Охота на министра

– Это же сколько ждать? – огорчился Тюлькин. – Нет, извини, я так не могу. Жить надо сейчас, надо радоваться жизни, а то и не заметишь, как состаришься.

– Тоже верно. Но такие торжества нужно устраивать в неприметном месте, чтобы не бросалось слишком уж в глаза. Я вот день рождения отмечал на Кипре.

– Да нет, Христофор! Так тоже нельзя. Кругом жизнь бьёт ключом, а с чего это я должен зажиматься? Да и не могу всю эту ораву родственников, знакомых, свояков вывести на Кипр или в Монте Карло. Очень уж накладно будет.

– Ну смотри… – Пузан прищурил глаз, как бы оценивая ближайшие перспективы Тюлькина. – В одном ты, безусловно, прав – надо пользоваться жизнью, причём на всю катушку.

Собеседники выпили ещё по рюмке, закусили, чем бог послал, и продолжили интересный разговор.

– Я вот что тебе скажу, – глубокомысленно заметил Тюлькин. – В России сложилась уникальная ситуация. Власть держится на плаву, пока берут.

– Пока дают, – уточнил Христофор Григорьевич, запихивая в рот очередную порцию лангустов.

– И это верно! Во власть идут, чтобы так или иначе заработать, – согласился Евлампий Никанорович, потирая руки.

– И что самое важное, не надо размениваться по мелочам. Скажем, в какой-нибудь жилконторе тоже можно поживиться, но стоит ли из-за копеек рисковать?

– А я, между прочим, с этого и начинал, на «белую головку» зарабатывал слесарем-сантехником, – потупив взгляд, признался Тюлькин.

– Не может быть! – обрадовался Христофор. – Тогда мы с тобой как братья-близнецы, я ведь тоже не всегда торговал «фольксвагенами» и недвижимостью. Правда, к унитазам никогда отношения не имел, но мы с тобой вроде как участвовали в одном процессе…

– Это ты о чём? – насторожился Тюлькин.

– А вот! К примеру, я свеклу или морковку выращивал и собирал, чтобы некий гражданин съел борщ, нахваливая продукцию нашего совхозного хозяйства. А ты, после того, как у него закончится пищеварительный процесс, способствовал облегчению желудка.

– Я сроду слабительным не торговал!

– Эх ты! Одно слово – унитаз! Ну ладно, ты не обращай внимания, закусывай.

Дело могло дойти и до обидных выражений, и до потасовки, однако было уже столько выпито, что мир представлялся собеседникам куда более привлекательным, чем на самом деле. Короче, Евлампий на этот раз собутыльника простил, да и не стоило ссориться с родственником человека, от которого всё его нынешнее благополучие зависит.

Тут следует заметить, что дело происходило незадолго до празднования юбилея Тюлькина. Намеревался он провести эту акцию с размахом, исходя из принципа – один только раз живём, тем более что полсотни стукнуло. Правда стукнуть-то должно было только через две недели. К этому времени уже была арестована Сливкина, уже изъяли килограммы драгоценностей у Василисы, но даже теперь ни Тюлькин, ни тем более Пузан не могли предположить, что кто-то поднимет руку на всесильного Федюкина. Пока он находится у власти, и они за каменной стеной. Вот потому-то и резвились до упаду. Впрочем, Пузану нечего было опасаться – на государственной службе он не состоял, так что и предъявить по большому счёту нечего, разве что гайку какую своровал, когда ещё работал в совхозе трактористом.

А вот Тюлькин зря так раздухарился. Это ж надо – собрался справить юбилей в зале Екатерининского дворца! Конечно, деньги через его контору прокачивались офигенные, поскольку Аркаша стопроцентно Тюлькину доверял – сработались, ещё когда Федюкин был в налоговой. Но будь Евлампий чуточку умнее, не стал бы так явно подставляться.

