летом во время моего отпуска всей семьёй ездили погостить у моих родителей, проживавших, как уже отмечал – на Северном Кавказе в городе Прохладный. Меня туда по привычке постоянно тянуло, а жена вынуждена была с этим мириться. Ведь жили мы тогда довольно-таки скромно, в основном из-за общего падения уровня жизни в России в 1990-х годах прошлого века, выражавшегося в сравнительно низких заработках, больших задержках с выплатой моего денежного довольствия, а также полного поначалу отсутствия у нас навыка подработок – «добывания» денег на стороне. При этом вывезти детей летом на юг – к солнцу и свежим, экологически чистым овощам и фруктам, – считали своим долгом. Да и самим хотелось хоть не на долго сменить обстановку и расслабиться. В Прохладном, даже несмотря на невыносимые летом дневную жару и ночную духоту, всё это было. Родители имели трёхкомнатную квартиру, приличную по тому времени машину «ВАЗ-2103», небольшую, но достаточно ухоженную дачу (особенно хороши были абрикосы и помидоры сорта «бычье сердце», доведенного папой до совершенства путём собственной многолетней селекции), в подвале гаража запасали достаточное количество замечательного красного вина собственного изготовления (в основном из винограда сортов «Изабелла» и «Каберне»), от года к году получавшегося всё лучше и лучше. Кроме того, родители нас в целом освобождали от приготовления пищи и делали всё возможное для обеспечения досуга: реже выезжали на экскурсии (по городу и окрестностям), чаще – на рыбалку, по вечерам частенько до поздней ночи играли в карты (в «Кинга» – пара на пару), иногда оставались с внуками. Несмотря на «особые» в последующем отношения родителей и моей жены (повод вернуться к ним далее ещё будет), всегда буду благодарен им за заботу, а те короткие летние отпуска (сроком в две-три недели) до сих пор вспоминаются с лёгкой грустью и ностальгией.

В Прохладном дети всё-таки чаще всего проводили время с нами. Меня общение с ними никогда не утомляло и даже доставляло определённое удовольствие, хотя жена имеет по этому вопросу своё особое мнение – в укор родителям. Итак, однажды – ближе к вечеру, накупавшись в озере и назагаравшись, мы с детьми возвращались домой. К слову, озеро находилось совсем близко от дачи – в пределах ста-двухсот метров, а сама дача – в пяти-десяти минутах ходьбы от дома. При этом между озером и дачей протекала горная речушка «Малка», которую по обыкновению приходилось преодолевать в брод – ведь мосты через речку в одном и другом направлениях находились на довольно-таки приличном удалении. Вода в «Малке» летом почти всегда мутная (из-за располагавшихся выше по её течению оросительных систем), довольно холодная, а течение – быстрое. Когда в горах случались ливни, речка буквально на глазах становилась полноводной – бурной, достаточно глубокой и по существу непреодолимой. В остальное время воды в ней было едва выше колен. Так что при желании искупаться в прохладной, безумно приятной в жаркий летний день воде приходилось очень постараться в поисках места поглубже. Именно такой, легко преодолимой «Малка» была и в тот день. Надежда с Сашей за руку пошли левее – там, где брод был известен и где мы легко переправились ранее в противоположном направлении. Я же уложил Женю к его несомненному удовольствию на надувной матрас, взял в руки одежду и, нисколько не сомневаясь, пошёл напрямик, туда, где находилось углубление русла, также нам известное, и где вода доходила почти до уровня моей груди. Всё было замечательно, но вдруг на самом глубоком месте Женя соскользнул с матраса и «в мгновение ока» скрылся в мутной речной воде. Сильнейший шок, отголоски которого в памяти сохраняются до настоящего времени, я испытал уже потом, выбравшись на берег реки. Считаю, что в данном случае шансов выжить у трёхлетнего ребёнка, учитывая большую скорость течения реки, непрозрачность воды и относительную глубину места событий, практически не было. Не знаю, что на меня нашло, но реакция была неожиданно мгновенной и единственно верной: как автомат – бросил находившуюся в руках одежду, сделал пару шагов вперёд и вправо, развернулся навстречу течению реки, присел, развёл руки в стороны. Слава Богу! Почувствовал касание, схватил Женю и поднял вверх. Удивительно – но он даже не успел ни наглотаться воды, ни испугаться… Несомненное чудо – как будто в данный момент кто-то свыше отключил моё сознание и действовал сам, используя моё бренное тело.

Вспоминается и ещё несколько эпизодов, случившихся со мной во время проведения таких же отпусков на Северном Кавказе, которые не иначе как счастливой случайностью или чудом объяснить никак не получается. Правда, тогда я ещё был холост.

