1945. Год поБЕДЫ

– Комсомольцу Василию Погромскому, – слышится неподалеку, – поручается водрузить на том берегу Пилицы вымпел ЦК комсомола…»

В подразделениях зачитывали обращение Военного совета фронта, которое отечественные историки из природной стыдливости цитировать избегают, а вот доктор Геббельс мечтал «пробить» его публикацию в мировой прессе:

«Пробил великий час!

Пришло время нанести противнику последний, решающий удар и выполнить историческую задачу, поставленную товарищем Сталиным: прикончить фашистского зверя в его собственной берлоге и водрузить знамя Победы над Берлином!

Пришло время рассчитаться с немецко-фашистскими выродками. Велика и нестерпимо жгуча наша ненависть! Мы не забыли унижений и горя, принесенных нашему народу гитлеровскими людоедами. Мы не забыли сожженных дотла наших городов и деревень. Мы помним наших братьев и сестер, наших матерей и отцов, наших жен и детей, замученных немцами. Мы отомстим за сожженных в адовых печах, за умерщвленных в газовых камерах, за расстрелянных и повешенных. Мы жестоко отомстим за все.

Мы идем в Германию, а за нами находится Сталинград, Украина и Белоруссия, мы идем по пеплу наших городов и деревень, по кровавым следам, оставленным нашими советскими людьми, замученными до смерти и растерзанными фашистскими шакалами.

Пусть же дрожит от ужаса страна убийц!

Нас ничто уже не удержит!

Мы поклялись погибшим друзьям и нашим детям, что не сложим оружия, пока не покончим с преступниками. За смерть, за кровь советских людей фашистские громилы многократно заплатят своей черной кровью…

Уничтожая фашистское зверье, мы выполним до конца и свою роль армии-освободительницы. Война не может быть окончена, пока в немецком рабстве изнывают советские люди и фашистское гнездо грабителей и разбойников не уничтожено…

На этот раз мы окончательно разобьем немецких выродков!

Мы сильнее врага. Наши пушки, самолеты и танки лучше немецких, и их у нас больше, чем у противника. Это первоклассное оружие дал нам народ, обеспечивающий своим героическим трудом наши победы.

Мы сильнее врага, потому что сражаемся за справедливое дело, против рабства и порабощения. Нас воспитывает, организует и воодушевляет на подвиги партия Ленина–Сталина, партия победы.

Мы сильнее врага благодаря мудрости нашего Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза товарища Сталина, осуществляющего руководство борьбой нашего народа и Красной Армии. И мы знаем: Сталин с нами и победа – за нами.

Наша цель ясна. Дни гитлеровской Германии сочтены. Ключи к победе – в наших руках…

За нашу советскую родину, за наш героический народ, за нашего любимого Сталина – вперед, боевые товарищи!

Смерть немецким захватчикам!

Да здравствует Победа!»

В 7 утра по траншеям разнесли горячие щи и «наркомовские» сто граммов водки.

Сага о винной порции достойна отдельного исследования.

22 августа 1941 года, когда немцы вдребезги разбили первый стратегический эшелон Красной Армии, вышли к Киеву, захватили Гомель, Кировоград, Смоленск, вплотную подобрались к Ленинграду, Государственный Комитет Обороны среди прочих мер поднятия боевого духа войск, вроде стрельбы из всех видов оружия по «трусливым элементам» и репрессивных мер по отношению к семьям «предателей и дезертиров», постановил начать выдачу водки всему личному составу «передовой линии действующей армии» в количестве 100 граммов в день. 11 мая 1942 года, в канун летнего стратегического наступления, которое должно было привести к «окончательному разгрому немецко-фашистских войск и освобождению советской земли от гитлеровских мерзавцев», было решено зря водку не переводить, а выдавать ее в виде поощрения «только военнослужащим частей передовой линии, имеющим успехи в боевых действиях против немецких захватчиков». Имеющим успехи – по полному стакану ежедневно, остальным – полстакана и только по праздникам. Однако успехов не последовало, а был позорный разгром советских войск в Крыму и под Харьковом. Через месяц даже «передовикам» норму уполовинили. В ноябре 1942 года, когда решалась судьба страны, вновь решили наливать всей действующей армии: подразделениям, ведущим непосредственно боевые действия, и частям, производящим работы на передовых позициях, сидящим в окопах и находящимся в дивизионном резерве, и даже раненым с разрешения врача. Окончательное мнение ГКО выработал лишь 30 апреля 1943 года, постановив «прекратить массовую выдачу водки» и выдавать по 100 граммов в сутки «военнослужащим тех частей передовой линии, которые ведут наступательные действия».

