Зелёная зона

Мне из сердца печаль,
Дорогая Арина…

1. Пробуждение

Город постепенно заканчивался, сходил на нет. Последние многоэтажки уже не теснились друг к другу, а вольготно расположились на открытом пространстве, словно сторожевые башни, опасливо смотрели окнами в подступающую со всех сторон изумрудную чащу.

Эта широкая, в полтора десятка километров, лесная полоса, раскинувшаяся между городом и дачными поселками, которые возникали в последние годы в самых непредсказуемых местах, издавна называлась Зеленой зоной. Здесь строиться никому не разрешалось из-за близости к водохранилищу. Тем не менее, существовало несколько одиноких небольших домов, возникших в Зеленой зоне задолго до введения всех этих новых жестких правил и законов. Их поначалу думали сносить, людей выселять, а потом махнули рукой: у часто сменяющегося областного начальства других дел хватало.

К тому же в тех старых разрозненных домах и люди жили неслучайные, поселившиеся там давным-давно, согласно чьему-то распоряжению. Копаться во всем этом, отменять старые распоряжения было недосуг, да, в общем-то, и ни к чему. По сути, никому эти домишки не мешали. Так они и остались в Зеленой зоне.

Дом стоял на самой вершине холма, но при этом так был окружен надвигающимся со всех сторон лесом, что снизу его практически не было видно, и извилистая дорога к нему, казалось, уходила просто в никуда. Стоял жаркий июль. Незнамо откуда взявшийся и бушевавший уже вторые сутки душный ветер, учащающий сердцебиение и вызывающий приступы у астматиков, гнул молоденькие деревья и шевелил ветви старых елей, создавая ощущение, что лес вот-вот сорвется с места и ринется на дом, с тем чтобы окончательно поглотить его.

Эту мрачную картину словно по волшебству изменило резко брызнувшее из-за горизонта солнце. Зазолотившиеся верхушки деревьев вдруг обрели способность к сопротивлению, и лес, готовый к атаке, в последнюю секунду как бы остановился, отступил и затаился до следующего удобного момента. И, верно, для того, чтобы окончательно завершить этот внезапно ставший столь идиллическим пейзаж, из-за деревьев бесшумно вынырнул молодой лось и, раздувая влажные ноздри, замер как вкопанный, повернув гордую рогатую голову по направлению к дому.

Странные звуки доносились из дома этим ранним утром. Монотонно повторяющийся скрежещущий то ли хрип, то ли стон почему-то напугал лося, и он исчез так же внезапно и бесшумно, как и появился.

Солнце поднималось все выше. Лучи его, пробившиеся сквозь оконные жалюзи, поймали в теневую решетку на полу пустую бутылку из-под водки, небрежно брошенные джинсы, стоптанный тапок и, наконец, уткнулись в лицо спящего на кровати хозяина дома, худощавого белобрысого мужчины лет сорока.

Мужчина застонал, перевернулся на спину и открыл глаза, но тут же зажмурил их вновь и, поморщившись от раздирающей его головной боли, застонал опять, всем своим видом демонстрируя желание остаться в этом положении навеки. Однако странные скрежещущие звуки, наполнявшие комнату, те самые хриплые, монотонные, напугавшие лося, заставили его вновь оторвать от подушки чугунную голову и мутным взглядом обвести комнату.

Комната плыла и дрожала. Предметы были нерезкими, звуки ужасающими. Мужчина нашарил очки на тумбочке рядом с кроватью и, непрерывно морщась, нацепил их.

Серые близорукие глаза его обрели наконец более или менее осмысленное выражение. Сразу же стал понятен и источник странных звуков. Они доносились из стоящего на высокой этажерке старинного граммофона, иголка которого подпрыгивала на одном и том же месте пластинки.

Мужчина прислушался, пытаясь разобрать слова.

«До-ро-га-я А-ри-на!..» – хрипел граммофон низким, словно издевающимся голосом.

Мужчина собрал всю свою волю, откинул одеяло, сел.

В голове с удвоенной силой заработала наковальня.

– А-а-а-а! Чтоб вас всех! Вашу мать! – простонал мужчина.

Медленно, с трудом встал и, не переставая стонать, морщиться и ругаться, прошлепал к граммофону, после чего назойливый звук наконец прекратился, образовав в доме непривычную, еще более странную тишину.

Затем мужчина двинулся на кухню, где стал греметь ящиками и дверцами шкафчиков.

