Оценить:
 Рейтинг: 0

«Кроваво-Красная» Армия. По чьей вине?

<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
5 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Для начала предстояло восстановить хоть какое-то подобие нормальной жизни, обеспечить самые простые человеческие потребности. Как это сделать, никто из пламенных революционеров не знал и подобными низменными вопросами не интересовался.

Поэтому еще в 1921 году большевики со скрежетом зубовным вынуждены были протрубить «временное отступление»: объявить новую экономическую политику (НЭП), разрешить «остаточные классы» – мелкую и среднюю буржуазию, частную собственность и наемный труд; отменить продразверстку, взять курс на «смычку» города с деревней, реанимировать рынок с тем, чтобы народ, пока власть будет заниматься созданием «распределительных и снабженческих аппаратов», прокормил себя сам.

Как объяснял Сталин, глупо было бы взвалить на свои плечи «неимоверное бремя устроения на работу и обеспечения средствами жизни, искусственно созданных, миллионов новых безработных. Нэп тем, между прочим, и хорош, что он избавляет пролетарскую диктатуру от таких и подобных им трудностей».

В самой РКП(б), между тем, разворачивалась борьба за Верховное Кресло в пирамиде красных диктаторов, которую с первых дней революции любовно, под себя, отстраивал усопший Вождь. Укрепляя машину беспрекословного подчинения, он успел провести на X съезде партии, состоявшемся в марте 1921 года, резолюцию о запрете всякой фракционности и роспуске всех групп, образовавшихся на любой, кроме большевистской, платформе. Данная резолюция ознаменовала закономерный переход от «беспощадно решительных и драконовских мер для повышения самодисциплины и дисциплины рабочих и крестьян» к применению подобных мер к членам партии.

Без Ленина, естественно, необходимо было сплотиться еще сильнее. И главное, не сломать саму «машину», в этом вопросе были едины все члены Политбюро.

Троцкий представлял партию как некий коммунистический орден самураев. Сталин писал о «своего рода ордене меченосцев», спаянных единой волей и беспримерной железной дисциплиной: «Партия есть единство воли, исключающее всякую фракционность и разбивку власти в партии». Вот только желающих стать «великим магистром» хватало. В составе «капитула» – сплошь авторитетные вожди, старая партийная гвардия:

Вождь Октября, создатель Красной Армии, председатель Реввоенсовета, нарком по военным и морским делам, нарком путей сообщения, зажигательный оратор и геройский герой товарищ Лев Давидович Троцкий-Бронштейн.

Вождь Коминтерна и Ленинградской партийной организации, деливший с Лениным спальное место в сакральном шалаше, товарищ Григорий Евсеевич Зиновьев.

Председатель Совета Народных Комиссаров СССР и РСФСР, первый после Ленина, товарищ Алексей Иванович Рыков.

Председатель Совета Труда и Обороны товарищ Лев Борисович Каменев-Розенфельд, сподвижник Ильича, хранитель его личного архива.

Вождь профсоюзов товарищ Михаил Павлович Томский, матерый подпольщик, десять лет отстрадавший за дело пролетариата в тюрьмах и ссылках (из них пять лет каторжных работ, неужто вправду всего лишь «за принадлежность к партии»?).

Любимец партии и тоже вождь товарищ Николай Иванович Бухарин. В детстве сей вундеркинд воображал себя Антихристом и допрашивал свою мать – «женщину очень неглупую, на редкость честную, трудолюбивую, не чаявшую в детях души и в высшей степени добродетельную – не блудница ли она, что, конечно, повергало ее в величайшее смущение». Путем упорного самообразования, «усиленно работая в библиотеках», Коля Балаболкин вырос в ба-а-а-льшого теоретика, например: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью… является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Или член ЦК, перековавшийся из анархиста в правоверного большевика, Г.Л. Пятаков, даже Ленина пугавший своими «выдающейся волей и выдающимися способностями». Георгий Леонидович придумал универсальный большевистский ключ для решения любых задач:

«Когда мысль держится за насилие, принципиально и психологически свободное, не связанное никакими законами, ограничениями, препонами – тогда область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, падает до нуля. Беспредельным расширением возможного, превращением того, что считается невозможным, в возможное, этим и характеризуется большевистская коммунистическая партия. В этом и есть настоящий дух большевизма. Это есть черта, глубочайше отличающая нашу партию от всех прочих, делающая ее партией «чудес».