Само собой, в первую очередь «продукт» в неограниченном количестве потребляли те, кто должен был его распределять, и отцы-командиры. Формально Наркомат обороны пытался с этим бороться и периодически издавал грозные приказы:

«Несмотря на неоднократные указания и категорические требования о выдаче водки в действующей армии строго по назначению и по установленным нормам, до сих пор не прекращаются случаи незаконной выдачи водки.

Водка выдается штабам, начсоставу и подразделениям, не имеющим права на ее получение.

Некоторые командиры частей и соединений и начсостав штабов и управлений, пользуясь своим служебным положением, берут водку со складов, не считаясь с приказами и установленным порядком».

В приказной части требовалось организовать строгий учет и назначать завскладами и кладовщиками «специально подобранных честных, проверенных лиц, могущих обеспечить полнейшую сохранность водки». Вот с этим была вечная проблема. Честные лица на таких должностях почему-то не задерживались, а мигом оказывались в окопах, их закономерно сменяли тыловые крысы, умеющие угодить начальству и не забыть себя. Поэтому на передовой водку получали в последнюю очередь, а установленную норму красноармейцы добирали за счет погибших товарищей.

* * *

Погоды все не было. Не дождавшись милостей от природы, маршал Жуков, находившийся на командном пункте 5-й ударной армии, приказал «начать игру».

В 8.30 смолкла музыка и грянуло свыше 10 тысяч артиллерийских стволов. Мощнейший огневой налет длился всего 25 минут. Затем усиленные стрелковые батальоны «разведывательного эшелона», поддерживаемые огневым валом, в течение часа продвинулись на 2 – 3 километра, не встречая организованного сопротивления. Их успех немедленно развили главные силы ударной группировки фронта. Запланированную полную артподготовку Жуков решил не проводить, что позволило сэкономить почти 30 тысяч тонн боеприпасов.

Наступавшие с магнушевского плацдарма 5-я ударная армия (26-й гвардейский, 32-й, 9-й стрелковые корпуса) генерал-полковника Н.Э. Берзарина и 8-я гвардейская армия (28, 29, 4-й гвардейские стрелковые корпуса, 6-й артиллерийский корпус прорыва РГК) генерал-полковника В.И. Чуйкова, прорвав первую полосу обороны 6-й и 251-й пехотных дивизий, к исходу дня продвинулись на глубину до 12 километров. При этом стрелковые части 5-й ударной не только форсировали реку Пилица по льду, но и захватили исправные мосты. 61-я армия (9-й гвардейский, 80-й, 89-й стрелковые корпуса) под командованием генерал-полковника П.А. Белова форсировала реку Пилица и вклинилась в оборону врага на 2 – 3 километра.

Одновременно с пулавского плацдарма ударили 69-я (91, 25, 61-й стрелковые корпуса) и 33-я (16, 38, 62-й стрелковые корпуса) армии. Уже к 14.00 их войска преодолели первую полосу обороны, после чего в сражение были введены 11-й и 9-й танковые корпуса генералов И.И. Ющука и И.Ф. Кириченко. В течение дня 69-я армия продвинулась на глубину до 20 километров, 33-я армия – до 15 километров.

Особенно отличился проложивший дорогу всей армии 1-й батальон 215-го гвардейского стрелкового полка 77-й гвардейской стрелковой дивизии. Бывший командир взвода Михаил Гурьев вспоминал: «Накануне наступления по траншеям пронесли полковое Знамя, и мы целовали его… Мы себя чувствовали смертниками. Знали ведь, как немцы здесь укрепились. Понаделали всяких ходов сообщений, каждую кочку пристреляли. Пришлось продираться сквозь жуткие заслоны… В атаке «Ура!» никто не кричал, физически просто невозможно, все силы – броску. Первую траншею наши артиллеристы почти сровняли с землей – одни трупы. Другие роты залегли на второй траншее, а мы и ее целехонькие проскочили. Вперед вырвались и соседям помогли – огнем с фланга».