Обнаружил аспирин, высыпал на руку несколько таблеток и судорожно проглотил их, запив остатками извлеченной из холодильника минералки. Окружающий мир стал понемногу обретать знакомые очертания.

Мужчина посмотрел в окно.

Ветер чуть-чуть поутих, но деревья все еще угрожающе покачивались с шелестящим, скрипучим, задевающим нервы звуком.

Мужчине явно не понравилось то, что он увидел. Он покачал головой и поплелся в ванную.

Там он снял с себя очки, положил их рядом с умывальником и посмотрел в зеркало.

Опухшее лицо с темными кругами под глазами также не вызвало у него симпатии. Он снова покачал головой.

Да и в самом деле ничего особенного как будто в этом лице не было. Чуть курносый нос, веснушки, мягкий подбородок. Взгляд, как у всяких близоруких людей, кажется слегка наивным, растерянным. Только уж очень искушенный наблюдатель разглядел бы в глубине этих серых глаз благородство и доброту, а в мягких чертах лица, возможно, обнаружил бы и целеустремленность, и твердость характера.

Мужчина до отказа открыл кран душа, встал под колющие тело струйки. Некоторое время стоял неподвижно, запрокинув голову и закрыв глаза.

С каждой минутой жизнь и энергия возвращались в него, а когда, спустя десять минут, он выключил воду и растерся докрасна махровым полотенцем, из зеркала на него глянуло изрядно помолодевшее лицо.

Мужчина провел рукой по щетине на подбородке и взялся за бритву.

Вскоре он уже выходил из ванной гладко выбритый, причесанный, посвежевший. Проходя по кухне, остановился у плиты, чтобы поставить кофе, и в это время за его спиной послышался шорох.

Мужчина обернулся.

На полу сидел черный кролик с длинными висячими ушами и, с интересом уставившись на него, брезгливо и быстро шевелил носом.

– Здорово, Лёха! – улыбнулся мужчина. – Такие дела, брат!..

Лёха, никак не отреагировав на эту речь, неожиданно снялся с места, повернулся и запрыгал в комнату.

– Ты меня извини, старик! – говорил мужчина, провожая его взглядом. – Тебе неприятно, я понимаю. Да я…

Тут он неожиданно осекся, выражение лица его резко изменилось.

Сначала удивленно, а потом растерянно и даже испуганно он неотрывно смотрел туда, где внезапно остановился кролик.

На полу лежала женская туфля.

2. Любовь как любовь

– Это еще что?.. – прошептал мужчина, разглядывая столь неожиданно появившийся в его поле зрения предмет.

Туфелька была изящная, модная, золотистого цвета, из тонкой дорогой кожи. Мужчина нагнулся.

Неподалеку под креслом обнаружилась вторая, там же лежала женская сумочка, а на самом кресле валялись разные атрибуты женской одежды – черная кожаная юбка, расшитая джинсовая куртка, блузка, лифчик, колготки.

Мужчина выпрямился, перевел взгляд на кровать. Та часть ее, что упиралась в стенку, была полностью накрыта большим пуховым черным одеялом. Понять, что под ним лежит и лежит ли вообще что-то, было затруднительно.

Рядом с кроватью, однако, предательски белел кусочек материи, подозрительно напоминавший женские трусики.

Бесшумно ступая босыми ногами, мужчина медленно приблизился к постели и стал осторожно сдвигать в сторону одеяло. Неожиданно он замер. Растерянному взору его открылась покоившаяся на черной простыне маленькая женская ручка с длинными розовыми ноготками.

Мужчина оглянулся, словно ища поддержки. Кролик Лёха, с любопытством следивший за действиями хозяина, придвинулся поближе и еще энергичнее зашевелил носом.

Взгляд мужчины уткнулся в зеркальный шкаф напротив кровати. Тут только он осознал, что совершенно гол.

Бросившись к своей одежде, валявшейся на полу, мужчина начал судорожно натягивать на себя все подряд – трусы, майку, джинсы, запутался, потерял равновесие, чуть не упал и, выпрямившись, в том же зеркале увидел, как одеяло шевельнулось, и из-под него вынырнуло миловидное женское личико с зелеными глазами и каштановыми волосами. Глаза радостно уставились на него.

Мужчина застегнул до конца молнию на джинсах, повернулся. Некоторое время они молча разглядывали друг друга.

– Привет! – произнесла наконец обладательница зеленых глаз.