База. Антарктический рубеж

– Спасибо за информацию Вильям. Я приму твои слова к сведению, но я всё-таки воспользуюсь этим шансом покинуть Норфолк. И дело здесь не только в Джессике. Понимаешь, мне необходимо сменить обстановку, я уже прокис на этой базе. Сплошная рутина, день изо дня, никакого адреналина. Знаешь, мне по ночам, иногда, снятся мои воздушные поединки во время войны. Вот там была настоящая жизнь, а сейчас сплошное болото.

– Ну, что же друг, это твоя жизнь и тебе решать, как её прожить. Раз ты уже решил принять участие в экспедиции Бёрда, вот тебе бумага, пиши рапорт о переводе на авианосец, – Вильям протянул другу лист бумаги.

Через несколько минут Джордж покинул кабинет друга, на последок напомнив тому, что вечером они должны встретится в баре. Придя в своё подразделение, он предупредил своего командира, что подал рапорт о переводе на авианосец. Тот, немного поворчал, для порядка, так как Джонсон, своим рапортом прыгнул через его голову. Но он был нормальным парнем, тоже повоевавшим во Второй мировой. Он сам никак не мог привыкнуть к мирной жизни и поэтому в душе понимал своего лётчика:

– Жаль, конечно, тебя отпускать капитан, ты действительно хороший лётчик, таких мало. Но я не собираюсь тебя удерживать, ты ещё молод и волен сам устраивать свою жизнь. Послужи на авианосце, возможно, это твоё, если не понравится – возвращайся, я всегда возьму тебя назад.

Вечером они хорошо посидели с Вильямом в баре, а на следующий день из штаба пришёл приказ о переводе капитана Джонсона на авианосец. Пришлось ему опять вечером идти в бар теперь уже с парнями из его эскадрильи. У него со всеми были хорошие, ровные отношения и они, узнав о его переводе, сами потащили его в бар прощаться. Они засиделись в заведении допоздна, правда, Джордж старался не увлекаться спиртным, так как завтра с утра ему нужно было явиться на авианосец и предстать перед начальством.

Утром он привёл себя в порядок и отправился к новому месту службы. Корнуэлл принял его в большом кабинете, совмещённым с капитанской каютой. Соблюдя необходимые формальности, он через адъютанта вызвал командира авиационного крыла командора Роберта Милнера. Тот, пока шли до кают, где располагались офицеры авиакрыла, коротко расспросил, где и на чём летал Джордж и передал его командиру эскадрильи Джеку Сноудену. Так началась служба капитана Джонсона на авианосце.

В первые дни у него, несмотря на отменное здоровье, буквально шла кругом голова. Авианосец был как большой муравейник, он с трудом на нём ориентировался. Ещё совсем новый, только запах краски выветрился, он поражал своей мощью. Спущенный на воду в сентябре 1945года, он вступил в строй только в мае 1946 года, до сих пор продолжалась комплектация команды. Штат судна превышал три тысячи человек из них больше двухсот офицеров.

Через пару дней Джордж уже смог с грехом пополам ориентироваться в этом Вавилоне. Через неделю, приступил к тренировочным полётам на новеньком «Bearcat». Перед первым взлётом его долго инструктировал Сноуден:

– Взлёт у тебя получится легко, я не сомневаюсь. Он не намного труднее, чем с наземного аэродрома. Вот с посадкой, могут возникнуть проблемы. Конечно, корабль сейчас стоит на месте, но полоса на палубе, естественно, не сравнима с наземной. Давай сделаем так, самолёт для тебя новый, ты взлетишь с палубы, а сядешь на наземный аэродром. Можешь даже несколько посадок совершить. Как почувствуешь себя уверенно садись на авианосец, договорились?

– Да сэр, я так и сделаю. Как почувствую самолёт, буду пробовать посадку на палубу, – уверенно ответил Джордж. У него было прекрасное настроение, наконец-то что-то новое, он уже чувствовал мандраж, значит, адреналин начал поступать в кровь. Он вчера вечером объяснился с Джессикой, сказал, что его перевели служить на авианосец, правда, умолчав, что это была его инициатива. Он предложил отложить поездку в Вирджиния-Бич к её родителям, мотивируя это тем, что ему необходимо освоиться на новом месте, изучить новый самолёт. Как ни странно, она легко согласилась с его доводами, никаких обид и надутых губок.

