Лишь к весне 1917 года удалось создать материальные предпосылки для формирования артиллерии резерва главного командования, названной «тяжелой артиллерией особого назначения» (ТАОН), в состав которой вошли шесть тяжелых бригад. До середины лета ТАОН были приданы отдельные тяжелые дивизионы, пять минометных и одна зенитная батарея, два авиационных и два воздухоплавательных отряда, саперный батальон и железнодорожная рота – всего 632 орудия и миномета.
Нельзя утверждать, что Россия и Франция пошли на войну совсем неподготовленными – здесь много аспектов, хотя с технической стороны Германия подготовилась лучше. Как писал известный кораблестроитель академик А.Н. Крылов:
«Германия поставила у себя военное дело на истинно научную почву и заблаговременно позаботилась гармонической подготовкой всего, что нужно для войны… Обсуждая все на числах, а не на словах, Германия ясно оценила то количество всякого рода предметов боевого снаряжения и снабжения, которое потребно для обеспечения миллионов призываемых, она ясно сознала, что всего заблаговременно заготовить нельзя, что потребуется самая напряженная работа во время войны для пополнения расходуемого. Это пополнение могла доставить только сильно развитая промышленность во всех ее видах, и Германия тщательно озаботилась о всемерном развитии своей промышленности в мирное время».
Не может не вызвать удивления немецкая предусмотрительность, способность анализировать факты и предметно видеть тенденцию. После итало-турецкой (1911—1912 гг.) и Балканских (1912—1914 гг.) войн, в ходе которых довольно активно использовались не только аэростаты и дирижабли, но и новомодные аэропланы, осуществлявшие разведку, корректировку огня и даже бомбометание, не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться о возрастании роли авиации в военном деле. Однако к началу Великой войны только в германской армии имелись специализированные 65-мм зенитные пушки с углом возвышения ствола 75 градусов и начальной скоростью снаряда 620 м/с, принятые на вооружение еще в 1908 году. Интересно, что на международной выставке во Франкфурте-на-Майне они были представлены как «антицеппелиновские», то есть как средство борьбы с нон-хау графа Фердинанда фон Цеппелина (такая «интерактивность» была совершенно в стиле Круппа: первую свою зенитку фирма выпустила в 1870 году во время осады Парижа. Пушка имела калибр 36 мм, была установлена на мобильном тумбовом лафете с круговым обстрелом и предназначалась для уничтожения воздушных шаров, обеспечивавших связь французской столицы с внешним миром).
Орудий было мало – 18 экземпляров, но развернуть массовое производство готового изделия несложно. К концу войны у немцев было 2576 зениток (в том числе скорострельные 37-мм автоматы и дальнобойные 105-миллиметровки), на долю которых пришлось 25% сбитых самолетов. Артиллеристы других армий для стрельбы по воздушным целям громоздили обычные полевые пушки на различные станки, поскольку до войны полагали, что «воздушный флот не представлял ничего угрожающего и об использовании артиллерии для борьбы с ним не думали».
Так, в 1911 году на лекциях в Академии Генерального штаба генерал-майор Е.К. Смысловский, возглавивший впоследствии хозяйственный отдел ГАУ, ведавший снабжением армии предметами артиллерийского вооружения, в отношении зениток высказывался скептически:
«Не могу, прежде всего, согласиться, что для борьбы с воздушными целями необходимы специальные орудия с большим вертикальным обстрелом и большой подвижностью. Даже при том скромном предельном угле возвышения, который принят для 3-дм пушки обр. 1902 г. (16°), а предельной дальности шрапнели 5 верст цель, движущаяся на высоте 1 версты, будет находиться в сфере поражения 2,5 версты. А разве можно рассчитывать, чтобы не только современные, но и воздушные цели ближайшего будущего двигались свободно с надежными результатами наблюдения за противником выше 1 версты?»
Французские офицеры также не проявляли по этому поводу никакого беспокойства, поскольку в уставе было ясно прописано, что 75-мм пушка обр. 1897 г. пригодна для решения всех задач.
Однако быстрое развитие военной авиации создало такую угрозу с воздуха, что с нею уже нельзя были не считаться. В борьбе с ней зенитные орудия были эффективнее и экономически выгоднее. Согласно французской статистике, полевые пушки, приспособленные для зенитной стрельбы, для поражения одного самолета расходовали в среднем 11 000 выстрелов, а специализированные, более скорострельные, с высокими угловыми скоростями наведения и дополнительными противооткатными устройствами – 3200. К 1918 году зенитная артиллерия выделилась в самостоятельный вид, с особой материальной частью, приборами (прожекторами, звукоуловителями, системами управления огнем), тактикой, методами стрельбы и обучения.