Все эти соображения отошли на задний план, поскольку Тюлькин предложил поехать к девкам. К этому времени он уже лыка не вязал, но разве можно отказать будущему юбиляру. «Слабак! – подумал Христофор. – Но главное, чтобы на следствии держался, – и тут же прикусил губу: – Чур меня, чур! Только б не накаркать».

А спустя всего какой-нибудь час Христофор и Евлампий сидели на ступенях бассейна, по грудь погрузившись в тёплую воду, и, поочередно наливая себе из огорчительно быстро пустевшего штофа либо по очереди прикладываясь к бутылке белого игристого, причём опорожняя её прямо «из горла», рассуждали о превратностях быстротекущей жизни.

– Вообще-то, водки я не пью, – еле ворочая языком, признавался Христофор. – Мне бы сухонького!

– А как насчёт портвешка, к примеру, «Три семёрки»?

От этих слов, произнесённых неосмотрительно, то есть явно некстати, Пузану стало нехорошо и всё дальнейшее происходило перед его глазами как бы с купюрами, поскольку состояние души и желудка предполагало периодическое отползание куда-то в слякотный и неуютный сумрак, после чего наступало временное облегчение и появлялась надежда на более или менее приемлемый исход.

Напротив, Евлампий к этому времени словно бы второе дыхание обрёл. Всё ему было нипочём, появилась долгожданная ясность ума, и мысли возникали сплошь оригинальные:

– Тебе бы, Христофор, надо выдвинуть свою кандидатуру на ближайших выборах, – убеждал Евлампий, время от времени проглатывая отдельные слова, поскольку изрядная доля «сухонького» поверх «водяры» и вызванная этим икота сделали-таки своё паскудное дело. – Изберись хоть бы куда! Главное, это стать лидером. А потому что всё у тебя для этого есть, жаль только, ума немного не хватает. Но это ничего, это дело поправимое. Когда есть деньги, даже дебила призна?ют мудрецом.

Поскольку у Христофора возражений не нашлось, тем более, что он как раз в этот момент оказался в непродолжительной «отключке», Евлампий, слегка разочарованный отсутствием достойного оппонента, продолжил спор с самим собой.

– Нет, ты скажи, ну, разве можно возродить такую страну? А ведь тут, в какой городишко ни прилетишь, все, начиная с дряхлых стариков и кончая годовалыми младенцами, все сплошь только и смотрят, где бы и как бы чего у кого-нибудь стянуть. Я уж не говорю про всяких там свыше назначенных чинов, погрязших в коррупции и поголовном разврате – сколько их ни клейми, ни обличай, ни смешивай с говном, а они снова и снова выныривают, выплывают. Ну, вот, посмотри ты хоть на этого, – Евлампий указал на голову, как-то слишком уж легко и безвольно, на манер поплавка, качавшуюся на водной глади. – Э, да уж не покойник ли? Я покойников страсть как не люблю.

По счастью, голова повернулась к нему лицом и осклабилась такой знакомой улыбкой Аркадия Федюкина. Впрочем, взглянув на поверженное тело Христофора, Федюкин перестал улыбаться и, скорчив недовольную рожу, спросил:

– Где это он успел надраться?

– Да мы только по чуть-чуть…

Так и не поверив заверениям Евлампия, Аркадий Евграфович вылез из воды и попытался привести в чувство зятя, но всё оказалось без толку.

– Послал бог родственничка! Тут такие дела творятся, а ему лишь бы налакаться вдрызг.

– Так ведь мы стресс потихонечку снимаем …

– Я вам сниму! Чтобы завтра были у меня, как стёклышки. Кое-что надо будет обсудить. Того и гляди, ещё кого-нибудь из вас закроют.

– А я слышал, что ты уже сидишь, – пробормотал Евлампий.

– Типун тебе на язык! – выпучил глаза Федюкин.

– Я так, я ничего. Теперь вижу, брешут злые языки.

– Ты, Лапа, свой попридержи, а то спьяну наболтаешь лишнего.