Он пока не стал говорить ей, что скоро уйдёт в экспедицию на полгода. Не всё сразу, но реакция девушки на его отказ от знакомства с её родителями немного озадачила Джорджа. Возможно, она почувствовала, что слишком торопит события и решила дать ему время всё спокойно обдумать, а может слегка охладела к нему. Как бы то ни было, он понял, что поступил совершенно правильно, сменив место службы. Усилием воли он прогнал посторонние мысли и сосредоточился на управлении истребителем. Его «Bearcat» уже стоял на старте на полётной палубе, разогревая двигатель.

Запросив у диспетчера разрешение на взлёт, и получив добро, он резко отпустил тормоз и ещё добавил обороты двигателя. Короткий разбег и его самолёт легко взмыл в небо, палуба осталась далеко внизу и продолжала стремительно удаляться. Сделав пару кругов над авианосцем, он направил свой истребитель на наземный аэродром, где служил еще неделю назад, и легко совершил посадку. Не покидая взлётки, он развернулся и, перегнав самолёт в начало полосы, опять взмыл в небо. Сделав круг, уже над наземным аэродромом, он совершил ещё одну посадку и опять взлетел.

Ну, пожалуй, достаточно, он уже почувствовал все нюансы управления этой машиной. Управлялась она легко, откликалась на перемещение ручки весьма адекватно, хороший самолёт. Можно пробовать садиться на палубу. Он снизился и прошёл над авианосцем, имитируя заход на посадку, развернулся и начал уже реально садиться на лётную палубу. Лёгкий толчок и самолёт покатился по палубе, торможение и вот он остановился на конце взлётной полосы авианосца. К нему уже спешили техники.

Джордж заглушил двигатель, вылез из кабины и направился к стоящему в сторонке Сноудену.

– Нормально, капитан, – сразу заговорил тот, – ещё немного потренируешься, и будет совсем хорошо. Как самолёт, слушается?

– Да, сэр, хорошая машинка. Разрешите ещё сегодня потренироваться, – ответил Джордж.

– Давай, сейчас парни осмотрят самолёт, заправят, и можешь взлетать, до вечера ещё время есть.

Спустя неделю тренировок, Джордж уже уверенно садился и взлетал с палубы авианосца. Постепенно он запомнил имена всех офицеров авиакрыла, а с техником Джексоном и вторым лейтенантом Смитом даже подружился. Ну, а сразу после рождества авианосец покинул базу и взял курс на ледяной континент. При прощании Джессика рыдала в его объятиях, он даже засомневался в своём решении поучаствовать в экспедиции. Но, нет, всё он сделал правильно. Если любит дождётся, а нет – значит не судьба.

Антарктида всё-таки не располагает к прогулкам, холод уже проник под куртку и начал стискивать тело в своих ледяных объятиях. Джордж выбросил очередную выкуренную сигарету и пошёл к трапу, по которому стал спускаться в тёплое нутро своего плавучего аэродрома. Впервые, за всё время экспедиции, у него появилось реальное желание принять внутрь чего-нибудь согревающего.

Глава 2

Чёрт. Заметил или нет? А если заметил, доложит, или промолчит? Михаил смотрел вслед шедшему по проходу инженеру Миллеру, а мысли как загнанные в клетку птицы, метались в голове. Тем временем Миллер дошёл до ворот и покинул механический цех. Так, надо успокоиться. Михаил присел на металлический стул возле пульта управления своего станка. Допустим, Миллер заметил у меня нож и сдаст меня гестаповцам. Что мне грозит? Ну, конечно, побьют, будут пытать, для чего сделал нож, кого хотел убить? Если сказать, что нож сделал для самозащиты или из любви к холодному оружию, вряд ли поверят. Скорей всего будут бить дальше, а это не лучший вариант, здоровье нужно беречь.

