Падают сакуры цветы

– Смерть старика, пусть и самурая, не принесет мне никакой славы, но я уважаю твое стремление умереть. Самурай не должен умирать от старости. Самурай должен умереть в бою.

Спасибо, – кивнул Асикага.

Самурай напал первым – лезвие катаны покинуло ножны с тихим, почти не ощутимым для человеческого слуха шорохом. Мастер, который создал катану самурая, судя по всему, был одним из величайших мастеров в Японии. Но, не самым великим.

Катана Асикаги обнажилась бесшумно и невероятно быстро. Сам не ожидая от себя такой скорости, Асикага полностью отдался своему телу, которое знало, как и что нужно делать. Краем сознания, Асикага наметил удар по бедренной артерии. Безупречное место. И легкодоступное, вкупе с небрежной техникой молодого самурая, который сделал замах из-за спины, да еще такой сильный, словно собирался разрубить не старика, а лошадь.

Но тело, пусть и впитавшее в свою плоть, кровь и кости многолетние тренировки, было телом старика. И дрожь из рук никуда не делась.

Асикага ударил, но промахнулся.

Он не убил молодого самурая, не разрубил ему бедренную артерию. Он лишь черканул лезвием катаны по руке самурая. Три пальцы – большой, указательный и средний – упали в грязь. Кровь забила из обрубков как вино и трех кувшинов.

Асикага кувыркнулся. Амигаса слетела с головы.

Развернувшись, Асикага вложил катану в ножны, готовый для следующего выпада, с усилием сдерживая отдышку и головокружение.

Но самурай и не думал нападать. Он стоял на коленях перед своими отрубленными пальцами. Его катана лежала рядом. Самурай рыдал.

– Ты ублюдок! Старый гадкий ублюдок! Что ты сделал? Что ты со мной сделал? Как я теперь буду играть на кото?

Самурай подобрал свои пальцы и продолжая рыдать, прижал их к груди, пачкая богатое кимоно кровью. Слезы слились с дождем.

(«Закончи! Его легко убить. Еще один выпад. Отруби голову. Дай этому женоподобному ослу умереть как настоящему самураю. Иначе, он умрет от проституток, заразившись поганой болезнью».)

Рука дрогнула, ослабла и отпустила рукоять катаны. Сдерживая кашель, Асикага потерял решимость.

Самурай взглянул на Асикагу:

– Я найду и убью тебя, старик! – подняв катану, он побежал, хлюпая сандалиями по грязи и постоянно оглядываясь.

Асикага смотрел ему вслед до тех пор, пока самурая не скрыла пелена дождя.

Мальчик потянул Асикагу за рваный рукав, вопросительно глядя на него.

– А, это ты?..

Мальчик снова потянул Асикагу за рукав и махнул головой, предлагая ему пойти за ним.

– Зачем? Куда ты хочешь меня привести?

Мальчик улыбнулся и несколько раз загреб невидимой ложкой из невидимой чашки невидимую еду и пожевал челюстями.

Асикага улыбнулся и покачал головой:

– Нет, я не голоден. Иди лучше домой, не для кого тебе сегодня играть. Дождь распугал всех слушателей. А из меня слушатель неблагодарный. У меня для тебя нет даже медного гроша.

Мальчик улыбнулся, кивнул и поклонился Асикаге. Тот поклонился в ответ.

***

Все горело. Половина Киото была в огне.

Асикага не спал уже несколько ночей и все смотрел на пожар. Ночью пламя завораживало, и ему казалось, что демоны танцуют на кончиках языков пламени, бьют в бубны, раздувая бесформенные щеки, трубят в трубы и флейты. Днем же, картина менялась и казалось, что за грязно-молочной пеленой дыма больше ничего нет. Пустота. Мир заканчивался там.

Каждый час посланники приходили и докладывали о ходе сражений.

Ковры в его доме пропитались пеплом, землей и кровью, принесенные на подошвах посланников.

– Войско Яманы оттеснили войска Хосокавы из северных ворот! – кричал очередной посланник, совсем юнец, но взгляд его говорил об обратном.

– Это прекрасно!

– Господин Ёсимаса, но у них совсем не осталось ни сил, ни войск, чтобы противостоять следующему удару Хосокавы. А следующего удара следует ожидать через восемь дней. Уже сейчас к Хосокаве спешат на выручку люди из одинадцати провинций.

Асикага посмотрел на свой незаконченный рисунок. Возможно, он никогда его не закончит. Водопад. Деревья. Луна. Воин, омывающий себя и своего коня в реке. Слишком сложный он выбрал сюжет. Линии должны быть тонкими, как волосок. Призрачными. Все остальное должна была доделать белая бумага. Вся суть была в этом. Но линии, которые Асикага рисовал самой тонкой кистью, которой только было возможно, были черными и слишком четкими.

– Так что мне ответить Ямане, господин?

– Я выделю часть своей стражи и отошлю часть воинов клана Хатакэямы. Идите к самому Хатакэяме и скажите, что я приказал послать гонцов в провинции, поддерживающие нас. Пусть возьмут всех, кто сможет держать оружие. Вот вам, моя печать…

Асикага снял с пальца перстень и протянул посланнику.

– Отдайте его Хатакэяме в знак того, что вашими устами говорю я, Асикага Ёсимаса.

Посланник взял печать, поклонился и убежал.

Асикага подошел к своему рисунку и разорвал его на пополам…

…Асикага смотрел на площадь, безлюдную в этот дождливый вечер и думал о том, осталась ли еще частичка крови клана Хатакэямы в этих камнях, которыми выложили площадь, или же она давно исчезла?

В центре площади стояла статуя демона Кимон.

Асикага подошел к этой статуи, протянул руку, желая прикоснуться к камню, но в последний момент отдернул руку. Асикаге на миг показалось, что каменная когтистая лапа демона шевельнулась.