В России 76-мм противоаэропланная пушка была спроектирована на Путиловском заводе В.В. Тарновским и Ф.Ф. Лендером летом 1914 года. Активное участие в работе приняли известный артиллерист П.А. Глазков, работники Путиловского завода Ф.М. Гарковский, А.Я. Навядовский, В.И. Бирюков. Это была все та же полевая «трехдюймовка», смонтированная на тумбовом лафете, позволявшем вести круговой обстрел по горизонту и обеспечивавшем угол возвышения ствола до 65 градусов. Для получения возможно большей скорострельности (теоретически – 25 выстр./мин) поршневой затвор заменили клиновым полуавтоматическим. Система весила около 1300 кг, устанавливалась на автомобилях и подвижных платформах и была приспособлена для стрельбы не только по воздушным, но и по наземным целям. Загвоздка лишь в том, что действующая армия получила лишь 68 таких зениток при минимальной расчетной потребности 584.
Жизнь показала также необходимость артиллерии ближнего боя – полковой и батальонной – для непосредственного сопровождения пехоты в атаке, подавления огневых точек (если в 1914 году пехотный батальон удерживал оборону, имея два пулемета, то в 1918-м – уже 40—50), разрушения укрытий противника на дистанциях 500—1000 м, быстрого закрепления на захваченных позициях, когда дивизионные орудия не успевают реагировать на запросы пехоты либо просто не способны выполнить задачу без риска поражения своих войск. То есть понадобились системы легкие, малогабаритные, перекатываемые либо переносимые вручную, с небольшой начальной скоростью снаряда и мощным фугасным действием. Однако, планируя стремительные наступления, генералы полностью проигнорировали «пехотную артиллерию». Кроме немецких.
Германская армия к дню «М» имела 116 средних 17-см минометов обр. 1912 г., стреляющих на 900 м, и 44 тяжелых 25-см минометов обр. 1910 г., метавших 100-кг мину на 420 м. В 1914 году на фронте появился 76-мм легкий миномет с дальностью огня до 1000 м. Первоначально минометы предназначались для поддержки саперных войск в борьбе за сильно укрепленные пункты. Когда же борьба приняла позиционный характер, потребовались специальные орудия для уничтожения пулеметов, блиндажей, заграждений, легкой артиллерии в неприятельских окопах. За время войны общее количество минометов разнообразных калибров и схем было доведено до 16 тысяч, а дальнобойность их увеличилась на 30%. Легкие минометы придавались по четыре на батальон в виде орудий сопровождения. Тяжелые и средние минометы сводились в роты – по одной на дивизию и в батальоны, в виде резерва главного командования.
Французы в качестве траншейной артиллерии первое время использовали старые бронзовые 150-мм нарезные мортиры и 65-мм горные пушки Дюкре с выкатом ствола. Более мощные и компактные системы появились лишь в марте 1915 года – 58-мм минометы № 1 и № 2 системы Дюмезиля, стрелявшие надкалиберными минами с хвостовым оперением весом от 18 до 35 кг. В 1916 году на вооружение французской армии были приняты 37-мм пехотная пушка и 240-мм длинноствольный миномет с дальнобойностью от 600 до 2150 м. Калиберная мина массой 81 кг заключала в себе 42-кг разрывной заряд тротила. Система, весившая 3100 кг, имела одно «неудобство»: при выстреле давала демаскирующее пламя высотой до 6 м, поэтому перед использованием для нее копали колодец глубиной в 3 м, вокруг которого насыпали 3-метровый бруствер. Немцы к этому времени разработали 12-см и 20-см пневматические минометы, которые ничем не выдавали противнику места своего расположения.
В русской армии, проигнорировавшей опыт обороны Порт-Артура, минометы появились летом 1915 года, в основной массе это были копии (либо прямые поставки) французских и немецких систем. Из отечественных конструкций можно выделить 47-мм миномет системы капитана Е.А. Лихонина с дальностью стрельбы до 400 м и строившийся небольшой серией 89-мм тяжелый миномет Ижорского завода, сконструированный Е.А. Лихониным и Д.С. Сухаржевским.