Просто сверхчеловек какой-то! Кровавый путь «чудотворца»-беспредельщика в конце концов закончился «стенкой», но умиляет эпитафия в нынешних энциклопедиях: «Необоснованно репрессирован».

Их портретами обклеивали улицы и учреждения, фотографиями «творцов и руководителей» украшались календари, именами называли города. На карте Советского Союза появились новые географические названия – Троцк, Зиновьев, Каменев.

Кандидатура «серой посредственности», недалекого провинциала, «недоучившегося семинариста» Сталина, теоретическими изысканиями не прославившегося, командовавшего всего-то Секретариатом, как претендента на пост «великого магистра», среди «маршалов Ильича» не котировалась.

«…Прошлая его деятельность оставалась фактически неизвестной не только народным массам, но и партии. Никто не знал, что говорил и делал Сталин до 17-го и даже до 23-24-го годов… Зиновьев относился к Сталину осторожно-покровительственно. Каменев – слегка иронически», – утверждал Лев Давидович.

«Вождем уездного масштаба» считал генсека Лев Борисович Каменев.

«Ничего, – снисходительно кивал Николай Бухарин, – нам нужны такие, а если он невежественен и малокультурен», то «мы ему поможем».

Они, пробившие Сталина на пост Генерального секретаря и яростно противодействовавшие ленинской рекомендации подобрать более терпимого товарища, собирались использовать его, «фигуру второго или третьего плана», в качестве союзника в борьбе с несомненным «принцем» Троцким.

А Коба – истинный конспиратор, подпольщик-практик – разводил этих пламенных трибунов, как мальчишек. Он уже сосредоточил в своих руках необъятную власть, а они этого не поняли и предостережениям не вняли. Он переставлял кадры, те самые, которые, как известно, решают все, а они витийствовали на заседаниях и красовались в президиумах, рассчитывая, что «шашлычник» выполнит черную работу для них. Они верили в силу великих идей и своего раздутого авторитета. Сталин же понял силу бюрократического аппарата, позволявшего законно, демократично, путем хорошо подготовленного голосования (этой методикой виртуозно владел Ленин, а Иосиф Виссарионович умел учиться) принимать нужные решения, превращавшиеся в силу партийной дисциплины в нерушимый закон. Когда вожди «планетарного масштаба» осознали свою ошибку, оказалось поздно.

Но сначала «правящая тройка» – Зиновьев, Каменев, Сталин – в полном согласии делала одно общее дело: вышибала из седла Льва Троцкого. Ничего личного, исключительно ради единства партии. Способ избрали самый простой. Все теоретические воззрения, идеи, высказывания «демона революции» объявили «троцкизмом», все, что бы он ни предлагал, – антипартийной крамолой, всех его сторонников – «троцкистами». Само собой, троцкизм находился в «непримиримом противоречии» с ленинизмом, являлся «уклоном в сторону».

Правда, если внимательно перечитать «три особенности троцкизма», то самая главная ересь Троцкого – претензии на первенство, «недоверие к лидерам большевизма, попытка к их развенчанию», в остальном никакой разницы.

В организованной против него кампании Троцкий проигрывал по очкам. Идеологу перманентной революции была скучна аппаратная возня. Неинтересно ему было что-то там строить в отдельно взятой стране, хотелось великих свершений, грандиозных трагических ролей на исторической сцене. Он жил прошлым. Его идейные соратники точно так же были не приспособлены к мирной жизни, испытывали отвращение к каждодневной систематической работе. Один из таких жаловался на жизнь: «.. вместо того, чтобы подготовлять тайную революционную борьбу, я оказался занят подготовкой консульской карьеры… Вместо того, чтобы быть агитатором или организатором восстания, я буду чиновником».

