Wow! Тараканы в голове

«Я не люблю эту книгу, хотя высоко ценю её. <…> Дело, конечно, не в религиозной или этической сомнительности этой увлекательной книжки, а в некоторой её, как бы сказать, масскультовости. Эдуард Лимонов, человек с чутким врожденным вкусом, в своей недавней книге "Священные чудовища" прямо отмечает некоторую пошловатость "Мастера", его потакание обывателю. Когда в одной книге сводятся Христос и коммунальные кальсоны, всегда есть шанс, что метафизическая, высокая проблематика перетянет коммунальную в иной регистр, но чаще случается наоборот: кальсоны компрометируют тему Христа, утаскивают её в быт, в социальную сатиру, в анекдот».

Ну, эта тема на любителя. Кое-кто привык ходить в кальсонах круглый год, даже в летнюю жару, другие предпочитают всё-таки трусы, вне зависимости от климата и состояния здоровья. Вполне допускаю, что можно расхваливать достоинства кальсон, при этом категорически их отвергая. И всё же довольно странная логика, особенно когда она используется для анализа столь популярного романа. Но дальше – больше. Быков, напрочь забыв о ершалаимских главах, сравнивает роман Булгакова с сатирой Ильфа и Петрова:

«Место этой книги в одном ряду с двумя другими бесспорными шедеврами, а именно с дилогией об О. Бендере. Этот обаятельный злодей гораздо ближе к Воланду, чем реальный Сатана: проделки Воланда в Москве – именно бендеровские, мелкие, и аналогии тут самые прямые. Свита Бендера – Балаганов, Паниковский и Козлевич – весьма точно накладывается на свиту Воланда: Азазелло, Бегемот и Коровьев».

Здесь Быков отдаёт должное фантазии автора сатирического опуса «Мастер Гамбс и Маргарита», который ему больше по душе, чем роман Булгакова, хотя, возможно, уступает «шедеврам» Ильфа и Петрова. Но это дело вкуса и иных пристрастий. Если же вновь обратиться к теме коммунальных кальсон, тогда, конечно, Воланд ближе к Бендеру, чем к Сталину, ну а Коровьев – к безобидному водителю четырёхколёсной «Антилопы Гну».

Пожалуй, приведу ещё один отрывок из статьи Быкова в том же «Огоньке»:

«Что ни говори, а есть, есть пошлость в этом превосходном, кто бы спорил, романе. Она, разумеется, не в черноватом булгаковском юморе и даже не в откровенно фарсовых сценах вроде раздевания в варьете. Тут всё как раз отлично. Пошлость – в некоей генеральной интенции: в допущении самой мысли о том, что некто великий и могучий, творящий зло, доброжелательно следит за нами и намеревается сделать нам добро. <…> Что интересно, в жизни Булгаков этот соблазн преодолел. А в литературе – нет. Есть в его романе хрестоматийная, но неполная фраза: "Никогда ничего не просите у тех, кто сильнее вас. Сами придут и всё дадут"».

Складывается впечатление, что Быков не в силах смириться с популярностью автора «закатного романа». Это как навязчивый кошмар: вот среди ночи просыпаешься от мысли, что все литературные премии у тебя разом отобрали и присудили их Булгакову. Правда, посмертно, но это дела не меняет, поскольку всё равно – кошмар! Поэтому и приходится выдумывать то «пошлость генеральной интенции», то унижающие авторитет Га-Ноцри «коммунальные кальсоны». К интенции мы ещё вернёмся, а говорить о смелости Булгакова в его взаимоотношениях со Сталиным вообще смешно, когда бы не было так грустно: в 30-е годы Булгаков только и занимался тем, что выпрашивал себе снисхождение у властей – написал не меньше пяти писем Сталину и в советское правительство.

Однако снова дадим слово Быкову:

«"Судьба барабанщика" <…> Я рассматриваю её в одном ряду с "Мастером и Маргаритой", конечно. Потому что это вещи о страшной сталинской Москве и о посещающей её нечистой силе. Вот этот дядя, этот Воланд со свитой и страшные персонажи, которые за ним, это вторжение инфернального чего-то».

Как видим, здесь уже нет речи о связи образов Бендера и Воланда, забыты и прочие выдумки мадам Каганской, автора упомянутого опуса про Гамбса. Быков находит новый повод принизить достоинства «Мастера и Маргариты». А как ещё можно расценить эту попытку сравнения великого романа с добротной повестью Аркадия Гайдара, написанной для подростков?

Увы, тут ничего уже не сделаешь – Булгаков со своим романом словно намертво пристёгнут к Быкову, никак не отцепить. Поэтому всё, что остаётся, это временами сделать вид, будто имеешь дело с каким-то незначительным предметом.