Членом Арткома генералом М.Ф. Розенбергом была спроектирована 37-мм траншейная пушка, разбиравшаяся на три части и весившая в боевом положении 180 кг. Дальность стрельбы – 3,2 км, прицельная – 200 м, скорострельность – 8 выстр./мин. Пушка начала поступать в войска весной 1916 года. Кроме того, в Америке были заказаны 37-мм автоматические пушки Маклена с аналогичной баллистикой и скорострельностью до 100 выстр/мин. Планировалось каждый пехотный полк обеспечить 4-орудийной траншейной батареей, для чего требовалось 2748 орудий. К январю 1917 года в войсках имелось около 450 разных траншейных орудий.
Именно на полях сражений Первой мировой артиллерия стала «богом войны», ее значение и действенность неизмеримо возросли. Если в Русско-японскую войну потери пехоты от артиллерийских снарядов составляли лишь около 14% (у японцев 8,5%), а от ружейных и пулеметных пуль 86%, то в Первую мировую потери пехоты от артиллерийского огня доходили до 75%. Потребность в артиллерийских орудиях многократно превысила довоенные предположения и расчеты генштабистов, количество пушек росло, причем Германия в этом вопросе оставалась на неизменном первом месте, особенно в «тяжелой категории». На пике военных усилий германская промышленность выпускала ежемесячно 2500 стволов и лафетов – вдвое больше, чем английская и французская, вместе взятые. К концу войны на вооружении кайзеровской армии – без учета зениток и минометов – состояло 19 800 орудий, в том числе 7852 тяжелых, тогда как в русской имелось 12 299 орудий, из них 1430 тяжелых, а у французов – 12 220 орудий, в том числе 5740 тяжелых. В операциях 1917—1918 годов для прорыва позиционной обороны на Западном фронте создавались оперативные плотности по 100 и более орудий на километр фронта.
При абсолютном росте общего числа орудий в русской армии на 45% достичь хотя бы «наполеоновского стандарта» насыщенности войск артиллерией так и не удалось: в апреле 1917 года на 1000 штыков приходилось 4,1 орудия, а у «германца» – 7,4. Более того, с переводом в январе 1915 года легкой артиллерии на 6-орудийные батареи число трехдюймовых пушек в штате русской дивизии уменьшилось до 36 (причем часть из них приходилось выделять в состав зенитных взводов ПВО) – против 72 пушек германской дивизии. Это позволяло кайзеровской армии удерживать Восточный фронт вдвое меньшими силами.
Русские и французы уступали противнику не только в общем количестве артиллерии, но и по могуществу тяжелых орудий.
«В первых же маневренных полевых сражениях, – пишет генерал-майор Е.З. Барсуков, – огонь неприятельской тяжелой артиллерии вызывал огромные потери в рядах русской пехоты и потрясающе действовал на моральные силы бойцов. В период же позиционной борьбы, когда без основательной артиллерийской подготовки и разрушения фортификационных сооружений большой прочности нельзя было двинуться ни шагу вперед, тяжелая артиллерия получила почти решающее значение».
Позиционная война с развитой системой полевой фортификации, интенсивным ростом инженерных средств и развитием обороны в глубину потребовала качественного улучшения тяжелой артиллерии в смысле дальнобойности и разрушительного действия снаряда, а наличие авиации позволяло осуществлять корректировку огня. И здесь лидировали немцы, которые в основном совершенствовали имеющиеся разработки, в то время как другие страны создавали образцы новых систем. В старых полевых орудиях увеличение дальнобойности достигалось введением снарядов улучшенной «обтекаемой» формы и увеличением предельного угла возвышения ствола (как правило, простым подкапыванием под «хоботом» лафета в ущерб скорострельности и возможности быстрого переноса огня). Французы, усовершенствовав форму 75-мм снаряда «по рецепту» генерала Дезиле, увеличили предельную дальность полевого орудия с 8600 до 11 200 м.
