Белокурая бестия

– Не имеет значения. Главное, что мне с тобой безумно сладко, а пацаны, как кролики, быстро устают и отваливают.

– Забавляясь, мы может с тобой и ребеночка сотворить,– заметил он. – Другое дело, если бы у тебя была спиралька, но таким юным, как ты не ставят. Надо было не торопиться, а с резинкой. Люба запаслась, я тоже прихватил с собой две упаковки, словно чувствовал, что пригодятся. Но все, ты просила только разочек, больше никакого секса. Люба узнает, нам обоим головы оторвет…

– Не узнает, а через чехол неинтересно,– заметила Чародеева. – Все равно, что лизать сахар через стекло стакана. Для профилактики, чтобы не зачать я ем лимоны. Кислотность убивает сперму. Так делают многие девчонки в университете, чтобы не забеременеть. А испытать наслаждение и оргазм очень хочется. Один раз живем на белом свете и глупо отказывать себе в удовольствиях, все откладывать на потом. Любовь мимолетна, как и молодость, красота, облетит как яблоневый цвет.

– И что, лимоны предохраняют?

– Пока не слышала, чтобы кто-то из близких подруг залетел.

– Могут заразится сифилисом, гонореей или СПИДом?

– Пусть спит, – усмехнулась Надя.– Чему суждено случится, того не миновать.

– Ты – фаталистка.

– Я – очень темпераментная и сладострастная, рождена для любви.

– Все рождены для любви,– улыбнулся он и признался. – Мне тоже нравится, когда ничего не препятствует интимной близости. Все должно происходить естественно, как в природе…

Надежда закрыла ему рот поцелуем, прильнула горячим гибким телом, и он вновь овладел ее страстно с упоением, стремясь раствориться в ее хмельном теле, дарующем наслаждение. «С Любой это происходит, обыденно, без фантазии, яркости и свежих ощущений, испытываемых с Надей»,– подумал Тернистых с радостью и тревогой.

Они выпили еще по бокалу. Валентин поднял ее на руки и отнес в смежную комнату. Легли в постель, прижавшись друг к другу, прислушиваясь к биению сердец. Он ощущал запах ее золотистых волос, трепет желанного тела.

– Грешен, виноват перед Любой,– покаялся он.

– Все люди на земле грешны только тем и занимаются,– успокоила Надя и, положив голову со спутанными волосами на его грудь, прошептала.– Пожалей меня. Я такая одинокая и никому не нужная. Раньше хоть мамка обо мне заботилась, а теперь все внимание тебе.

– Потому ты и норовила мне насолить?

– Чтобы обратил на меня внимание. Я приревновала тебя к матери.

– Значит, требуешь от меня откупной, компенсации?– усмехнулся Валентин, невольно поддаваясь ее уговорам.

– Ты сильный, крепкий мужчина, нерастраченный, потому что полжизни в небе провел, как орел, тебя не убудет,– уговаривала она.– К тому же медики утверждают, что воздержание для мужчины вредно.

– И все ты знаешь?

– Эмансипация, прогресс, – ответила она.– Надо торопиться жить, красиво и с наслаждениями. Другой не будет. Все тлен и прах.

– Тебе еще рано об этом задумываться.

– Девичья краса не вечна. Соперницы идут по стопам,– с грустью произнесла Чародеева.– А связь с любимым человеком омолаживает женщину, делает ее радостной и красивой, спасает от неврозов и других болячек.

– Значит, мужчина лекарь, врачеватель,– улыбнулся Тернистых.

– И не только, ведь мужчина – скрипач, а женщина – скрипка, тонкий и нежный инструмент. Вот и покажи, какой ты виртуоз,– подогревала она его ласками и словами, используя знания, секреты психологии. Провела пальчиками по его чувственным губам.

– Ты же просила всего разочек,– напомнил он, отдаваясь ее ласкам.

– Где разочек, там и два, и три....– прошептала она, понимая что он уже в плену ее чар.

– Все-таки не будем рисковать,– сказал он, распаковывая презервативы.

Всю ночь они провели в хмельных любовных утехах, меняя позы. Утром Валентин намеревался отбыть в город, помня наставление жены, долго не задерживаться. Но поймал на себе печальный взгляд Надежды и прочитал в нем призыв: останься.