Однако простим Быкову его, мягко говоря, странные сравнения и обратимся к другим его открытиям на пути постижения сущности Булгакова. По счастью, мне хватило усидчивости и усердия, чтобы расшифровать текст лекции на тему «Булгаков. Воланд вчера, сегодня и завтра», датированной мартом 2013 года:

«Сегодня нам предстоит говорить о романе, который мне не нравится совсем, величие которого я, безусловно, признаю и более того, я не без удовольствия перечитываю».

Тут то ли мазохизм, то ли некая оговорочка по Фрейду. Как можно перечитывать то, что тебе не нравится? Куда логичнее было бы сказать, мол, мне совсем не нравится величие этого романа. По крайней мере, честно, простенько, даже с некоторым вкусом. Но в следующей фразе красноречивый лектор высказывается более откровенно:

«Моё неприятие этой книги держится ещё и на неприятии того культа, который вокруг неё возник».

Вот это сказано честно, отдаю должное искренности Быкова. После этой фразы всё словно бы встало на свои места. И впрямь, кому же понравится культ вокруг «закатного романа» в то время, как «Икс» почти не удостоился внимания? Ведь о Булгакове, о «Мастере и Маргарите» написаны десятки книг, а Быков и его «ЖД», увы… Если не считать статьи «Благие намерения: Дмитрий Быков Орфография» в книге Андрея Немзера «Дневник читателя: русская литература в 2003 г.», которую никак не назовёшь комплиментарной. И как всё это понимать?

Насколько я могу судить, Быков причину популярности «закатного романа» усматривает в обилии на его страницах пошлости, которую с удовольствием потребляет пошловатый наш народ:

«Он породил огромное количество пошлости, которое как в предельно концентрированном виде отражает всю сложность, которая там содержится».

По поводу отражения сложности ничего не понял. К тому же толком не расслышал, то ли «которое отражает», то ли «которая»… Я вообще плохо представляю, как пошлость может что-то отражать – это всё-таки не зеркало и не рано облысевшая голова озлобленного критика. По счастью, Быкову облысение пока что не грозит.

Однако прошу прощения, что отвлёкся на пустяки, в то время как Быков обсуждает такую важную тему, как «трагедия романа»:

«Но главная трагедия этого романа была, разумеется, в том, что демонология Булгакова стала почти что евангелием для средней интеллигенции 60-70-х годов».

Не смею присваивать себе звание интеллигента и всё же не пойму, на чём основаны такие выводы. Может быть, я использовал журнальный вариант романа в качестве иконы? Но даже если так, что тут трагического?

Далее Быков в своей лекции напоминает слушателям о стенах на лестнице в доме на Большой Садовой, покрытых памятными записями почитателей Булгакова, затем о ежегодных сборищах молодёжи в Вальпургиеву ночь на Воробьёвых горах, что уж совсем не укладывается в представление Быкова о популярности. Могу предположить, что лестница в его доме тоже использовалась за недостатком листа бумаги под рукой, но только уж писали на ней совсем не то, что он желал бы видеть, не исключаю и слово из трёх букв. Отсюда и столь пессимистические нотки, которые появились в этой лекции:

«Достаточно скоро разочарование в "Мастере" как в книге, как в учебнике жизни станет очень массовым. Мы начнём примерно понимать, что эта книга значит и для чего она написана. <…> Я думаю, что этот процесс, который растянется, ну, на ближайшие два-три года, точно так же как разочарование в другом русском мифе, именно в мифе о вертикале власти. Думаю, что эти вещи, как ни печально, совпадут. Но ничего не поделаешь. Ради такого дела я даже готов пожертвовать даже "Мастером и Маргаритой"».

Ну вот и дождались! Дважды использованное слово «даже» ничуть не оправдывает Быкова: «закатный роман» всё равно намерен принести в жертву. Нет бы своего «барашка» предложить! Так нет, Быков предпочёл для «благородного» дела использовать роман Булгакова, ну а свои опусы приберечь на тот случай, если «Мастер и Маргарита» так и не сгорит.

И вот, наконец, Быков доходит до главного обвинения в адрес автора романа:

«"Мастер и Маргарита" – хороший советский роман. Он должен был появиться в печати. И появился в печати сначала без "Бала сатаны", потом в 1973 году с "Балом сатаны" спокойно это прошло все виды цензуры. Потому что зерно, сущность этого романа идеально соответствует советской власти».

Вот ведь, оказывается, как! Странно, что роман опубликовали только в 1966 году. Если он такой «советский», прошёл бы на ура и в 1945-м!

Теперь напомню, что писал Быков о «закатном» романе за несколько лет до этого, в книге о Борисе Пастернаке:

«"Мастер и Маргарита" в некоторых своих частностях есть предельное выражение подлинной идеологии сталинизма; не советского, разумеется, не того, который с флагами и лозунгами о пятилетке в четыре года, а настоящего, подземного, оккультного, верховный жрец которого не разговаривал сам с собой на языке советской пропаганды. Именно в образе всемогущего темного мага Сталин и предпочитал являться потрясенной интеллигенции».