Немецкие инженеры в разгар боевых действий сумели провести модернизацию и унификацию полевой артиллерии. Так, ствол 7,7-см пушки удлинили с 27 до 35 калибров и установили его на лафет 10,5-см гаубицы, что позволило увеличить угол вертикальной наводки с 15 до 38 градусов. Удлиненные стволы получили 10,5-см легкая гаубица, 15-см тяжелая гаубица и 10,5-см тяжелая пушка. Для двух последних систем также был сконструирован единый лафет. Германские остроконечные снаряды марки «С» со скошенной донной частью при стрельбе из «длинных пушек» давали прибавку до 40%. К снарядам прежней формы часто пригоняли тонкие баллистические наконечники, прочные при обращении и легко деформирующиеся при встрече с преградами. В результате вес 7,7-см пушки F.K.16 по сравнению с предыдущим образцом увеличился на 400 кг, начальная скорость – с 465 до 600 м/с, дальность стрельбы возросла на 3000 м. А 10,5-см тяжелая пушка К.17 с длиной ствола 45 калибров при стрельбе полным зарядом гранатой обр. 1915 г., весившей 18,5 кг, выдавала начальную скорость 650 м/с и дальность стрельбы 16 500 м.
В России все работы в этом направлении ограничивались стремлением рационализировать, упростить, удешевить и нарастить производство имевшихся орудий и боеприпасов. Некоторые русские специалисты, в частности инженер Г.П. Киснемский, проводили опыты по использованию прогрессивного пороха с постепенно нарастающим давлением, допускавшим увеличенный боевой заряд, но опыты закончились отрицательным результатом, который, конечно, есть тоже результат. Простое увеличение зарядов, влекущее за собой увеличение давления пороховых газов в канале орудия и энергии отката, было ограничено предельной прочностью стенок стволов и лафетов.
В среднем за время войны рост дальности в легкой и тяжелой артиллерии составил 30—50%. При этом дальнобойность крупнокалиберных французских орудий достигла 18,8—40 км, германских – 22,8—62,2 км.
«Во всех случаях благодаря превосходству в дальнобойности, – отмечал в своей «Тактике артиллерии» французский полковник Ф. Кюльман, – германская артиллерия, при содействии воздушного наблюдения, могла превращать в груды развалин укрепления, не боясь получить на это ответ. Разрушения были достаточно полными для того, чтобы заранее лишить обороняющегося технических средств борьбы на малых дальностях, доступных для его собственного вооружения. На войсковые части обороны, мало еще закаленные в боях, подавляюще действовали, с одной стороны, недостаточная сопротивляемость долговременных укреплений, к которым они потеряли доверие, с другой стороны – внезапность, неожиданная мощность и точность бомбардировки».
Сумрачный германский гений в лице профессора Ф. Раузенберга первым разрешил вопрос сверхдальней стрельбы и первым же применил это выдающееся научно-техническое достижение для террора против гражданского населения. С 21 марта по 9 августа 1918 года немцы обстреливали Париж из трех 21-см пушек «Колоссаль», обеспечивавших дальность поражения до 130 км. Благодаря большому пороховому заряду, весившему 180 кг, снаряд вылетал из составного ствола длиной 158 калибров (34 м) с громадной начальной скоростью – почти 1600 м/с. При угле возвышения в 52 градуса он через 90 секунд достигал высоты 40 км, а затем обрушивался на цель из стратосферы, разгоняясь до 922 м/с. Ресурс ствола составлял не 65 выстрелов, после чего следовало менять. Изношенный ствол отправляли на завод, рассверливали под калибр 23,8 см и использовали с новым комплектом снарядов. Совокупно со специальной железнодорожной платформой-лафетом «Парижанка» в боевом состоянии весила 750 тонн. Всего почти за четыре с половиной месяца по французской столице было выпущено 367 снарядов, каждый выстрел обошелся в 35 тысяч марок. Жертвами бомбардировок стали 876 горожан, в том числе 256 человек убитыми. Материальный ущерб оказался незначительным – вполне понятно, учитывая, что при массе снаряда 94—100 кг вес взрывчатки не превышал 15%. Два звена «бомберов» типа «Штаакен» подобную задачу могли решить за один вылет. В целом, хотя «весь артиллерийско-технический мир был ошеломлен», а кайзер просто раздувался от гордости и наградил Густава Круппа Железным крестом, затея вышла дорогая и бесполезная.
