И вот мы там: простор широкий.
Под южным солнцем степь лежит…
И превращаются тут строки
Из грез и мыслей – в миражи.
Но вдруг реальности картина
Там обнажается слегка,
Как будто времени машина
Проникла в древние века.
2. И сон, и грезы, и любовь
Цветочным духом степь струится,
Под звон цикад журчит ручей…
Алану молодому снится
Миндаль таинственных очей.
Здесь юный витязь, путь отмерив,
Уже витал в блаженстве сна.
Под сенью древ периной берег —
Прекрасна светлых грез страна.
О, как заманчивы и томны
Мечтаний юных облака!
Переливаясь гладью темной,
Несет видения река.
Там, в ерике, где плачут ивы,
Вода прохладна и темна,
Движенья смуглых плеч игривы —
Плывет с подругами она…
Подобны девушки наядам,
Змеятся косы на волне.
А витязь юный где-то рядом,
На златокрылом скакуне.
Среди ветвей, у рыжей гривы,
Прижавшись к холке скакуна,
Он прячет взгляд в ресницах ивы.
Дрожат тугие стремена.
Желанье птицей улетает,
Туда, сквозь ветви и волну.
Но невостребованным тает
У женских прелестей в плену.
И сколько там еще цикадам
Звенеть среди плакучих ив?
Алан уж спешился, и рядом,
К ветле доспехи приклонив,
В волненьях томных и глубоких,
Решает юноша, как быть?
Средь девушек зеленооких
Ему одну дано любить.
Узнал он здесь, под сенью древа,
Прекрасный милый идеал.
Был образ несравненной девой,
Что в грезах юноши витал.
А там – тела купальщиц в ивах.
И среди них плывет она!
Над ними ветви словно гривы,
Искрится жемчугом волна.
Скакун, кося лиловым глазом,
Хозяина не узнает.
Но вот Алан, вздохнувши, разом
Уже готов шагнуть вперед.
И, давши отдохнуть доспехам,
Он в воду хладную нырнул…
Но сон прервался звонким смехом,
И жаром воздух полыхнул.
А от внезапного виденья
В нем сердце замерло опять.
Откуда эти привиденья?
Пытался юноша понять.
3. Пленение Алана
Пред ним – как будто вновь Наяды,
И не во сне, а наяву,
Какие дьявольские взгляды,
Что впору голову в траву.
Не ожидал герой наш юный
В плену видений и страстей
Услышать бег наездниц шумный
И щелканье тугих плетей.
Полунагие бедра, груди,
Надменны взгляды и дерзки.
Но кто же красоту осудит,
Природе женской вопреки?