Нет, надо что-то другое придумать. А что если сказать, что хотел убить реального человека, например Зайцева, бригадира, за то, что придирается, ругается, выработку занижает. Им на наши разборки наплевать, хоть каждый день друг друга бейте, лишь бы на работе не отражалось. Естественно за покушение на убийство по головке не погладят, но бить скорей всего сильно не будут. Дня на три в карцер сунут и успокоятся, ну и нож конечно отберут. А что, может прокатить, надо только Семёныча предупредить, а то он человек простой ещё обидится и ляпнет что-нибудь.

Он поднялся со стула и поискал глазами бригадира, тот стоял возле своего станка и внимательно смотрел на обрабатываемую деталь. Михаил не откладывая подошёл к нему и объяснил ситуацию.

– Едрит твою на лево, – заругался тот, – Мишка, ты своей смертью точно не умрёшь! Угораздило тебя.

– Не ссы бригадир, – довольно резко ответил Мишка, – все там будем. А работать до старости на немцев я не собираюсь. Они наши города бомбили, наших мужиков миллионами убивали, а женщин насиловали и тоже убивали, а я буду за кормёжку на них пахать и радоваться. Ты, что Зайцев добровольно в плен сдался, что ли?

– Да ты, что Миша такое говоришь, – возмутился бригадир, – меня под Сталинградом контузило, так без сознания в лагерь и попал. Только там и очнулся, у меня и свидетели есть. Никита Збруев из литейки со мной в лагере был, может подтвердить.

– Ладно, Семёныч, не кипятись, верю я тебе, но если, что спросят, говори на меня гадости, что хреново работаю, что ты меня постоянно ругаешь, ну в общем, подыграй мне. Авось и обманем немчуру, ну ладно, пошёл я, – Михаил поспешил к своему станку, как раз пришло время поменять инструмент.

Остановив станок, он быстро проделал необходимые операции и вновь нажал на кнопку запуска. Немного понаблюдав за процессом обработки и убедившись, что всё идёт как надо, он вновь присел на стул и погрузился в раздумья. А если Миллер не заметил нырнувший в рукав спецовки клинок, всё-таки Михаил тоже не пальцем деланный. Хотя подошёл тот очень тихо, Михаил лишь в последний момент увидел тень, на покрытом въевшимся маслом полу. Ну, а вдруг всё же не заметил? Блин, маловероятно.

А если заметил, но промолчит. Никому не скажет. Он работает с Миллером уже больше двух лет и замечал в нём какие-то отличия от других немцев. Инженер никогда не кричал на пленных рабочих, не говоря о том, чтобы поднять на них руку. Всегда был спокоен, сдержан, даже когда кто-то из рабочих портил сложную деталь. Он лишь по-человечески расстраивался и просил рабочего переделать брак. Именно просил, а не приказывал, хотя имел на это право. Вообще он был какой-то странный, не похожий на остальных.

Ещё достаточно молодой, не больше тридцати лет, он был очень хорошим инженером, его уважали даже старшие специалисты. Он был по-настоящему культурным человеком, всегда здоровался с пленными рабочими. Старался помочь разобраться в чертежах, выбрать нужный инструмент и режимы обработки. По правде сказать, на базе было много таких молодых учёных, которые считали пленных за людей, а не за рабочую скотину. Лишь немногие из учёных и инженеров, в основном старшего поколения, подражая гестаповцам, всячески унижали пленных. Старались всеми способами усложнить им жизнь.

Были и такие, которые просто не замечали пленных, как будто это не живые люди, а роботы, которые копошатся вокруг, делают какую-то работу, но внимания господ не заслуживают. Таких было достаточно много, но всё же меньше чем нормальных спецов типа Миллера. В целом, жить на базе было можно, но плен есть плен, а немцы это немцы. Именно они пришли на нашу землю и убили Димку – старшего брата Михаила. А сколько настоящих друзей и просто добрых знакомых полегло на многочисленных фронтах Великой Отечественной.