Рост могущества артиллерийских систем неуклонно сопровождался увеличением их веса. В то же время от дивизионной и корпусной артиллерии требовалась способность быстро перебрасывать батареи и дивизионы на другие участки фронта либо на новые огневые позиции и непосредственно поддерживать наступающую пехоту, передвигаясь по пересеченной местности под огнем противника или в условиях химического заражения. Отсюда возникал вопрос о необходимости отказаться от конной тяги, поскольку орудия массой более трех тонн оказывались непосильным грузом даже для нескольких лошадей в упряжке. Системы тяжелой артиллерии для удобства транспортировки делали разборными, но это не снимало проблемы. Так, 280-мм мортира Шнейдера в походном положении состояла из четырех повозок, каждая из которых перевозилась 10 лошадьми, а сборка и установка системы хорошо подготовленным расчетом занимали до четырех часов.
Стремясь повысить оперативную подвижность артиллерии, армии промышленно развитых стран вводили механическую тягу вместо «лошадиной» сначала в артиллерии резерва главного командования, а затем и в войсковой. В качестве тягачей наибольшее распространение получили различные тракторы, которые уже достаточно широко применялись «на гражданке». Боевой опыт убедительно доказал, что наиболее эффективным средством для буксировки тяжелых орудий является гусеничный трактор с двигателем внутреннего сгорания, шасси которого использовалось также в качестве базы для инженерных машин. Классическими представителями этого типа были американские «Холт-Катерпиллеры» с моторами в 75 и 120 л.с.; к концу войны у союзников только их, не считая других образцов, «служило» около 10 тысяч единиц. В Германии наладили выпуск гусеничных тракторов «Ганомаг» и колесных «Крупп-Даймлер». Использование тягачей позволяло увеличить вес орудийной повозки до 8—9 тонн при движении по грунтовым дорогам и до 12 тонн – по шоссе. Причем вес ограничивался не мощностью двигателей, а прочностью мостов. Полевые орудия, как на буксире, так и в кузове, перевозились грузовыми автомобилями (поскольку орудийные лафеты не имели рессор, предпочтение отдавали второму способу): тот же «Крупп-Даймлер» поставлял армии кайзера машины грузоподъемностью от 1,5 до 6 тонн, с двигателями мощностью от 70 до 100 л.с., в войсках Антанты большой популярностью пользовались американские полноприводные грузовики FWD и «Джеффери», французские «Панар-Левассор». Практически все воюющие стороны приняли на вооружение автомобильные зенитные установки.
Отсюда оставался один шаг до мысли сделать артиллерию по-настоящему «внедорожной», установив орудие на колесную или гусеничную базу. Так появились образцы самоходных пушек и гаубиц различных калибров, от 75 до 240 мм. Собственно, и первые французские танки «Шнейдер» СА-1 и «Сен-Шамон» Н-16, и немецкий «Штурмпанцерваген» A7V, по современным понятиям, являлись самоходными артиллерийскими установками на шасси трактора «Холт».
В русской армии паровые тягачи приняли боевое крещение еще в период турецкой кампании 1877—1878 гг. В 1910 году при железнодорожных батальонах были организованы автомобильные команды, а в 1912 году Крепостная комиссия при Главном управлении Генерального штаба разработала план снабжения тяжелой артиллерии механическим транспортом. Он предусматривал постепенную заготовку техники в десятилетний срок. Для снабжения крепостей предполагалась поставка легковых автомобилей, грузовых 1,5– и 4-тонных грузовиков с прицепами, а также 4-тонных колесных тракторов. Тогда же ГАУ были проведены успешные испытания по буксировке шестидюймовой пушки.
Вот только таких отраслей, как автомобиле– и тракторостроение, в России не имелось. В первом десятилетии ХХ века строительство автомобилей оставалось уделом энтузиастов, работавших на собственный страх и риск: неопределенным был спрос на новое транспортное средство, не существовало своих конструкций и специалистов, отсутствовали необходимые для его выпуска отечественные материалы и то, что в европах называется «дорогой». В 1905—1909 гг., не имея государственной поддержки и гарантированных заказов, в условиях, когда пошлины на ввоз в страну иностранной техники были чисто символическими, свернули автомобильное производство заводы «Лесснер» и «Аксай», фабрики «Фрезе», «Дукс», «Интернациональ». Единственным предприятием, имевшим серьезную базу и сумевшим в 1909 году наладить серийный выпуск автомашин – чуть больше ста единиц в год, – был Русско-Балтийский вагонный завод в Риге. На 1 января 1914 года в России было официально зарегистрировано более 10 тысяч автомобилей, в основной массе импортных (доля отечественных образцов не превышала 10%), в то время как по шоссе Германии бегало около 57 тысяч авто, Франции – 101 тысяча, Англии – 245 тысяч.