Вот в чем трагедия фанатиков «мирового пожара». А ведь совсем недавно они знавали другие, славные времена. К примеру, в 1919 году собирался на войну за счастье германского пролетариата большевистский эмиссар Я.С. Рейх: «Инструкции Ленина были кратки: «Возьмите побольше денег, присылайте отчеты и, если можно, газеты, а вообще делайте, что покажет обстановка». Затем ленинский банкир Ганецкий «выдал 1 миллион рублей в валюте – немецкой и шведской и повел меня в кладовую секретной партийной кассы… Повсюду лежали золото и драгоценности: драгоценные камни, вынутые из оправы, лежали кучками на полках, кто-то явно пытался сортировать и бросил. Ганецкий обвел фонарем вокруг и, улыбаясь, говорит «выбирайте!»… Наложил полный чемодан камнями, – золото не брал: громоздко. Никакой расписки на камни у меня не спрашивали, – на валюту, конечно, расписку я выдал» (впрочем, и выдаваемую под расписки валюту «товарищ Томас» воровал миллионами).

Ныне, вместо того чтобы заниматься подрывной деятельностью, вести массы за собой, глаголом жечь сердца людей, свергать угнетателей, рушить троны, экспроприировать чужую собственность, не думая о хлебе насущном, когорте романтиков революции предлагалось буднично ходить на службу и отрабатывать жалованье. Неудивительно, что возврат к нормальной жизнедеятельности, заботы об интересах одного лишь СССР, когда кругом по-прежнему правят буржуи, представлялся им реакцией, термидором (человеком подобного склада был Эрнесто Че Гевара, заскучавший на освобожденной от диктатуры Батисты Кубе, бросивший все свои министерские портфели и сложивший голову в борьбе с империализмом в джунглях Боливии).

Кроме того, «во всякой политической борьбе большого масштаба можно, в конце концов, открыть вопрос о бифштексе. Перспективе «перманентной революции» бюрократия противопоставляла перспективу личного благополучия». Так за это же и боролись, за лучшую жизнь. Для этого и брали власть. Революция победила, пришла пора делить материальные блага.

Степень доступа к ним зависела от занимаемой должности, места в партийной иерархии, успешности карьеры. При этом власть на местах от чрезвычайных органов военного времени переходила в руки первых партсекретарей. А их назначением ведал товарищ Сталин. Он стал их вождем, кропотливо, с помощью ближайших сотрудников

В.М. Молотова и Л.М. Кагановича, выстраивая свою пирамиду власти, тщательно подбирая и расставляя лично преданных ему людей, не претендующих на политическое лидерство. Функционеров. Номенклатуру. Им, как и основной массе большевиков, было глубоко плевать на угнетенных всех без исключения стран.

Преданных Сталину людей оказалось немало. «Но это была преданность особого рода, – обличал Троцкий. – Не преданность учеников к учителю, который обогатил их мысли, а преданность людей, которых вождь вывел из ничтожества и которым он помогает обеспечить привилегированное положение».

То ли взаправду Лева был такой наивный, то ли прикидывался. К троцкистам примкнули те, кому не хватило бифштекса: обиженные «герои» Гражданской войны, оттесненные от штурвала комиссары волостных совнаркомов, председатели бутафорских республик, ревкомов, чрезвычаек, прочие «красные диктаторы», вкусившие «радости» под хруст «ломаемых жизней и костей». Обиженные борцы, в награду за «свою беззаветную преданность» получившие дырку от бублика, требовали продолжения революции, обвиняя партийную верхушку в перерождении.

Троцкий пытался выступить под флагом борца за внутрипартийную демократию, против запрета на фракционную борьбу мнений. Он утверждал, что фракционность неизбежно связана с жизнью и развитием партии. Его били резолюцией X съезда, обвинениями в бонапартизме, решениями пленумов, где решающие голоса принадлежали расставленным Сталиным и Молотовым кадрам. Да и сам «железный нарком» в ризах демократа выглядел неестественно. Он прекрасно понимал и сам это проповедовал: Марксов социализм есть тоталитарная система, партийная бюрократия является ее главной опорой, а мифическая «пролетарская диктатура» – лозунгом, позволяющим оправдать любезные сердцу марксистов нестесненные никакими законами насилие и террор.