Отмечая массовый героизм, проявленный подразделением при прорыве, Военный совет 69-й армии присвоил батальону почетное наименование «Батальон Славы». Весь рядовой и сержантский состав батальона, живые и павшие, – около 350 человек – был награжден орденами Славы, командиры взводов – орденами Александра Невского, командиры рот – орденами Красного Знамени. Комбату, 23-летнему гвардии майору Б.Н. Емельянову, присвоили звание Героя Советского Союза. Случай уникальный. Впрочем, уникальным соединением была сама 77-я гвардейская Черниговская Краснознаменная ордена Суворова II степени стрелковая дивизия. Она принимала участие в самых известных сражениях Отечественной войны: в битвах под Москвой и под Сталинградом, в Орловской наступательной операции и форсировании Днепра, в операции «Багратион» и захвате висленских плацдармов, каждый раз прирастая почетными наименованиями и наградами. После выхода к Одеру на ее Боевом Знамени появится орден Ленина. И если в 215-м полку появился Батальон Славы, то во 2-м батальоне 218-го стрелкового полка была Рота Героев. За всю войну в 69-й армии звания Героя Советского Союза удостоились 122 бойца и командира, в 77-й гвардейской дивизии их было 67. От Волги до Эльбы дивизия «пропахала» под командованием генерал-майора В.С. Аскалепова.

Советская авиация в этот день так и не смогла подняться в воздух.

15 января в 14.00 в полосе наступления 8-й гвардейской армии была введена в сражение 1-я гвардейская танковая армия генерал-полковника М.Е. Катукова (11-й гвардейский танковый, 8-й гвардейский механизированный корпуса, 64-я гвардейская танковая бригада – 792 танка и САУ). К исходу дня ее передовые бригады, продвинувшись на 40 – 50 километров, вышли к реке Пилица. В этот же день севернее Варшавы в наступление перешла 47-я армии (77, 125, 129-й стрелковые корпуса). Ее соединения прорвали оборону врага и приступили к форсированию Вислы. На следующий день, переправившись через Пилицу, в «чистый прорыв», совершенный дивизиями Берзарина, вошли 2-я гвардейская танковая армия генерал-полковника С.И. Богданова (9-й и 12-й гвардейские танковые, 1-й механизированный корпуса – 840 танков и САУ) и 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала В.В. Крюкова. Стремительно развивая успех, танковая армия обогнала пехоту и совершила бросок на 60 километров, а ее передовые отряды вышли к Сохачеву – в тыл оборонявшему Варшаву 46-му танковому корпусу генерала Вальтера Фриса. Правда, не обошлось без неприятных сюрпризов:

«Танковые соединения армии в районе Сохачев впервые встретились с массовым применением «фаустпатронов» и, не имея опыта борьбы с ними, в населенных пунктах и узлах дорог имели потери и в ходе боев выработали методы действия по уничтожению «фаустников».

Сюрприз состоял не в факте наличия у немцев еще одного «чудо-оружия», а именно в его «массовом применении».

* * *

Разработки «реактивных» и «динамо-реактивных» противотанковых ружей велись в разных странах с начала 30-х годов. Однако в СССР они не получили развития: предлагаемые системы были неэффективными и ненадежными, многих энтузиастов этого направления, а также их покровителей пришлось пустить в распыл как «врагов народа». Основным средством ПТО считались противотанковые орудия, которыми Красная Армия была обеспечена, как ни одна армия в мире. Поэтому к началу Отечественной войны советская пехота не имела эффективных противотанковых средств ближнего боя. Лишь в августе 1941 года были спешно приняты на вооружение 14,5-мм ПТР конструкции В.А. Дегтярева и С.Г. Симонова. Мера вынужденная – в приграничном сражении войска теряли по 1100 орудий в день. Простые, надежные и достаточно эффективные противотанковые ружья сыграли большую роль в борьбе с немецкими танками, советские газеты прославляли подвиги героев-бронебойщиков. Однако против бронетехники заключительного периода войны они были бессильны.

В Германии летом 1943 года в рамках «Программы вооружения пехоты», наряду с реактивными противотанковыми ружьями, аналогами американской «базуки», был принят на вооружение «Панцерфауст» – одноразовый гранатомет с надкалиберной кумулятивной гранатой, получивший в Красной Армии широкую известность как «фаустпатрон». Устройство было предельно простым и состояло из двух основных частей: 101-мм или 150-мм гранаты и трубы с вышибным пороховым зарядом и ударно-спусковым механизмом. Уже через год промышленность штамповала их сотнями тысяч, а к концу 1944-го – по миллиону в месяц. Освоить «Панцерфауст» мог любой пацан из фольксштурма, вся «система» весила 3,25 либо 5,35 кг. Для производства выстрела нужно было взять гранатомет под мышку или положить его на плечо, поднять прицельную планку (мушкой служил ободок гранаты), снять предохранитель и нажать на пусковую кнопку. Максимальная прицельная дальность составляла 75 м, эффективная – около 35 м. В зависимости от калибра граната прожигала 140 – 200 мм брони. Использование кумулятивной боевой части обеспечивало одинаковое поражающее воздействие независимо от расстояния.

