Сны

– Пойдём.

Купив несколько кеглей пива, Вадим поймал тачку, и они поехали в старую часть

города. Вадим сел на переднее сиденье, сзади сидели Алексей, Кэт и Люси.

– Художника зовут Костя, – сказал Вадим. – Ему недавно исполнилось сорок пять лет.

– Откуда ты его знаешь? – спросила Люси.

– Меня с ним познакомил один молодой художник.

– Ты общаешься с художниками?

– Просто некоторые музыканты одновременно ещё и художники, а я музыкант. Я барабанщик.

– Ну, это я знаю.

– У нас будет концерт в субботу, около ДК.

– Я приду. Во сколько? – спросила Люси.

– В три.

– Я тоже приду, – сказал Алексей.

– Там вся тусовка соберётся, – сказал Вадим. – Выступят около пятнадцати групп.

– Целый фестиваль, – сказала Кэт.

В этот момент они подъехали к пятиэтажному дому и вышли из машины. Ребята зашли в старый зашарпанный подъезд, все стены которого были расписаны и разрисованы. Костя жил на первом этаже, и Вадим позвонил в дверь. Вскоре дверь со скрипом открылась, и за ней появился седой бородатый мужик лет пятидесяти. В правой руке он держал кисточку.

– Да. Картина эпохи раннего Ренессанса, – сказал он, глядя на компанию. – Ну что ж, проходите.

Ребята прошли по тёмному коридору, вдоль которого стояли оконные рамы, и попали

в комнату, заваленную самыми разными вещами. В углу у окна на полу лежал старый матрац, на котором Костя обычно спал, в противоположном углу стоял кухонный уголок со столом. Справа от окна стоял шкаф, рядом с которым стоял живописный станок. Пол и стол были завалены самыми разными мелкими предметами. Посреди комнаты, напротив станка, стояло старое потёртое кресло.

– Ну, что будем пить? – спросил Костя.

– Мы будем пить пиво, – сказал Вадим.

– Пиво я не понимаю, а вот водки выпью, – заявил Константин. – Давайте знакомиться, меня зовут Костя.

– Меня – Алексей.

– А меня Люси.

– Очень рад. Присаживайтесь, где кому нравится.

– Если можно, я тоже водки выпью, – сказал Алексей.

– Как твоё творчество? – спросила Кэт, разглядывая незаконченную картину на станке. – Всё девушек пишешь?

– Да, пишу девушек, что же мне ещё писать? – спросил Костя и налил водки себе и Алексею. – Эротика, страсть – это то, что движет покупателей моих картин. Ну, за живопись, Алексей, – Константин выпил водки.

– За живопись, – поддержал Алексей и выпил.

– Костя, у тебя есть ещё кружки? – спросил Вадим.

– На кухне должна быть ещё пара кружек. Вадим, сходи, пожалуйста.

Вадим ушёл на кухню, а в дверях появился невысокого роста мужичок с удивлёнными глазами.

– Можно к вам? – спросил он.

– Это мой сосед Толик, – объяснил Костя. – Заходи, Толик. Водочки выпьешь?

– Не откажусь.

С кухни вернулся Вадим с кружками в руках. Костя плеснул в кружку водки для Толика.

– Ну, скажи что-нибудь нам, Толик, – язвительно сказал Костя.

– Главное, чтоб всё хорошо было, – Толик поднял кружку. – Чтобы люди добрые были, чтобы не жрали друг друга.

– Ну и славненько, – заключил Костя. – Вот такой философ живёт у меня в соседней комнате, а работает сантехником. А у меня, ребята, есть одна маленькая проблема: то, что я пишу, это не то, ради чего стоит жить. Это не та живопись, которую я люблю.

– Но ты пишешь очень профессионально, – заметил Алексей.

– Да, я стараюсь делать своё дело качественно, иначе нельзя, просто не продашь.

– Очень много моих друзей художников выпали в осадок только потому, что работали недостаточно профессионально, несмотря на то, что многие их работы были искренней, откровенней моих, но они не смогли продать их.

Костя пьянел с каждой порцией водки, мрачно читал свои старые стихи и смотрел на своих гостей из-под мохнатых бровей. Его настроение портилось как питерская погода, и Вадим, пытаясь поднять ему настроение начал рассказывать о своих последних гастролях в Ярославле. Люси рассматривала недописанную картину на живописном станке. Там стояла девушка в короткой юбке на мраморной лестнице, одну руку положив на тщательно прописанные дубовые перила, лицо и левая рука были не дописаны.

– Знаешь, Вадим, что я хочу сказать. Музыкантам всегда воздают почести при жизни, а художникам, почему-то посмертно, – заметил Костя.

– Такая судьба у художников, – заметил Вадим и задумался.

– Однако есть кое-что ценное в жизни художника, – сказал Костя после некоторой паузы. – Особенно это характерно для художников-дилетантов типа Ван Гога и всех его последователей. Это абсолютная свобода и в искусстве, и в жизни. Это прекрасная свобода, даже несмотря на то, что она ведёт к неминуемой гибели. Мне она недоступна, потому что я профессионал, работаю, как ремесленник, и я никогда не буду делать то, чего не купят.

– Почему так прагматично? – спросил Алексей.

– Да просто я умею писать правильно, я знаю, какую картину купят в течение месяца, я пью много водки и мне нужны деньги, так что Ван Гога из меня не получится даже при желании. Так же дилетанта, который имеет некоторый свой художественный опыт, невозможно научить писать правильно. У меня был один дружок, Володя, так вот я учил его писать картины целый год. Но он не продвинулся ни на шаг, потому что в его подсознании сидело убеждение, что он всё умеет делать по-своему, и, действительно, делал интересные, совершенно непредсказуемые картины, но их никто не покупал, потому что его язык был никому непонятен, кроме него самого. Впрочем, я думаю, что и сам он едва ли понимал что пишет, но что он чувствовал это.

– По-моему, в любом деле лучше быть профессионалом, чем дилетантом, – сказал Алексей.

– Да. Но революции в искусстве совершают именно дилетанты. Потому что они чисты. Именно этого мне очень не хватает, – сказал Костя. – Ребята, вы меня извините, но мне сегодня надо бы поработать ещё, а то я сейчас напьюсь и уже ничего не смогу сделать.