Как-то мы с папой и одним из его товарищей на нашей машине поехали километров за пятьдесят порыбачить на реке Кура, точнее – на больших озёрах, когда-то образовавшихся в её русле. Удачной была рыбалка или нет – точно не помню. Где-то ближе к полудню, смотав удочки, в самый зной – выехали обратно. Папа доверил мне управление автомобилем (благо тогда я за руль садился весьма охотно), а сам расположился на сиденье справа. Дорога была двухполосной, достаточно хорошего качества и на том участке совершенно прямая. Впереди на большой скорости двигалась «фура», я сильнее придавил педаль газа и пошёл на обгон. В какой-то последующий момент папа вдруг резко ухватился за руль и, не потеряв самообладания и действуя решительно, Слава Богу – сумел удачно сманеврировать и «уйти» обратно за «фуру». Слева же навстречу, показалось – на громадной скорости, промчался автомобиль. Я тут же остановил машину и переместился на пассажирское сиденье. Шок был настолько силён, ведь наша гибель в автомобильной аварии была совсем близко, так как папа мог элементарно задремать или не успеть сориентироваться, что в течение последующих двадцати пяти лет я ни разу больше не садился за руль, хотя есть водительские права и периодически представлялась такая возможность. Глядя, как уверенно за рулём порой себя чувствуют даже молоденькие девушки, понимал, что вероятнее всего справлюсь и я, да и свой автомобиль, скорее всего, в конце концов, придётся приобрести, – но каждый раз, непроизвольно вспоминая о «невидимо для меня» мчавшейся тогда навстречу машине, что-то останавливало… Время лечит, десять лет назад всё-таки обзавёлся «Фольксвагеном-Тигуаном», наездил уже значительно больше ста тысяч километров, бывал в достаточно дальних поездках – до суток за рулём без перерыва, и сейчас даже не представляю – как же мог до пятидесяти двух лет обходиться без автомобиля…

Взаимосвязанная череда других случаев при более-менее подробном изложении, возможно, потянула бы на солидный рассказ. Хотя и данные события, в основном связанные с употреблением спиртных напитков и поэтому выглядящие неблаговидно, как правило, не принято афишировать, но чего не бывает по молодости – всё же рискну поведать о них, правда – не особенно при этом увлекаясь, – уж очень они значимы в русле данного повествования. Два моих товарища, оба рослые – заядлые баскетболисты (одноклассник – мой тёзка Володя и его друг, почти наш ровесник – Миша, младший офицер Госавтоинспекции), и я – тоже младший офицер, но Вооружённых сил, собрались на машине Миши – «жигулёнке» одной из первых моделей, съездить на недельку развлечься на Черноморском побережье Кавказа, тем более что до него было сравнительно недалеко – каких-то пятьсот километров. Родители сильно переживали (понимали, видимо – к чему это может привести), делали всё возможное, чтобы воспрепятствовать поездке, но – куда там, остановить меня было просто невозможно, – и они смирились.

До Геленджика, через Краснодар и Новороссийск, доехали без происшествий. Там, прежде всего, искупались на центральном пляже, затем затарились водкой (порядка восьми-десяти бутылок), докупили кое-какую закуску и поехали за черту города искать «дикий» берег моря, свободный от организованных пляжей, санаториев, домов отдыха и тому подобных объектов. Не сразу, но нашли подходящее место на правом краю Геленджикской бухты. Тогда там был сравнительно высокий обрывистый берег, а перед ним небольшая редкая рощица каких-то лиственных деревьев. Ну и началось – сутки напролёт шашлыки, водка «рекой», компания каких-то ребят – собутыльников и смутные отрывочные воспоминания.

Один раз, уже в сумерках, спустились к морю. Его дно в том месте на несколько десятков (возможно сотню) метров оказалось беспорядочно усеяно железобетонными плитами. Долго пробирались по ним к глубине; упав, я толи о ракушку, толи о разбитую бутылку сильно порезал руку – до сих пор на ней отчётливо виден шрам. Но уж поплавали вволю. Как в невесомости: чёрная уже вода, чёрное звёздное небо, черно вокруг и незабываемая эйфория, подогреваемая состоянием сильного опьянения. Направление к берегу нашли, по-видимому, лишь интуитивно.

На следующий день поехали, скорее всего, за «добавкой». Помню – прямая дорога, Миша до упора жмёт на газ и весело кричит: «Взлетаем!». Вдруг, как всегда – неожиданно, довольно крутой поворот, вписаться в него не удаётся, машина натурально летит прямо – в кювет. Благо там был сравнительно небольшой перепад высот и виноградники. Протаранив несколько полос виноградных кустов, остановились. Миша, как ни в чём не бывало, «врубил» задний ход, и машина без особых проблем вновь выбралась на трассу. Потом выяснилось, что повредили рулевую тягу. Поехали в автосервис, и там, уже отъезжая, снятая с ручного тормоза машина, начавшая двигаться своим ходом с небольшого возвышения, стукнула автомобиль, припаркованный сзади. Конечно, немного помяли его, но удалось быстро и безнаказанно «удрать»… Чувство неловкости и лёгкого стыда за этот не очень достойный поступок пришло уже значительно позже.