Советских кабинетных специалистов «Панцерфауст» не впечатлил: слабый вышибной заряд, малая дальность, недостаточная точность стрельбы – не «чудо-оружие», а очередной «эрзац». А вот нашим танкистам он хорошо запомнился. Многочисленные «фаустники» оказались опасным противником, особенно в тесноте и неразберихе уличных боев.

Вскоре это почувствовали и в 3-й гвардейской танковой армии, штаб которой тут же выдал следующие рекомендации:

«Вместо того чтобы врываться в населенные пункты с второстепенных направлений, неожиданно появляться перед противником, сея огнем своего вооружения панику и страх, танковые подразделения двигаются по главным магистралям, неся потери от фаустпатронов, истребителей танков, засевших в домах и укрытиях.

Фаустпатрон, действуя на дистанции 60 – 100 м, не является и не может быть грозным и серьезным оружием против танков. Между тем 20% вышедших из строя танков получили боевые повреждения от них, а безвозвратная гибель танков от фаустпатронов составляет более 30%».

Штаб 1-го Украинского фронта, обобщив полученную информацию, спешно разработал инструкцию по борьбе с новой угрозой: «Было рекомендовано широко применять экранирование танков и самоходно-артиллерийских установок. Фаустпатроны, пробивая навесные экраны из листового железа, встречали затем пустоту и, потеряв убойную силу, не наносили особого ущерба боевой машине. В большинстве они рикошетировали по броне. Одним из действенных средств борьбы с вражескими фаустниками являлось четкое и непрерывное взаимодействие пехотинцев с танкистами, товарищеская выручка в бою».

Насчет противокумулятивных экранов наши умельцы догадались сами. В полевых условиях на броню приваривали все, что попадало под руку: листы металла, сетки, панцирные солдатские койки.

Самую исчерпывающую инструкцию «разработал» гениальный Жуков: «О «фаустпатронах» будете рассказывать после войны внукам, а сейчас без всяких рассуждений наступать вперед!»

Альберт Шпеер считал «Панцерфауст» оружием отчаяния. Генерал Чуйков, наоборот, высоко оценивал боевую эффективность «фаустпатрона» и даже предлагал скопировать его конструкцию под названием «Иван-патрон»: «8-я гвардейская армия, бойцы и командиры были влюблены в эти фаустпатроны, воровали их друг у друга и с успехом их использовали – эффективно». Советские солдаты охотно использовали трофейные гранатометы в городских боях. Однако, как сетовал бывший начальник ГАУ маршал артиллерии Н.Д. Яковлев, «не нашлось активных сторонников таких средств противотанковой борьбы, как фаустпатрон… А ведь он прекрасно зарекомендовал себя». То есть имелись разногласия между фронтовыми и полигонными генералами.

На нижестоящем же уровне за пару-тройку слов, «восхваляющих вражескую технику», вполне можно было и на нары угодить. Писатель Василь Быков:

«Вообще разговор о качестве оружия возникал среди фронтовиков довольно часто – и в госпиталях, и в минуты недолгого затишья. Злободневная тема! Все сводилось к одному: какая дрянь наши автоматы, пулеметы, орудия и танки. Но на политзанятиях сказать об этом не решался никто. Так как во всех газетах можно было прочесть: наше оружие, наша техника лучше немецких. У них там все искусственное, сплошные эрзацы – и хлеб, и мыло, и кофе. Да еще войска снабжают невыносимо вонючим порошком – дустом, которым пересыпают все в блиндажах. Выходило, что куда удобнее по нашему примеру жарить вшей в бочках, чем пользоваться им. Иногда нам читали приказы, в которых объявлялись приговоры офицерам, позволявшим себе похвалить немецкое оружие, тем более – тактику. Ибо она, как не раз слышали мы, была у нас тоже лучшей. Только некоторые при этом криво усмехались, но помалкивали».