– У тебя усталый вид, припухшие от поцелуев губы и мамка сразу догадается о нашей близости,– разумно предположила она.– Отдохни, выспись. Я не буду к тебе приставать, если ты сам этого не захочешь.

Тернистых остался. Достали из комода бутылку коньяка “Ай-Петри”, взбодрились, позавтракали и в теплую постель.

5 . Покаяние

—Валентин! Надюша! Где вы! – услышали они голос Любы и оцепенели, затаились. Тернистых с ужасом понял, что увлеченные друг другом, охваченные безумной страстью, они не услышали, когда Чародеева открыла входную дверь.

– Не шалите, как малые дети. Наверное, изголодались, я привезла продукты.

По нарастанию звучания голоса он догадался, что жена направляется в смежную комнату. Надежда сжалась в комок, с головой укрылась одеялом, словно оно могло сокрыть следы прелюбодеяния.

– Вот тебе и пожалел, разочек-другой … доигрались, – прошептал Валентин и потянулся к брюкам висевшим на спинке стула. Дверь отворилась, и он встретился с застывшим, словно на морозе взглядом Любы. Она остановилась у порога, как вкопанная, уставившись на силуэт под одеялом и обнаженное тело супруга.

– Что это значит? – произнесла побледневшими губами. Валентин смущенно опустил голову, поспешно натянул на ноги брюки.

– Что это значит? – повторила она и решительно устремилась на двуспальное ложе со сползшейся на пол скомканной простыней. Резко сдернула одеяло и увидела обнаженную и дрожащую от испуга Надю.

– Ах, ты, шалава-а! – ударила она дочку по щеке и бросила гневный взгляд на мужа.– Хорош, ничего не скажешь, товарищ майор, однолюб. Что же вы наделали? Мало вам моей нежности, до дочери добрались кот мартовский, лицемер и бабник. Кто она теперь после этого? Я себе там места не нахожу. Уехал и с концами, а они вот чем занимаются. Стыд и позор! Ты же говорил, что для тебя других женщин не существует?

– Люб, Люба, успокойся, ничего страшного не произошло. Она же не другая женщина, а твоя дочка,– взял он ее за дрожащую от негодования и потрясения ладонь.– Выпили немножко, согрелись. Я ее пальцем не тронул, просто лежали рядышком, чтобы не замерзнуть.

Солгал и густо, как юноша-гимназист, покраснел.

– Не тронул, рядышком лежал и рассказывал ей сказку про серого бычка. Почему она тогда в чем мать родила? Лежали и друг друга лизали. У нее, да и у тебя, от поцелуев губы распухли, – возразила Чародеева, и метнула взгляд на использованные презервативы, лежащие на паласе.– Бесстыжие, хоть бы, не поленились и «чехлы» спрятали. Может, для экспертизы оставили?

– Виноват, Люба, сам не знаю, как это произошло,– покаялся Валентин.– Надя на тебя так похожа, что мне показалось, что это ты, мое сокровище. Наверное, лишнее выпил.

– Гуляйте дальше, мне противно вас видеть. Сегодня же подам на развод,– заявила она, и слезы блеснули на ресницах.

– Люба, не делай из этого трагедии, не совершай глупости, – Валентин взял ее за луку, но она вырвалась, отмахнулась.

– Не прикасайтесь ко мне, вымой руки.

– Я все объясню.

– Не надо мне никаких объяснений, все и так ясно, господин майор, – сухо отрезала Люба. – Я бы вам и лейтенанта не присвоила. Вы – самец, не умеющий владеть своими чувствами. Зачем вы соблазнили мою дочь? Теперь она пойдет по рукам. Вас за это следует привлечь и выставить на позор.

«Это она сама,– так и подмывало его ответить, но Валентин постыдился обвинить Надю, и в мыслях посетовал.– Ох, уж эти бабы, сами ловушку подстроят, а потом еще и обвинят. Другое дело, если бы Надежда была девственницей, а она уже довольно искушенная в сексе». Люба, размазывая слезы на лице, вышла из спальни, а затем они услышали стук входной двери. Облегченно вздохнув, Надежда выглянула из-под одеяла.

– Эх, Надька, бестия ты шальная. Позабавились мы с тобой, – произнес он, глядя на ее пылающее от пощечины лицо.– За все платить надо, в том числе и за удовольствия.

В девичьих глазах не было ни раскаяния, ни печали, а лишь затаенное любопытство.