Видимо, многочисленные Эго между собой не договорились: одно твердит – «советский», а другое ему чуть ли не с пеной у рта возражает – «сталинский». Да после разоблачения культа личности такой роман вообще не должны были публиковать. Эй, договоритесь же, наконец, между собой! Но это ещё не всё – есть и третье Эго, имеющее собственное мнение на этот счёт.

В книге Дмитрия Львовича о Булате Окуджаве есть такие строки, посвящённые советской литературе 70-х годов:

«Советская литература не то чтобы лгала тотально, но в воздухе каждого разрешенного советского текста, во внутреннем пространстве даже самой правдивой книги вроде "Жизни и судьбы" Гроссмана присутствовала толика формалина. Она могла быть минимальной, почти неразличимой – но была, как в каждом советском человеке, родившемся и выросшем тут, сидела неискоренимая, непобедимая никакой эмиграцией советчина. Вот почему таким шоком для читателя шестидесятых стал булгаковский "Мастер", написанный без этой оглядки».

С этой «оглядкой» Быков то ли перемудрил, то ли недоглядел, но, если слегка напрячь извилины, нетрудно догадаться, что он имел в виду. Тут уж определения «советский», «сталинский» будут явно ни к селу, ни к городу. Жаль только, что автор не наклеил на роман очередной ярлык – без этого как-то неуютно, непривычно. Но есть надежда, что в следующей своей книге он исправится.

Однако вернёмся к лекции о Булгакове и к отношению советской власти к творчеству писателя. Что-то партийные деятели тогда не доглядели – «белогвардейскую» пьесу «Дни Турбиных» к постановке разрешили, несмотря на возражения трудящихся, но почему-то не захотели опубликовать идеологически выдержанный роман. Ну как можно запрещать книгу, которая являлась «краеугольным камнем в том здании тотального оправдания зла, которое выстраивала советская литература» – это если верить Быкову? Впрочем, по поводу колоссального успеха пьесы о Турбиных Дмитрий Львович имеет своё собственное мнение:

«Пьеса эта была доступна немногим счастливым, она была разрешена в единственном числе, известность её была очень клановой и элитарной, большинство о ней попросту не знало».

Восемьсот представлений на сцене Художественного театра ещё при жизни Михаила Булгакова, множество критических статей в газетах, постановление рабкоров Хамовнического района по поводу «вылазки классового врага» – и после этого Быков смеет утверждать, что известность пьесы была клановой! Это что же так застило ему глаза? Тут, в сущности, нечего гадать – это ни что иное, как элементарнейшая зависть. Даже потрёпанное идеологическое покрывало, с помощью которого Быков пытается скрыть достоинства «закатного романа», не может спрятать истинной причины.

Ещё одно объяснение выпадам против Булгакова находим в попытке Дмитрия Львовича провозгласить себя первооткрывателем:

«Вот этим открытием я, пожалуй, горжусь. Слово "мастер" не появлялось в прозе и драматургии Булгакова нигде и никогда (!) до романа "Мастер и Маргарита". Появилось оно, правда, единственный раз в "Театральном романе". <…> Слово "мастер" появилось в черновиках романа после 34-го года, после того как стало известно, что главным положительным термином, главной восторженной оценкой в устах Сталина является именно "мастер"».

Ну что ж, попробуем проанализировать эти аргументы – а вдруг найдётся в них рациональное зерно? Однако сначала обратим внимание на характерную оговорку: сначала Быков говорит «нигде и никогда», и тут же признаётся, что не так, что было всё-таки когда-то. Но было, как указывает Быков, единственный раз в одном романе.

На самом деле, слово «мастер» упоминается много раз до «Мастера и Маргариты», и не только в «Театральном романе», где оно встречается в таком контексте: «жена мастера». Если кто-то сомневается в моих словах, могу порекомендовать роман Булгакова «Жизнь господина де Мольера», написанный им по заказу «Жургаза» (Журнально-газетного издательства) в 1932-33 годах. Для полноты картины приведу несколько цитат:

– Эй, кто тут есть? – брюзгливо спросил он. – Почему чёрт всегда уносит… Ах, это вы? Здравствуйте, Барон.

– Здравствуйте, мастер, – ответил Барон, глядя вверх.

А вот ещё:

– Как публика принимала спектакль? – ответил Мольер.

– Великолепно. Но у вас скверный вид, мастер?

И в дополнение к этому:

– Мастер, не хотите ли вы чего-нибудь? Быть может, вам дать бульону?

Тут Мольер оскалился и сказал, почему-то злобно улыбаясь:

– Бульон? О нет! Я знаю, из чего варит моя супруга бульон, он для меня крепче кислоты.