Михаил Светлов родился в провинциальном сибирском городке в 1922 году в простой рабочей семье. Мама работала медсестрой в больнице, а отец шоферил. Окончив школу, кстати, без троек, он не пошёл в институт, а отнёс документы в ФЗУ, при недавно построенном авиазаводе. Он любил работать руками. Ещё в школе мастерил разные модельки самолётов и другой техники, сам изготавливая для них детали. Через два года он с отличием окончил училище, получив редкую специальность токаря-карусельщика и направление на завод.

К тому времени старший брат Дмитрий уже служил срочную службу в РККА, где-то под Харьковом в пехоте. Миша устроился на завод и настроился весной также уйти на срочную службу, отдать свой долг Родине. Но весной повестку ему принести уже не успели, слишком поздно закончил учёбу, призыв уже состоялся. А в июне Гитлер напал на СССР, началась Великая Отечественная война.

Он сразу пошёл в военкомат, но оказалось, что работники авиазавода имеют бронь, так как завод выпускал военные самолёты. Поначалу он расстроился, но Петрович, мастер в цехе, на участке, которого он трудился, быстро его успокоил:

– Не вешай голову Миша, теперь твоя передовая здесь, чем больше ты сделаешь качественных деталей, тем больше завод соберёт самолётов и отправит их на фронт. А там уже Сталинские соколы дадут фашистам жару. Так, что выше голову парень, надо работать, как никогда раньше.

И Миша работал. Он часто даже на ночь оставался в цеху, прикорнув на лавке возле станка. Постепенно он набирался опыта, оттачивал своё мастерство. Детали у него получались очень качественные, да и норму он выдавал всегда повышенную. Мастер часто ставил его в пример. Вскоре к ним на завод эвакуировали аналогичный завод из Москвы. Станки ставили прямо под открытым небом, подключали и делали продукцию, а уже потом мастерили стены и крышу. Приехало очень много высококлассных специалистов, у которых было чему поучиться. И молодой рабочий впитывал знания как губка, порой обходя в дальнейшем своих учителей.

Но война на то и война, чтобы приносить людям страдания и горе. Пришло оно и в Мишину семью. В начале 1943 года почтальон принёс похоронку на Дмитрия. И Миша не выдержал, молча взял из рук плачущей матери зловещий клочок бумаги и пошёл вначале на завод, а потом в военкомат. Парню пошли на встречу и вот теплушка, с раскалённой до красна буржуйкой, которая везёт его на Запад. Пару недель в учебной части, где они лишь успели изучить оружие и немного пострелять и вот он фронт. Но, спасибо и на этом, иногда пополнение прямо с поезда попадало в окопы, и учиться приходилось уже в бою.

Воевал Миша вдумчиво, основательно без лишней суеты, впрочем, повоевать ему долго не пришлось. В одном из боёв, за небольшой городок, который в течении суток уже несколько раз переходил то к немцам, то к нашим. В развалины дома, где залегли Миша и его товарищ, из отделения, Сашка Иванченко, немцы умудрились забросить аж две гранаты. Очнулся молодой боец уже в плену. Городок опять перешёл к немцам. У него ужасно болела голова, а уши как будто ватой были заткнуты. Правый рукав напитался кровью, а при движении рукой – плечо пронизывала резкая боль. Он с трудом сел на солому и привалился к стене. Перед глазами плыли разноцветные круги. Сашке видимо повезло меньше, так как среди пленных его не было. Бросить товарища, в тех развалинах, он бы не смог, точно бы вытащил Мишу к своим.

Эх, хороший был парень, Миша с ним ещё в учебной части подружился. Теперь у парня счёт к фашистам стал ещё больше, а он даже за брата не успел поквитаться. Когда цветные круги и пятна перед глазами исчезли, он смог оглядеться. Их было человек двадцать, угодивших в плен в бою за этот городок. Держали их в каком-то сарае, без окон, но в стенах было достаточно щелей, через которые проникали лучики света. Увидев, что он очнулся, к нему подошёл пожилой солдат, с забинтованной головой, через бинт уже выступила кровь.

– Как дела парень? – спросил тот, присаживаясь рядом, – вижу, очухался.