Ленин писал: «Без «аппарата» мы бы давно погибли. Без систематической и упорной борьбы за улучшение аппарата мы погибнем до создания базы социализма». Сталин в статье «О дискуссии» вполне резонно указал, что все вопли оппозиции о демократии есть лишь стремление развратившихся и отодвинутых от кормушки партийных вельмож вернуть былое влияние:

«В рядах оппозиции имеются такие, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет Хорезм. Думает ли Сапронов, что если нынешних «партийных педантов» сменят поименованные выше «уважаемые товарищи», демократия внутри партии восторжествует? Да будет мне позволено несколько усомниться в этом».

Сталин занял выгодную позицию: он – за коллегиальное руководство, он – борец с «культом личности». Он спрашивает с трибуны: «Существует ли ЦК, единогласные решения которого уважаются членами этого ЦК, или существует лишь сверхчеловек, стоящий над ЦК, сверхчеловек, которому законы не писаны?» Он требует подчинить личные амбиции общим интересам: «Троцкий не понял, что у партии выросло чувство силы и достоинства, что партия чувствует себя хозяином и она требует от нас, чтобы мы умели склонить голову перед ней, когда этого требует обстановка».

Особое значение в этой схватке имела борьба за Вооруженные Силы, где у Троцкого был огромный авторитет. Большинство ключевых постов в центральных военных учреждениях занимали выдвинутые им в ходе Гражданской войны, преданные ему люди. Во всех казармах, красноармейских клубах, красных уголках были развешены транспаранты и плакаты, где Троцкий именовался вождем и руководителем Красной Армии, на собраниях военнослужащих он избирался в почетный президиум, зачислялся в списки части почетным красноармейцем и краснофлотцем, в его адрес направлялись принятые резолюции и тосты, его биография и военные победы изучались на политических занятиях.

Руководство Реввоенсовета Республики целиком было троцкистским и не скрывало, что армия имеет собственное мнение по поводу внутрипартийных разборок. Так, начальник Политуправления РВСР Антонов-Овсеенко, герой Октября, руководивший штурмом Зимнего и арестом Временного правительства, в конце декабря 1923 года от имени «работающих в армии товарищей» прислал в Президиум ЦКК и Политбюро ЦК угрожающего содержания письмо, в котором предупреждал, что военные могут «обрести голос и призвать к порядку «зарвавшихся вождей»:

«Среди военных коммунистов уже ходят разговоры, что нужно поддержать всем, как один, т. Троцкого… Партию и всю страну, вместо серьезного разбора серьезных вопросов, кормят личными нападками, заподозреваниями, желчной клеветой, и это возводят в систему, как будто в сем и состоит широко возвещенный новый курс… Знаю, что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведет ни малейшего впечатления. Но знайте – этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность партии в целом, интересам коммунистической революции».

Ответные меры последовали незамедлительно. Срочно созванный 12 января 1924 года партийный Пленум признал «особенно опасной эту работу оппозиции в Красной Армии, так как эта работа создает враждебное настроение у части военных коммунистов против руководящего органа партии – ЦК». Последовавшая за этим XIII Всесоюзная партконференция потребовала усилить партийную работу в армии, а «за попытки вести фракционную работу в рядах Красной Армии… карать особенно сурово». Впавший в истерику Зиновьев требовал немедленного ареста Троцкого. Однако подобные действия были чреваты опасными последствиями, да и Лев не делал резких движений, уложенный в постель «криптогенной лихорадкой».

Февральский Пленум ЦК отметил «наличие в армии серьезных недочетов, угрожающих армии развалом» и поставил задачу оздоровить и укрепить Вооруженные Силы. Уже 2 марта Антонов-Овсеенко, как фракционер, подрывающий авторитет Центрального Комитета в армии, был снят, а его место занял заведующий Агитпропом (отделом агитации и пропаганды) A.C. Бубнов (из старой гвардии, по профессии, нетрудно догадаться, литератор; перечень заслуг в борьбе с царизмом включает 13 арестов и 4 года отсидок; после революции устанавливал Советскую власть на Украине, орден Красного Знамени получил «за личную храбрость и мобилизацию бойцов на очищение Кронштадта от контрреволюционных банд»).