Ещё одно очередное приключение. Одурманенный водкой, я, видимо, повздорил с друзьями, за что-то обиделся на них и ещё затемно в одиночку покинул место нашей «стоянки». Когда, протрезвев, пришёл в себя, то обнаружил, что уже утро, а я иду в плавках по шоссе где-то в районе всё той же Геленджикской бухты и понятия не имею, как мне вернуться обратно. И такая меня тут от безысходности взяла тоска – ведь нет ни денег, ни документов, ни одежды, так что – хоть плачь. Какое-то время пребывал в этом абсолютно угнетённом состоянии и даже уже успел почти смириться с необходимостью обращения за помощью в военкомат либо в милицию и, соответственно, с вполне возможным окончанием своей по существу только начавшейся военной карьеры: тогда – в советское время, подобные истории, связанные с дискредитацией морального облика офицера Советской армии, как правило, не прощались. И тут, совершенно неожиданно, испытал невиданное облегчение – ведь из мчавшейся мне навстречу машины чуть ли не по пояс высунулся Володя и размахивал руками: друзья, спасибо им, всё-таки нашли меня. Ни в чём при этом не упрекнули, хотя, полагаю – стоило, и, счастливо воссоединившись, с шутками и прибаутками мы поехали на «своё», ставшее уже привычным, место у моря, и всё опять продолжилось в том же самом духе. Значительно позднее стал задаваться риторическим вопросом: «Так что же, всё-таки, так быстро заставило друзей начать мои поиски, ведь вряд ли они могли допустить, что я – взрослый человек, не запомнил дорогу и банально заблудился?».

Ну а тогда, уже ближе к вечеру, вспомнив о конечной цели своей поездки, в изрядной степени опьянения мы снялись с места и поехали в Архипо-Осиповку – курортное местечко за Геленджиком в направлении Сочи, где в то время отдыхал старший брат Володи со своей семьёй. Быстро стемнело, так что ехать пришлось уже практически ночью по «серпантину» – извилистой горной дороге. Пожилой мужчина, попутчик, сообразив, куда он попал, а именно – в компанию прилично выпивших, включая водителя, молодых людей, – сначала просил его высадить, а затем, смирившись, замолчал – видимо мысленно, и не без общей пользы, молился. Мужчину «в целости и сохранности» довезли туда, куда он изначально и просил, а затем продолжили свой путь. Через какое-то время, подумав, что в темноте проехали нужный поворот, решили остановиться и в машине же до рассвета немного вздремнуть. Маневрируя, с целью заезда в «парковочный карман» – углубление в скале, предназначенное для аварийной стоянки автомобилей или обеспечения возможности разворота в обратное направление, Миша включил задний ход. Через мгновение ощутили, что машина обо что-то сильно ударилась и остановилась. Не придав этому значения, Миша включил передний ход, завершил манёвр, и мы спокойно заснули. Проснувшись утром, протрезвевшие, «по нужде» вылезли из машины и были немало шокированы. Оказывается, ночью машина врезалась в «отбойник» – металлический рельс, оборудованный на краю шоссе у пропасти, причём такие рельсы находились лишь на небольшом участке дороги и именно напротив места нашей ночной стоянки. По сравнению с возможными, без всякого сомнения – трагическими, последствиями заметно помятый при ударе задний бампер машины не очень-то нас и расстроил, тем более – что на её ходовых качествах это никак не отразилось.

Конечно, в том же самом духе можно было бы продолжать и дальше… Неординарных (стрёмных) моментов было предостаточно. Так, тогда же утром пытались заехать по пешеходной тропинке сразу на пляж Архипо-Осиповки и посадили автомобиль на «брюхо», свалившись колёсами в какую-то канаву, – спасибо, что отдыхающие, шедшие с утра к морю, помогли на руках вытащить машину. А когда уезжали из Архипо-Осиповки – Миша, «в дупель» пьяный, лежал на заднем сидении, высунув в боковое окно свои длинные «баскетбольные» ноги; машину же по «серпантину» пришлось вести Володе со своим достаточно слабым зрением. Далее, между Новороссийском и Краснодаром, Миша, уже немного протрезвевший и переместившийся за руль, помчался за обогнавшим нас автомобилем, задетый за живое салагой, высунувшимся из окна и махавшим нам рваными джинсами. В результате нарвались на пост ГАИ и отделались, лишь благодаря корпоративной солидарности ГАИшников, – и всё же пару часов провели на обочине дороги – Мише пришлось вздремнуть… Наконец, уже в самом конце обратного пути – непосредственно в Прохладном у стадиона, высадив перед этим Володю: «За удачу!», – «давили» с Мишей в машине «крайнюю» бутылку вина, купленную на последние копейки…

По прошествии времени настоящим чудом во всей этой описанной выше истории представляется то, что я вообще сумел тогда вернуться живым и здоровым, без каких-либо неприятных последствий. Так что, как видите, «внешних обстоятельств» (чудес) для постепенного просветления моего сознания было предостаточно, но осмыслить всё в целом и сделать самые важные для себя выводы, не оставлявшие бы никаких сомнений и внутренне принятые бы безоговорочно, всё равно никак не получалось…