– Голова сильно болит, тошнит, того гляди вырвет, и плечо немного болит, – ответил Миша.

– Ну, с головой всё ясно – контузия у тебя, а плечо давай посмотрим, скидывай телогрейку. Я немного соображаю, при госпитале довелось послужить, после ранения – сказал боец, помогая Мише снять телогрейку, – меня, кстати, Кузьмой зовут.

Он разорвал рукав гимнастёрки, осмотрел рану и, достав из-за пазухи бинт и пузырёк с йодом, обработал рану и наложил повязку. Затем помог Мише вновь натянуть телогрейку, того уже бил озноб, даже зубы стучали.

– Вроде ничего страшного, кость не задета, артерии тоже, только мясо. Ну, а мясо нарастёт, лишь бы заражения не было. Ну, дай бог пронесёт. Там в углу я лёд видел, сейчас тебе кусок принесу, ты к голове приложи, немного легче станет, – сказал Кузьма и поднявшись пошёл в угол сарая.

Через какое-то время он принёс небольшую сосульку. Миша приложил её к виску и сразу почувствовал облегчение, даже «вата» из ушей как будто исчезла. Он поочерёдно прикладывал льдинку то к одному виску, то к другому, то ко лбу. Конечно, она быстро растаяла, но парень почувствовал себя намного лучше. Теперь он даже смог подняться, и сам сходил в угол сарая за следующей сосулькой. Спустя пару часов дверь в сарай распахнулась, и в проёме возник немец с автоматом. Он махнул рукой, показывая, что надо выходить и отошёл в сторону.

– Шнель, шнель, – закричал немец в дверной проём и пленные потянулись к выходу.

Их построили в небольшую колонну и погнали по дороге. Сопровождали их всего четверо солдат, правда, один был с собакой. Здоровой немецкой овчаркой, которая норовила сорваться с поводка и вцепиться в мясо этих русских. В больной голове Михаила сидела только одна мысль – бежать, но он настолько плохо себя чувствовал, что едва смог идти. Хорошо, что Кузьма, поддерживал его под здоровую руку. Но молодой организм медленно, но восстанавливался, и Миша постепенно шагал всё уверенней. Часа через два они пришли в какой-то посёлок.

Их загнали за огороженный колючей проволокой кусок земли, на котором стояла пара бараков. Видимо в них были печки, так как из трубы вился дымок. На территории никого не было видно, и они пошли к одному из бараков. Конвойные, которые их привели, закрыли ворота, и ушли вглубь посёлка. По углам огороженного участка стояли деревянные вышки, на которых по двое дежурили немцы. На каждой был прожектор и пулемет, направленный на бараки.

Барак был полон военнопленных, люди даже не могли лечь на нары, сколоченные из досок. Сидели плотно, плечом к плечу. Посредине топилась печка, сделанная из железной бочки. Пахло грязными портянками, кровью и гниющей плотью, но было достаточно тепло. Они разделились на две половины, и часть перешла в соседний барак. А оставшиеся с трудом, но смогли найти себе места. Люди старались расположиться поближе к печке, от которой шло живительное тепло, а вдоль стен было намного холоднее, но зато и намного свободнее. Миша с Кузьмой нашли место в углу сарая, доски здесь были покрыты инеем. Приходилось время от времени пробираться к печке и отогреваться. Так прошёл остаток вечера и ночь. Никто их не кормил, иногда люди умирали и их выносили на улицу и складывали возле стены барака.

Утром на территорию лагеря заехала машина и привезла полевую кухню, похоже нашу, захваченную немцами. Два немца отцепили её от машины, выкинули из кузова два ящика с солдатскими котелками и ложками, залезли в кабину и выехали за ограждение. Пленные, робко, косясь на вышки, потянулись к оставленной кухне. Самые шустрые расхватали котелки и принялись набивать их кашей из бачка. Каша, конечно, была остывшей, но голодным людям было всё равно. Начали вспыхивать драки, за посуду, за место возле котла. Внезапно раздался мощный командирский голос, расталкивая всех, на прицеп взобрался молодой капитан. Его страховали и помогали расталкивать народ два крепких бойца.