– Да не боись! Я сам себе не враг. Вот только справлю юбилей и больше ни единой капли…

– Эх, нашёл тоже время праздновать!

С этими словами Федюкин плюхнулся в воду. Обрызганный с головы до ног, Христофор очнулся и пробормотал:

– Где-то что-то тонет?

– Да, брат! Твой-то выплывет, а мне уж точно лежать на самом дне. Так что напоследок… – Евлампий Никанорович ещё раз приложился к бутылке, а потом вдруг заорал: – Эй, Христофор! А не пора ли нам уже по бабам?

– Не, Лапа! Я сегодня пас. Меня бы только до кровати донести, и с утра баночку рассолу…

Глава 10. Девушка по должности

Пару лет назад её наградили грамотой, там так было написано: «За вклад в русскую литературу и продолжение просветительских традиций». Если б знала, чего ей это будет стоить… Дело даже не в том, что престарелый мэтр еле держался на ногах. Ну попросили, надо уважить человека, а то ведь может оказаться, что в последний раз. После того, как стала появляться на телеэкранах, получила немало предложений – в общем-то, было из кого ей выбирать. Но тут ведь так пристали! Говорят, ему только эту подавай, а иначе такой кипеж мог устроить… Короче, согласилась. Теперь вот только грамота о том свидании напоминает. Да чтобы с извращенцем ещё хотя бы раз!..

Разные бывают девушки. Блондинки и брюнетки, скромные и шаловливые, глупенькие и не очень. Была когда-то «девушка с веслом», потом «девушка с книгой» появилась. Если первую отлили в гипсе немалым тиражом, то вот другую можно было наблюдать в реальности, где-нибудь на пляже или в тени дубрав, озабоченную похождениями какого-нибудь биржевого брокера или обаятельного принца. Но самой распространённой до сих пор считается «девушка с собачкой». Стоит прогуляться по аллеям ближайшего сквера или парка, так чуть ли не на каждом углу можно обнаружить их следы. Да, чуть не забыл про «девушку по вызову», но это так, как бы между прочим.

Нинон Чмокина не соответствовала ни одному из перечисленных определений. Спортом она занималась только в фитнесс-клубе, животных обожала, но лишь на картинках, а книг не читала, поскольку писала их сама. Её можно было бы назвать «девушкой по должности». А всё потому что, если сегодня встретите Нинон поблизости от какого-нибудь кабинета, скажем, в солидном здании на Арбатской площади, то через месяц окажется, что её и след простыл. И будете блуждать по закоулкам правительственных учреждений, и только если очень повезёт, найдёте её на пятом этаже сталинской высотки – той, что поблизости от Красных ворот. Но повторяю – это если повезёт. К тому же, кто знает, может быть это всего лишь непроверенные слухи.

С неё-то всё и началось. Точнее, началось с Федюкина. Именно о таком мужике Нинон всегда мечтала. Искала его и была уверена, что когда-нибудь найдёт. Мордатый, мосластый… От такого, если и захочешь, не сбежишь. Только вот Федюкин увёртывался от назойливой помощницы пресс-секретаря, как только мог. Чего только она не предпринимала! В итоге, исчерпав легальные возможности, решила действовать нестандартным способом. Ну погоди, скоро на коленях приползёшь! И сочинила донос в Счётную палату. Чем был обусловлен этот выбор, она не смогла бы толком объяснить. Ну разве что близким знакомством с одним из тамошних функционеров-аудиторов.

Сама Нинон ни в жизнь не догадалась бы, какие чёрные дела творятся в их военном ведомстве. Но тут один, тоже с генеральскими лампасами, оказавшись в приватной обстановке, в мягкой постели под цветастым балдахином, оказал услугу, просветил. Нинон была обижена до глубины души. То ли обижена, то ли возмущена, да это и не важно. Как же так случилось, что упустила мужика с такими перспективами? Да у него, судя по рассказам генерала, денег куры не клюют, а тут перебивайся с хлеба на воду. Короче, написала – нечего его жалеть!