3. СОДЕРЖАНИЕ ВТОРОГО СНА И ЕГО СВЯЗЬ

С ПОСЛЕДУЮЩЕЙ ЖИЗНЬЮ

В связи с выше отмеченным трудно переоценить значение второго виденного мной сна, как представляется – определяющего, изложению которого, наконец-то, пришёл свой черёд. По косвенным, в основном, признакам его хронологию в памяти удалось восстановить довольно-таки точно – где-то в районе начала осени 2005 года. Итак, в поисках своего потерянного при каких-то обстоятельствах портфеля, возможно украденного, с важными для меня предметами (или документами) перехожу из вагона в вагон нереального, по виду – сказочного, поезда. Каждый его вагон представляется в виде большого помещения, оформленного с определённым уникальным смыслом. Перемещение по этим вагонам, воспринимавшееся как необычное приключение, вспоминается довольно смутно, но хорошо и ясно помню, что в «церковный» вагон, оформленный в соответствии с современными православными канонами, мне так и не удалось войти, точнее – меня туда что-то не пустило… Далее состоялось общение с престарелой женщиной – был уверен, что волшебницей, причём доброй. Она мне предложила опробовать ряд волшебных предметов – кажется, в количестве трёх или четырёх. Во-первых, сапоги, позволяющие летать в пространстве – их я немедленно надел, воспарил и в вышине оказался в окружении каких-то незнакомых людей…, во-вторых, некий оптический прибор, позволяющий видеть всё скрытое от повседневного взгляда, и, затем, ещё что-то очень интересное… В итоге я выбрал сапоги и с какой-то целью, не надевая их, взобрался по довольно крутому склону скалы на небольшую площадку. Развернул находившийся там, скатанный ковёр и вызволил из него прекрасную девушку. Затем надел свои волшебные сапоги, взял девушку за руку, и мы поплыли по воздуху, удаляясь от скалы и поднимаясь всё выше и выше. Довольно быстро в моей душе воцарилась некая безмятежность, одухотворённость, отстранённость от всего земного, оставшегося внизу. Где-то там вдруг заметили искомый портфель, – но то, что было в нём, потеряло для меня всякую ценность и стало совершенно ненужным… В самый же кульминационный момент наивысшего восторга в ушах зазвучал размеренный красивый мужской голос: «Теперь Я всегда незримо буду с Вами… Вершить Добро – это смысл и счастье Вашей жизни!». Проснувшись почти сразу после услышанного, долго оставался под полученным впечатлением и, не вставая с постели, вкратце пересказал жене содержание только что увиденного мной сна…

И действительно, в последующем стал явственно ощущать чьё-то доброе ненавязчивое участие в событиях своей жизни. Посудите сами…

Эпизод первый, правда, растянувшийся на годы. Выше уже упомянул, что в сорок лет впервые столкнулся с «сердечной» проблемой, в результате чего попал в госпиталь, а именно – в кардиологическое отделение филиала госпиталя имени Мандрыка, находящегося поблизости от места моего проживания и службы. Но там ничего серьёзного у меня не обнаружили (рис. 3), чему, собственно, и я, и жена несказанно были рады. Затем прошло почти три года, причём достаточно напряжённых, поскольку на них выпали завершение подготовки и защита моей докторской диссертации. В общем, на моей кардиограмме, сделанной осенью в период ежегодной плановой диспансеризации, обнаружились существенные нарушения. Эхограмма, снятая затем в Московском центральном диагностическом центре, куда меня направили на консультацию, лишь усугубила создавшееся положение (рис. 4). Врач, зафиксировавший наличие митрального порока сердца, делятацию левого желудочка и другие отклонения от нормы, посетовал, что пришёл я к нему слишком поздно: «А надо было бы ещё лет пять назад… Так что ничего уже практически нельзя сделать, и признаки сердечной недостаточности: отдышка, отёки ног, боли за грудиной, – придут совсем скоро и неизбежно…». По результатам этой диагностики в начале 2003 года в плановом порядке был направлен в Центральный военный клинический госпиталь рода войск, в котором служил, располагавшийся тогда под Москвой в городе Одинцово. Там неприятные известия о моём здоровье только прибавились. На очередной эхограмме зафиксировали ещё и аорт-

Рис. 3. Выписной эпикриз 1999 года

Рис. 4. Диагностическая карта 2002 года

ральный порок сердца, диагностировали ревматизм сердечной мышцы, ишемическую болезнь сердца и другое тому подобное (рис. 5). Лечащий врач, женщина, при выписке, уже в коридоре лечебного отделения с нескрываемым сочувствием советовала примириться с создавшимся положением, не падать духом – ведь оставшуюся часть жизнь предстояло провести в условиях существенных ограничений (в частности, физических нагрузок) и регулярного приёма лекарственных препаратов.

Рис. 5. Выписной эпикриз 2003 года

Конечно, данная история заметно повлияла на мою последующую жизнь и, прежде всего, в психологическом плане – очень тяжело было постоянно чувствовать ущербность своего положения и ожидать возможные, вполне вероятные и даже неизбежные ухудшения самочувствия. Хотя, надо сказать, особенно на этом я не зацикливался, допускал определённые «нарушения режима» (в основном проявлявшиеся в количестве употребляемых спиртных напитков – был по молодости такой грешок: меру свою знал, но, как правило, – не чувствовал), после которых частенько возникали приступы мерцательной аритмии. Однако довольно быстро «снимал» их с помощью лекарственных препаратов («карволола» и «анаприлина»), давал себе слово исправиться, но его, как правило, не держал. Так прошло ещё три года…