Единственным русским трактором, который с большой натяжкой можно назвать серийным, был 45-сильный колесный аппарат конструкции Я.В. Мамина. В 1913 году в России имелось в наличии 165 тракторов; в Северо-Американских Соединенных Штатах их ежегодное производство к этому времени перевалило за 50 тысяч.
Мобилизация дала русской армии 3562 легковых и 475 грузовых машин. Этого было явно недостаточно, и уже 30 августа 1914 года Военный совет утвердил план закупки за границей 1906 автомобилей и 74 тракторов. В 1915—1917 гг. для военных нужд было приобретено около 20 тысяч автомобилей и примерно 1500 тракторов. В 1916 году началось строительство сразу пяти отечественных автомобильных заводов, но ни один из них достроить не успели.
Поэтому русская артиллерия во время войны применяла механическую тягу в крайне ограниченных размерах, используя «самодвижущиеся повозки» разнообразных типов и марок, предоставленные союзниками и нейтралами: локомобили «Фоулер» и «Маршал» – безрельсовые паровозы, доставленные из Великобритании для буксировки гаубиц Виккерса; американские и английские тракторы с двигателями внутреннего сгорания – колесные «Мортон» и «Титан», гусеничные «Холт» и «Клейтон», полугусеничные «Аллис-Чалмерс» и «Ломбард», грузовики АЕС и «Остин», «Уайт» и «Паккард», «Рено» и «ФИАТ». Исключение составили автомобили «Руссо-Балт-Т», изготовленные Путиловским заводом под 76-мм зенитные пушки.
Самые мощные и тяжелые артсистемы перебрасывались к фронту по железным дорогам в разобранном виде или на специально приспособленных не только для перевозки, но и для стрельбы платформах-лафетах (транспортерах). Последние получили наибольшее распространение во французской, германской и австрийской армиях. Применение железнодорожной тяги позволило создавать установки калибром до 520 мм и весом до 270 тонн. В России этот вид артиллерии почти не развивался ввиду его технической сложности и неразвитости железнодорожной сети. Лишь к лету 1917 года на Санкт-Петербургском металлическом заводе, взяв за основу французский образец, изготовили под руководством А.Г. Дукельского первый отечественный транспортер для 254-мм морской пушки, который, впрочем, так и не принял участия в боевых действиях.
Операции Великой войны потребовали колоссального количества боеприпасов. Уже 24 сентября 1914 года французский главнокомандующий генерал Жоффр отправил телеграмму командующим армиями: «Тыловые запасы в данный момент исчерпаны. Если расход снарядов будет вестись так, как до сих пор, невозможно будет через 15 дней продолжать войну из-за недостатка боеприпасов». Еще через два дня он был вынужден приказать «отказаться от наступления против укрепленных позиций» и беречь снаряды «для отражения атак». Германская армия за первые пять месяцев израсходовала 9,4 миллиона выстрелов. Были отправлены на передовую и полностью израсходованы все штатные запасы русской полевой артиллерии – а ведь считалось, что их хватит на год боевых действий. К концу года воюющие стороны прекратили активные действия и перешли к обороне, в ожидании, когда наладится снабжение.
«До войны вопрос о способах усиленного питания армии боевыми припасами, после израсходования запасов мирного времени, даже не поднимался, – вспоминает генерал А.И. Деникин. – Между тем уже к октябрю 1914 года иссякли запасы для вооружения пополнений, которые мы стали получать на фронте сначала вооруженными на 1/10, потом и вовсе без ружей. Главнокомандующий Юго-Западным фронтом телеграфировал в Ставку: «Источники пополнения боевых припасов иссякли совершенно. При отсутствии пополнения придется прекратить бой и выводить войска в самых тяжелых условиях»…
Весна 1915 г. останется у меня навсегда в памяти. Великая трагедия русской армии – отступление из Галиции. Ни патронов, ни снарядов. Изо дня в день кровавые бои, изо дня в день тяжкие переходы, бесконечная усталость – физическая и моральная; то робкие надежды, то беспросветная жуть…
Помню сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жестокого боя 4-й стрелковой дивизии… Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали – нечем. Полки, измотанные до последней степени, отбивали одну атаку за другой – штыками или стрельбой в упор; лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы… Два полка почти уничтожены – одним огнем… Когда после трехдневного молчания нашей единственной шестидюймовой батареи ей подвезли пятьдесят снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам, и все стрелки вздохнули с радостью и облегчением».