Андрей Сергеевич был известен тем, что неоднократно участвовал в различных оппозиционных группировках и фракциях, за что в свое время из кандидатов в члены ЦК РПК был удален комиссарить в Северо-Кавказский военный округ. Но мало кто знал, что Бубнов (не сталинист, а скорее бухаринец) был яростным противником Троцкого, вот почему в мае 1922 года Сталин перетянул «изжившего свои ошибочные взгляды» Бубешку из Ростова в Москву и дал шанс, обеспечив ответственным постом.

11 марта 1924 года отправили в отставку бессменного заместителя наркома и заместителя председателя Реввоенсовета, несостоявшегося медика Эфраима Склянского (1892–1925). Его обвинили в том, что он и возглавляемая им центральная группа РВСР со своими обязанностями не справляются и систематической военной работой не занимаются. Поводом послужил доклад комиссии С.И. Гусева об итогах проверки РККА, пришедшей к выводу, что армия небоеспособна.

На освободившиеся должности назначили М.В. Фрунзе – креатуру Зиновьева. Вскоре Михаил Васильевич совместил еще два ответственных поста – начальника штаба РККА и начальника Военной академии РККА. Был образован новый состав Реввоенсовета. Председателем пока оставался Троцкий, но совет оказался значительно «оздоровлен» его оппонентами: С.М. Буденным, К.Е. Ворошиловым, Г.К. Орджоникидзе, С.С. Каменевым, М.М. Лашевичем, М.Н. Тухачевским.

В апреле чекист И.С. Уншлихт возглавил Управление начальника снабжений РККА. В мае убежденного троцкиста Н.И. Муралова на посту командующего войсками Московского военного округа сменил Ворошилов. Комиссия под председательством Бубнова провела чистку преподавательского состава академий и вышвырнула в отставку 199 «чуждых Советской власти или не имеющих достаточного профессионального уровня элементов».

На IX Всекрымской областной партийной конференции новый начальник ПУРа продемонстрировал, что твердо вернулся «на ленинские позиции» и доверие оправдывает. Критикуя компромиссное решение крымских коммунистов, посчитавших антитроцкистскую кампанию внутренними московскими делами, Бубнов заявил: «Вы оправдали этим оппозицию и обвинили руководящих товарищей, то есть основную группу ЦК партии… Троцкизм надо бить беспощадно и прямо».

Одновременно правящая тройка урезала финансирование военных расходов. Армия буквально нищенствовала. Реввоенсовет сообщал, что «ассигнования, произведенные на армию на февраль и на март, ставят армию в совершенно тяжкое положение, еще более ухудшающее ее нынешнее положение». В ответ правительство выражало намерение еще более сократить военный бюджет даже «за счет значительного сокращения боеспособности Красной Армии в течение летнего периода».

В августе Реввоенсовет принял специальное постановление, в котором говорилось, что сокращение сметы до 380 млн рублей неизбежно приведет к сокращению численности армии, а «армия такой численности, т. е. ампутированная на 1/3, ни в коем случае не может отвечать задачам обороны, имея в виду реальные силы возможных врагов». Правительство отвечало, что «дело не в порядке выдачи ассигновок и не в недостатке кредитов, а в организационной стороне дела, в дефектах организационного характера». Мол, не умеете вести хозяйство. Пришлось 610-тысячные вооруженные силы сократить еще на 50 тысяч человек.

Притом что введение НЭПа позволило в значительной степени восстановить экономический потенциал страны, и 1924 год оказался в этом смысле весьма удачным. То есть развал армии в условиях растущей экономики диктовался исключительно логикой внутрипартийной борьбы. Сразу после устранения Троцкого деньги на армию нашлись.

Работа по вытеснению сторонников Троцкого из военного ведомства приняла массовый характер в ходе одного из основных мероприятий военной реформы – введения единоначалия. Ряд видных полководцев – Федько, Фабрициус, Лацис, Дыбенко, Якир, Вострецов… – обратились в Центральный Комитет с докладной запиской «Об итогах строительства Красной Армии к 6-й годовщине ее существования», в которой утверждали, что в войсках выросло достаточное количество преданных Советской власти командиров, способных обойтись без опеки комиссаров, превратившихся в тормоз военного строительства и занимавшихся в основном склоками и доносами. Ну, писать доносы – самая прямая комиссарская обязанность, но властные их полномочия решили слегка ограничить.
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
5 из 6