И вот, однажды, в середине февраля месяца 2006 года, после моего участия в проверке академии имени Петра Великого (бывшей Дзержинского), где радушно (с ежедневным коньячком) встречали на родной кафедре «баллистики», и куда пришлось мотаться на электричке в не спадавшие, почти тридцатиградусные морозы, возникшая и ставшая уже привычной аритмия никак не хотела сдаваться. После двух недель непрерывной борьбы с использованием медикаментозных средств в местной поликлинике вновь получил направление в госпиталь, и опять в Одинцово в знакомое уже лечебное отделение. И о чудо – по результатам проведенных диагностических процедур у меня не было выявлено никаких сердечных патологий (рис. 6), что вызвало заметное удивление врачей, занимавшихся моим лечением. Ведь доподлинно известно, что, в частности, порок сердца, заключающийся в деформации клапанов, не поддаётся терапевтическому лечению: негативный процесс можно лишь замедлить, в лучшем случае – остановить. А единственным способом «условного» выздоровления в данном случае является хирургическая замена поражённых клапанов на искусственные с последующим пожизненным приёмом специальных лекарственных препаратов. Правда та же самая лечащая женщина-врач сказала, что какое-то нарушение в работе сердца у меня всё же может быть, но для его выявления требуется применение

Рис. 6. Выписной эпикриз 2006 года

сложного и дорогостоящего диагностического метода. Причём разрешает такую углубленную диагностическую процедуру только лично начальник госпиталя, делает же он это весьма неохотно, да и вообще необходимости в этом пока нет. В выписном эпикризе, как сказали – на всякий случай, если вдруг захочу уволиться по болезни, – оставили диагноз «ишемическая болезнь сердца».

В целом, ничего более серьёзного и конкретного, кроме пресловутых факторов риска (повышенного уровня холестерина, избыточной массы тела и других), у меня не обнаружили. Как, впрочем, и ещё через три с половиной года в филиале госпиталя имени Мандрыка, с которого я начал свою эпопею и куда лёг на обследование после того, как перед поездкой в санаторий в поликлинике на кардиограмме у меня вновь были выявлены какие-то, вроде бы заметные, изменения (рис. 7). Здесь тоже посчитали, что проводить более углубленную диагностику, а именно – коронографию, пока преждевременно.

Эпизод второй, касающийся инсульта, случившегося у моей Мамы. Она, должен отметить, во многом сама приближала такой печальный финал: никогда не отказывала себе в обильной пище, как правило, высококалорийной и насыщенной холестерином. Отсюда, хотя и не только (возможно, повлиял и астматический бронхит, продолжавшийся достаточно длительное время: как следствие – вынужденный приём гормональных препаратов), начиная примерно с тридцатипятилетнего возраста, избыточная масса тела. Из-за этого, по-видимому, и проблемы с коленями – в результате с возрастом всё более и более малоподвижный образ жизни. При этом мама категорически отказывалась проходить какое-либо обследование в любых лечебных учреждениях. В конце августа 2006 года брат Валера на своей машине привёз родителей из Владимира, где они тогда проживали на съёмной квартире, с целью посещения сберкассы и военкомата, поскольку прописка в моей квартире за ними сохранялась. Машина сломалась, они задержались у нас почти на весь день, ну и мы с Валерой не примянули этим воспользоваться – на радостях от встречи достаточно «хорошо» выпили. Возможно, мама тогда перенервничала, и вскоре это сказалось.

Рис. 7. Выписной эпикриз 2009 года

В общем, через день или два после возвращения во Владимир у мамы случился инсульт. По зову брата я отпросился на службе на неделю и прибыл на помощь, которая действительно требовалась. Мама была совершенно обездвижена, и чтобы не возникали пролежни – её требовалось каждый час, а лучше чаще, переворачивать и обтирать спиртом. Почти двое суток практически без сна мы (папа, брат и я) добросовестно занимались этим абсолютно бесперспективным делом: ведь пролежни победить не удавалось, более того – они увеличивались. И вот, изрядно обессилев и находясь в полном унынии от понимания всей безысходности нашего положения, в квартире брата я мысленно молил Бога о помощи…

Буквально на следующий же день жена брата Наташа от кого-то узнала, что во Владимире недавно открылся ортопедический магазин и там могут быть специальные матрасы. Со своим уровнем представления о таких матрасах я был твёрдо убеждён, что помочь решить возникшую проблему они вряд ли смогут, хотя, возможно, как-то и облегчат наше положение… Итак, мы с братом поехали в этот магазин. Действительно, в нём продавались специальные антипролежневые матрасы импортного производства, с помощью которых за счёт поочерёдного автоматического нагнетания и откачивания воздуха из соответствующих полостей, расположенных в шахматном порядке, быстро удаётся добиться абсолютного эффекта – полностью избавиться от пролежней. С приобретением данного матраса мы были спасены, и я смог в срок вернуться к исполнению своих служебных и бытовых обязанностей.