Потребность росла по экспоненте: в 1916 году, обеспечивая наступление на Сомме, французская артиллерия с 24 июня по 10 июля израсходовала более 2,5 миллиона снарядов; в 1917 году в боях во Фландрии всего за четырнадцать дней было выпущено 14 миллионов снарядов. За войну только Германия истратила свыше 300 миллионов снарядов всех калибров, что составило около 16% всех ее военных расходов.
Массовое производство корпусов еще можно было развернуть на базе частных предприятий, механических мастерских и т.п. Однако выделка сложных и капризных взрывателей и дистанционных трубок требовала высокой точности обработки и квалифицированных рабочих рук. Другой проблемой стало отсутствие исходных химикатов и сырья для производства взрывчатых веществ. В частности, натриевая селитра, необходимая для приготовления азотной кислоты, привозилась в Европу из Чили, серный колчедан Россия покупала за границей, а сырой бензол, из которого путем фракционирования получали толуол, и вовсе выписывала из Второго рейха. При этом никаких мобилизационных запасов не делалось.
Пришлось создавать упрощенные типы снарядов, «небезопасных» взрывателей и трубок, а корпуса изготовлять сначала из чугуна, затем из литой стали, и только к концу 1915 года оказалось возможным вернуться к штамповке из удовлетворительных сортов стали. Для снаряжения применялись разнообразные суррогаты, главным образом смеси тротила с аммиачной селитрой. Огромный расход боеприпасов и понижение их качества действовали разрушительно на состояние материальной части: в течение 1915—1916 гг. французская легкая артиллерия из-за преждевременных разрывов потеряла около 6000 пушек и несколько тысяч человек личного состава; германская в 1917 году утратила 1990 орудий от неприятельского огня и 1078 – в результате разрыва стволов.
Кризис в снабжении взрывчатыми веществами немцы, благодаря высокому уровню развития своей химической промышленности, смогли ликвидировать в достаточно короткий срок, освоив производство искусственной селитры, синтез аммиака и серной кислоты, получение азотной кислоты путем сожжения аммиака.
Российское правительство, обнаружив, что запасы трехдюймовых снарядов и тротила тают с катастрофической быстротой, первым делом сделало срочные заказы на покупку боеприпасов, взрывателей, бензола и толуола за границей, главным образом во Франции и Америке, а затем приступило к экстренной мобилизации отечественной промышленности и созданию собственного химического производства, независимого от импорта. В ноябре 1914 года комиссия под председательством профессора Михайловской артиллерийской академии, великого химика В.Н. Ипатьева, в состав которой вошли видные ученые и члены Арткома, получившая впоследствии наименование «Комиссия по заготовке взрывчатых веществ», провела обследование ряда заводов Донецкого бассейна, составила план организации производства бензола, толуола и нафталина из продуктов коксования каменного угля и постройки 26 бензоловых заводов. Задача эта в целом была с успехом решена. Кроме того, русские химики разработали метод получения толуола из бензиновых фракций нефти пирогенетическим путем. Параллельно осуществлялись программы: увеличения добычи уральского колчедана и развития сернокислотного производства; получения селитры из аммиачных вод и далее – азотной кислоты; производства синтетического фенола, из которого фабриковалась пикриновая кислота.
Но и это не все. Немцы снова всех «удивили», с легкостью преступив прекраснодушные статьи Гаагских конвенций и деклараций, призывавших сражаться, соблюдая «человеколюбие и требования цивилизации», и запрещавших применять в военных целях «удушающие и вредоносные газы», использовать «яды или отравленное оружие», а также «употреблять оружие, снаряды или вещества, способные причинять излишние страдания».
22 апреля 1915 года под Ипром ими была произведена первая успешная газобаллонная атака, в результате которой англо-французские войска потеряли отравленными хлором до 15 000 человек, из которых около 30% умерло. В ночь на 31 мая у Воли Шидловской «германец» выпустил 264 тонны смеси хлора с фосгеном на позиции 2-й русской армии; пострадало 9038 солдат и офицеров, свыше 1000 – со смертельным исходом. Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, ранее отрицательно относившийся к применению боевых химических веществ, вынужден был признать, «что, ввиду полной неразборчивости нашего противника в средствах борьбы, единственной мерой воздействия на него является применение и с нашей стороны всех средств, употребляемых противником», и потребовал обеспечить армию «соответственными приборами с запасом ядовитых газов».