Эпизод третий. С момента защиты мной докторской диссертации в 2002 году, а точнее – с возвращения за полгода до этого в 4 ЦНИИ моего однокурсника – Сергея (после его увольнения из армии по собственному желанию в середине девяностых годов и довольно-таки успешного организаторского труда на гражданском поприще «гаражного строительства»), до предела обострились мои отношения с руководством отдела и управления. Причина – в наших с Сергеем попытках противостоять существовавшей в баллистическом управлении некоторое время, начиная примерно с середины девяностых «демократических» годов, системе организации выполнения, так называемых, договорных работ, представлявшей собой, по сути, во многом несправедливую систему эксплуатации «за гроши» основной массы рядовых научных сотрудников. По-видимому, лишь патологической жадностью и вопиющей непорядочностью можно объяснить безапелляционные, порой безрассудно глупые, порой просто хамские действия наиболее активных «проводников» в жизнь этой системы (один из них как-то даже заявил: «… у вас нет никаких шансов, и система вас неминуемо «раздавит»…»), направленные на защиту установившегося порядка, выгодного лишь им одним, на подавление в подчинённых подразделениях всякого инакомыслия, последовательно ведущие к невосполнимым кадровым потерям и закономерной профессиональной деградации научных подразделений.

Хоть как-то противостоять давлению указанных выше деятелей помогала тогда, считаю, лишь вовремя защищённая мной докторская диссертация, да некоторый авторитет у многих заслуженных и уважаемых учёных управления, в том числе – у лиц, руководивших управлением и отделом до середины 1990-х годов, приобретённый за предыдущие годы совместной службы и научной работы. Тем не менее, путём откровенно лживой дискредитации мы последовательно «отсекались» от возможных заказчиков договорных работ, до абсурдного предела ограничивались наши внешние служебные контакты, которые вроде бы полагалось мне, в частности, иметь как начальнику лаборатории, а позднее – заместителю начальника отдела. При этом наши контакты напрямую с руководством института по продвигаемым научным вопросам и перспективам в условиях откровенного противодействия не приводили ни к чему конкретному. Провалилась и моя попытка занять ключевую должность начальника отдела и взять на себя ответственность за судьбу «ракетной баллистики» в 4 ЦНИИ [3], в ходе которой, после увольнения со службы моего непосредственного начальника, был объявлен конкурс на замещение ставшей вакантной должности начальника отдела, – и я, не колеблясь, выдвинул свою кандидатуру. Мой конкурент, являясь кандидатом технических наук, вроде бы не имел никаких шансов, – ведь прецедента в 4 ЦНИИ, когда при назначении на указанную должность уступил бы доктор наук, ещё не было. Однако тогдашних руководителей управления явно не устраивало то, что по разным, в том числе – ключевым, вопросам я предпочитал иметь собственную точку зрения и её всегда последовательно отстаивал. Так что они просто вынуждены были начать непримиримую борьбу против моего назначения – сначала непосредственно на своём уровне командования управления, а затем и выше. В результате на заседании аттестационной комиссии института, уже который раз в жизни, я испытал настоящий шок, когда, вопреки обещанию, из уст председателя комиссии услышал оглашение результата голосования её членов – 3:2 в пользу конкурента. Об участии и роли в этом результате руководства управления сейчас можно только догадываться…

Одним словом, после всех этих «фиаско» я стал испытывать явный дискомфорт, оставаться в 4 ЦНИИ не имело никакого смысла и совершенно не хотелось. Довольно-таки перспективный переход в Управление начальника вооружения, располагавшееся в Москве около моей родной академии, почти состоявшийся – неожиданно сорвался, ввиду откровенной непорядочности должностных лиц, в самый последний момент нарушивших ранее достигнутые договорённости. Тем не менее, мой скорый уход из института представлялся неизбежным. Но случилось что-то – по-моему, совершенно невероятное. В институте освободилась должность главного научного сотрудника, по рангу соответствующая должности заместителя начальника института. И обо мне вдруг вспомнили. Где-то в октябре 2005 года, уже ближе к вечеру, начальник института пригласил меня на беседу и предложил занять эту ставшую вакантной должность. После недолгого «формального» раздумья я согласился и… больше года ожидал следующей беседы. Как узнал позже, всё это время за предложенную мне должность шла нешуточная борьба – претендентов на неё оказалось достаточно, в том числе и среди действующих начальников управлений. Надо отдать должное начальнику института – предложение своё он оставил в силе, хотя и при встрече особо подчеркнул, что начальники трёх управлений – доктора наук, от этого назначения отказались. И, кроме того, оговорил ряд условий, среди которых было пройти трёхмесячный курс повышения квалификации в Академии Генерального штаба. Согласившись, 21 мая 2007 года я приступил к исполнению обязанностей в новой должности. Таким образом, состоялся уникальный в своём роде «головокружительный» карьерный взлёт (по крайней мере, ни о чём подобном в истории 4 ЦНИИ мне неизвестно): с должности заместителя начальника отдела через три ступени (начальника отдела, заместителя начальника управления, начальника управления) сразу фактически в заместители начальника института.

Эпизод четвёртый. В 2002 году обстоятельства сложились таким образом, что пришлось срочно заняться проблемами родителей. Неожиданно, помимо ишемической болезни сердца и двух перенесённых в связи с этим инфарктов, у папы обнаружилась серьёзная болезнь печени. Лечащий врач – родственник жены брата, настоятельно рекомендовал продолжить (и как можно быстрее) его лечение, как ветерана Великой отечественной войны и Вооружённых сил, в условиях лучших (московских) госпиталей. При этом пока папа довольно длительное время лежал в больнице, мама из-за ограниченной, в виду значительного веса и больных коленей, подвижности лишь с большим трудом могла обеспечить своё проживание. Причём она ещё и умудрялась практически ежедневно навещать папу (представляю, чего стоила для неё только одна необходимость самостоятельно взобраться на высокую подножку автобуса), в конце концов – упала и сломала руку. Тогда казалось, что выхода у меня нет – родителей надо было срочно перевозить к себе для постоянного проживания, ведь у старшего брата Валеры семья из четырёх человек во Владимире ютилась в то время в крохотной квартирке армейского общежития. Так считали все, и даже моя жена Надя, хотя и переживала, но с этим смирилась. Поэтому, сразу после защиты мной докторской диссертации и отправки в Высшую аттестационную комиссию соответствующих документов, все члены семей моей и брата приехали в Прохладный для организации переезда родителей. При этом было продано или загружено в железнодорожные контейнеры всё имущество: как недвижимое (дача, гараж, квартира), так и движимое, включая машину. Осознание того – какую глупость мы совершили, – пришло уже позже. Родители и сами во многом оплошали, ведь, начиная с 1993 года, так ни разу и не решились приехать и посмотреть на полученную мной трёхкомнатную квартиру, да и вообще на наше житьё, чтобы самим оценить возможную перспективу нашего совместного проживания. Тогда же я искренне полагал, что с родителями в одной квартире мы уживёмся; жена тоже надеялась на лучшее – неохотно, но без видимых колебаний согласилась на их прописку. Сыграли свою роль и уверения брата об общей ответственности и взаимовыручке… Конечно, ни в коем случае не следовало за «смешные» деньги (по сравнению с подмосковными ценами на жильё) сразу «сжигать все мосты» – продавать квартиру в Прохладном. Ведь родители, при желании или в случае необходимости, после завершения лечения папы вполне могли бы вернуться домой, а обстановка на Северном Кавказе с течением времени – нормализоваться (что в последующем, собственно, и произошло), закономерно вызвав рост цен на жильё, причём так, чтобы хватило хотя бы на однокомнатную квартиру у нас в городе Юбилейном.

Хотя, действительно, надо признать, что перевезли мы папу к себе не зря – в течение двух с половиной лет продолжалось его лечение: дважды (или трижды) в Центральной клинической больнице города Королёва, дважды в госпитале Военно-воздушных сил в Сокольниках, в госпитале имени Бурденко, в 20-ой больнице города Москвы, – там ему было сделано несколько операций, включая удаление аденомы злокачественного типа. Организация лечения в основном, конечно, легла на мои плечи… Но, как бы там ни было – главное, что был достигнут в целом положительный результат. Забегая вперёд, отмечу, что прожил папа после такого интенсивного лечения без особых осложнений более пяти лет – тогда это представлялось почти невероятным. Считаю, что если бы они с мамой тогда же вернулись в Прохладный – в привычную для себя обстановку, в которой провели вдвоём более четверти века, то прожил бы и больше, да и с маминым здоровьем всё было бы намного лучше. Дело в том, что почти сразу же по переезду родителей к нам в Подмосковье начали ухудшаться отношения между ними и моей женой. Родители убеждённо оставались в плену старых представлений о взаимоотношениях со своими взрослыми детьми, чуть что обижались и практически ежедневно по вечерам высказывали мне свои претензии. Так что все взаимные обиды, копившиеся исподволь, обострились до предела. Через эти самые два с небольшим года интенсивного папиного лечения перманентное состояние семейной войны неизбежно вело к «взрыву» с непредсказуемыми последствиями. Чувствовалось, что жена уже на грани нервного истощения и чисто физически не в состоянии жить вместе с родителями под одной крышей, а они, в свою очередь, открыто требовали от меня – с женой развестись и жить вместе с ними. Находясь тогда, по сути, между двух огней, я сознательно не становился на чью-либо сторону, пытался, как мог, гасить беспрерывную череду конфликтов, принимал на себя немалую толику сыплющихся со всех сторон «ударов». Чего мне всё это стоило – даже сейчас трудно до конца представить и осознать. Основное чувство, владевшее тогда мной, – это полная безысходность от близкого и, казалось, неизбежного крушения основ моего существования – семьи, дома, родственных отношений…

Но недаром говорят, что Бог даёт человеку испытаний ровно столько, сколько он может вынести. Так произошло и в нашем случае. Родители, ни в коем случае не соглашавшиеся какое-то время пожить на съёмной квартире (мама отвечала жене: «Вот и съезжай туда сама!»), вдруг совершенно неожиданно для всех вняли настойчивым просьбам – дать ей отдохнуть хотя бы полгода, и сами попросили Валеру подыскать для них съёмную квартиру во Владимире, поскольку там это было значительно дешевле. Таким образом, собственно, и закончилось наше совместное, морально – неимоверно тяжёлое, житьё-бытьё. Полагаю, что родители не раз затем пожалели о сделанной нам уступке, – наверное, неожиданной даже для самих себя. Считаю так потому, что они потом зачастую меня упрекали – в том, что по прошествии полугода мы не выполнили обещания, явно всей душой стремились вернуться, необъяснимо для меня заявляя, что им у нас жилось хорошо.