28 июля 1915 года при Главном артиллерийском управлении учредили Комиссию по изысканию и заготовлению удушающих и зажигательных средств под председательством начальника центральной научно-технической лаборатории военного ведомства генерал-майора И.А. Крылова. Выдающуюся роль в работе по созданию химического оружия сыграли В.Н. Ипатьев, Н.С. Курнаков, А.Е. Чичибабин и другие. Уже к августу было налажено производство жидкого хлора, в октябре – фосгена. Одновременно изучались средства индивидуальной и коллективной защиты, формировались особые химические команды для выполнения газобаллонных атак, а на полигонах вырабатывались их оптимальные способы.
Весной 1916 года были запущены заводы по изготовлению отравляющих веществ и учрежден Химический комитет как орган руководства военно-химическим делом (комитет возглавил В.Н. Ипатьев). Летом и осенью русские химические команды произвели несколько боевых газопусков; результаты были признаны вполне удовлетворительными. Однако к этому времени военные пришли к выводу, что гораздо больше выгод дает артиллерийская стрельба химическими снарядами. В одной только Франции их было изготовлено около 17 миллионов; немцы произвели 34 миллиона и постепенно довели количество химических снарядов в боевом комплекте до 50%. Основным типом такого боеприпаса, принятого на вооружение русской армии в том же году, были трехдюймовые гранаты, выпускаемые Санкт-Петербургской «химическо-снаряжательной» мастерской с производительностью 360 тысяч изделий в год. В качестве «начинки» использовались хлорпикрин, фосген, хлористый сульфурил, синильная кислота и хлористый мышьяк. Чуть позже стали поступать химические мины для минометов. Небольшими партиями выпускались зажигательные, осветительные и дымовые снаряды.
«Кровавый опыт привел, наконец, к простой идее мобилизации русской промышленности»: с осени 1916 года армия вполне обеспечивалась боевыми припасами для полевой артиллерии и для орудий средних калибров. Было также налажено производство взрывчатых (до 4000 тонн в месяц) и отравляющих (до 2400 тонн) веществ, обеспечено получение необходимого запаса кислот. Русские кончили «запрягать». Вот только произошло это уже после того, как недостаток боеприпасов причинил войскам миллионные потери. Кадровый состав армии был уничтожен и пленен в кампаниях 1914—1915 гг., а вслед за ним были выбиты военнообязанные 1-й и 2-й очереди, врагу оставлены огромные территории и, как утверждает А.А. Керсновский, «предел «моральной упругости» войск был достигнут и далеко перейден».
Германская военная машина продемонстрировала пугающую мощь и варварскую жестокость: бомбардировки городов, неограниченная подводная война, газометы и огнеметы – «адское изобретение жестоких умов». А все-таки Германия, возмечтавшая о гегемонии в Европе, войну проиграла. В этом есть историческая справедливость. Рухнула империя Гогенцоллернов; Вильгельм Фридрихович сбежал в Нидерланды, где доживал частным лицом, занимаясь культурологическими изысканиями. Рухнула империя Габсбургов; Карл Оттович, пытавшийся сохранить за собой хотя бы венгерский престол, кончил свои дни в ссылке.
У «гуннов» отобрали их железные игрушки, в том числе тяжелые и зенитные пушки. По условиям Версальского договора германским сухопутным войскам разрешалось иметь не более двухсот четырех 7,7-см пушек и восьмидесяти четырех 10,5-см гаубиц. В Эссен прибыли представители Межсоюзнической контрольной комиссии, чтобы проследить за уничтожением готовых орудий и станков для их производства. Не обошлось без анекдота. Главный инспектор союзников английский полковник Леверетт в ходе проводимой инвентаризации отметил, что, согласно данным французской разведки, недостает примерно 1500 пушек, представитель Круппа настаивал, что данные разведки слегка преувеличены. Бравый полковник раздумывал недолго: он приказал возобновить производство, изготовить недостающие орудия, а затем отправить в переплавку. Часть «излишков» вооружения передали Франции, Бельгии и Голландии в счет репараций. По немецким данным, было уничтожено либо выдано союзникам 54 415 артиллерийских орудий и стволов, 27 869 лафетов, 36 миллионов снарядов.