Тем не менее, Слава Богу! Надежда моя постепенно отошла, ожила и даже примерно раз в год соглашалась сопровождать меня в поездке во Владимир. Отношения между ней и родителями оставались внутренне враждебными, но из-за непродолжительности визитов – внешне ровными. Так что рисковать и ещё раз допустить совместное проживание с родителями я никак не мог. Ведь недаром говорят, что «от добра – добра не ищут» и «худой мир лучше хорошей ссоры». Родители же во Владимире ни в чём не нуждались, при этом я регулярно навещал их, а Валера с Наташей, живя неподалёку, о них, как могли – заботились.

Эпизод пятый. Как-то в июле 2008 года Петя – муж Вали, сестры моей жены, вспомнил про моё давнее обещание и, собравшись «ставить» новую баню, пригласил меня поучаствовать в этом мероприятии. Так как данное приглашение пришлось на время моего отпуска, то мы с женой быстро приняли решение, собрались и выехали на недельку в село Толбазы республики Башкортостан. Брёвна сруба под баню к тому времени уже были приобретены и находились перед задней оградой двора у опушки начинавшегося там леса. Не особенно напрягаясь, цементным раствором залили фундамент будущей бани, спланированной в глубине двора – метрах в сорока-пятидесяти от брёвен. Пришла пора «ставить» сруб. Поскольку помощники – друзья сына Пети Сергея, – обещали подойти только после работы, то, с учётом этого, определилось и время установки сруба – ближе к вечеру. С утра в тот день было жарко, делать было особенно-то нечего, и я решил ещё немного помочь хозяевам – убрать с картофельной ботвы колорадских жуков, чем частенько занимался раньше и на папиной даче в Прохладном, и здесь же в Толбазах. Всегда старался собирать этих «вредителей» очень тщательно, не пропуская ни одного, а для этого при стряхивании жуков и личинок с ботвы в ведро, и особенно – при поиске жёлтых яичных кладок на тыльной стороне листьев, приходилось постоянно нагибаться. И вот через некоторое время, толи с непривычки, толи от возраста, у меня, надо отметить – впервые в жизни, так сильно «скрутило» спину, что я не то что наклоняться, а и ходить-то мог лишь с большим трудом. Конечно, огорчился – ведь на мою помощь рассчитывали при предстоящей установке сруба, а я, хоть и ненамеренно, но вроде бы как подвёл… Так что и таскать тяжеленные брёвна, и собирать из них сруб пришлось исключительно молодёжи. Лишь Валя, искренне желая помочь, назойливо «путалась под их ногами», да я делал самую лёгкую посильную работу – укладывал паклю на каждый новый венец сруба. Петя же, из-за серьёзной хронической болезни ног, при этом был способен осуществлять только общее руководство. Одним словом, надо было видеть – с каким неимоверным напряжением работали эти ребята: мокрые от пота с трясущимися от чрезмерных усилий ногами и руками… Так что, моё сердце, при всех с ним проблемах, описанных выше, скорее всего – вряд ли бы такое выдержало. Ведь привычки увиливать от любой работы я никогда не имел, а значит и тогда действовал бы добросовестно – на пределе (и даже, возможно, выше) своих сил и возможностей. Самое интересное, что буквально на следующий же день состояние моего здоровья полностью нормализовалось и болей в спине – как не бывало. Так что же это всё тогда, по-вашему, как не моё чудесное спасение, ниспосланное кем-то свыше?

В тот период имели место и другие довольно необычные, по сути, явления, на которые я также не мог не обратить внимания и которые достаточно прочно «врезались» в памяти. Поведаю кратко и о них.

Как-то зимой в конце января месяца мне очень надо было в выходные дни съездить во Владимир – проведать родителей, и отложить поездку, как собственно и «обернуться» за один день на автобусе, совершенно не представлялось возможным. При этом, как будто специально, в субботу вечером намечалось «мероприятие», которое тоже никак нельзя было совсем проигнорировать, а жена категорически не хотела одна идти в гости. Так что она искренне (всей душой) не желала моей поездки во Владимир и настойчиво от неё отговаривала. Ситуация складывалась «патовая», а поскольку отношения с родителями для меня также всегда были очень значимыми, то в пятницу вечером между мной и женой назревал скандал, грозивший неприятными последствиями. Как сейчас помню – сидим мы за столом на кухне в расстроенных чувствах…, и тут в дверь нашей квартиры раздаётся звонок. Это совершенно неожиданно к нам зашёл «друг семьи» Миша, причём один – без своей жены, да ещё и трезвый, он к нам никогда не приходил – ни до, ни после. Цель его визита была совершенно незначительной, так как совсем не запомнилась, а, узнав о нашей проблеме, – он охотно выразил желание помочь. Так что на следующий день с утра на его машине мы выехали во Владимир, а ближе к вечеру уже были дома, к большому удовольствию жены успев на то самое мероприятие.