Здорово наступит никогда

OH – для тех, кто забыл школьную программу, напомним – это формула этилового (медицинского) спирта.]

Размышления прервал телефонный звонок. Звонил Дед:

– Наша взяла! Я договорился. Доктор дает два литра спирта, нужно срочно подъехать к нему на «Сокол».

– Ладно, маршрут подождет – подумал я и полез за флягой.

Глава 2. Перевал «в темную»

Спать тогда удобно и хорошо, когда под палаткой есть «пуховая» перина. Когда сверху не капает и струи дождя не пробивают крышу.

Не мешает нарвать цветов и украсить ими вход в палатки, подвязав букет к лобовому «столбику», которым служит посох.

В дороге турист должен питаться хорошо, сытно и вкусно. По заранее разработанному меню.

На следующий день, получив положенные «подъемные» в кассе на третьем этаже «Турдома», мы все еще не могли поверить своему счастью: нам дают деньги за то, что раньше приходилось делать за собственный счет. То есть обычно мы несли деньги в кассу, а теперь наоборот – нам отсчитывают новенькие червонцы прямо из окошечка. Чтобы мы прошли пару детских перевалов, вышли в Сванетию, потом назад, к подножью Эльбруса и по возвращении были готовы повторить маршрут с караваном интуристов. Все напоминало счастливый сон, который очень хотелось досмотреть до конца. Потому, наспех прослушав поставленную перед нами задачу, мы с Дедом отвалили из конторы и взяли билеты до Нальчика на сегодня, пока никто не передумал. Расстались, договорившись встретиться в аэропорту, причем Деду еще предстояло забрать у ребят котелок и примус, а мне, поскольку спирта в походе всегда не хватает, отоварить отложенные специально на летний отпуск талоны на водку. Если кто позабыл, именно так в то время распределялось общенародное достояние. И задача эта, учитывая километровые очереди, поверьте, была не из легких.

Однако с самого начала мы взяли рваный темп, и весь маршрут пошел наперекосяк. В час ночи, когда по расписанию должен был взлететь наш «Як», я стоял в аэропорту Быково совсем один и матерился в голос, так как не было второго и последнего участника экспедиции. Конечно от Деда, большого любителя горных походов неопределенной категории сложности, можно было ожидать всяких фокусов, но оставить меня без котла и палатки с сорока метрами веревки и двумя спальными мешками было просто свинством.

Друзья появились хмельные и беспокойные спустя десять минут после времени указанного в билете, уже приговоренные мною к расстрелу: Дед и Докучаев, не упустивший случая проводить друзей на чужбину. Причем Деда абсолютно не волновало время вылета нашего рейса, а стрелки на часах он уже перевел. К счастью «Аэрофлот» и в этот раз не подвел. Вылет задержался на час, и мы успели погрузиться, что явилось несомненной удачей. За это и выпили, прежде чем лайнер оторвался от земли. На взлете мы выпили за взлет, а при посадке… Правильно, вы чертовски догадливы.

В Нальчике лило и была ночь. До обеда мы сладко спали на лавочках в автовокзале, и спросонья я взял билеты до места назначения, откуда, как отпечаталось в моем сознании, и должен был начинаться маршрут. В действительности это оказалось не совсем так. Пять часов тряски в переполненном автобусе я пытался припомнить странное название, которое настойчиво повторял Ковалев, но что-то мешало. «Ладно, доберемся – поставлю вопрос ребром», – решил я.

Мой вопрос, когда мы очутились в забытом, глухом ауле с чудным названием, застал всех врасплох. То есть всех четырех аксакалов, давно сидящих на бревнах у аляповато раскрашенной бетонной остановки. Прояснилось, что ни турбазы «Андырчи», ни альплагеря «Джайлык», ни альплагеря «Безенги» здесь нет. И никогда не было. Это надо ехать в Безенги, а тут Булунгу. А то, что нам нужно – совсем в другом ущелье, отсюда не близко. Мы спросили, а что у них тут вообще есть? В этот момент подвернулся один из наших случайных попутчиков, как оказалось, представитель экспедиции изучающей «сели», и предложил свою помощь, то есть пообещал вывести на турбазу «Чегем», несмотря на густой туман. Никаких других предложений на тот вечер не поступило, и я сказал:

– Веди, черт с тобой.

«Открыв не ту дверь», мы продолжали двигаться в новом направлении, в надежде, что рано или поздно, но на нужный маршрут попадем.

Неизвестно почему, но так уж сложилось, что все штурманские вопросы в походе решаю я, в то время как на Деда возлагалась как бы техническая часть предприятия. Поэтому, сверившись с картой времен освоения Кавказа народами севера, я принял решение назад не возвращаться, а двигаться на запад пока не доберемся до указанного нам отправного пункта, отмеченного на карте красной шариковой ручкой. Все вышеперечисленное, разумеется, предполагалось делать не сегодня. Приближающиеся сумерки заставили воспользоваться гостеприимством успевшего изрядно надоесть специалиста по селям и оползням, который тараторил без умолку уже второй час нашего совместного пути. Очевидно башню у него снесло вместе с последним обвалом, а долгое одиночество научило вести разговор без участия собеседника. Он задавал вопросы и не требовал ответа, а когда у ручейка мы дали ему отхлебнуть из фляги, специалист принялся на них же и отвечать, причем в обратном порядке.

Жил он на краю турбазы в маленьком домике с облезлыми стенами, на двери висела табличка, на которой было начертано: «Входящий не плачь, уходящий не радуйся». Не вникая в смысл сказанного, мы беззаботно свалили рюкзаки на веранде и, достав консервы и припасенную на крайняк водку, отметили первый день, смутно представляя второй. За окном снова зарядил дождь, и под крышей стало особенно уютно. На столе горела свечка, дверь на веранду была распахнута и оттуда доносились запахи дождя и сырого леса. Человечек на стуле уснул, сжимая в руках подаренную банку шпрот. А к утру так и вовсе исчез.

Покидая на рассвете странный домик, мы радовались как дети. Однако, счастье продлилось недолго. Путь, который вчера на карте был не более двух сантиметров, при свете дня оказался далеко не таким коротким. И совсем не таким простым. Разобравшись с географией замкнутого Чегемского ущелья, мы поняли, что теперь нам ничего не оставалось, как только переваливать отсюда в Сванетию через перевал Твибер, за которым по слухам постреливали горячие дети гор, или же лезть прямо напролом через один из отрогов Главного Кавказского, затем штурмовать еще два таких же, чтобы оказаться наконец в нужном месте. Но та снежная гряда с острыми пиками черных скал, что преграждала нам дорогу в соседнее ущелье, и вовсе казалась непроходимой. Решили: сначала на юг, а там уж разберемся.

В начале пути наткнулись на гляциологов – специалистов, изучающих ледники, о которых предупреждал наш вчерашний собеседник: «Держите с ними ухо востро, им только дай…» Гляциологи смотрели на нас пустыми глазами из промокшей на месяц вперед, заваленной набок палатки. Весь спирт из приборов, установленных двумя километрами выше под ледником, они уже отсосали и теперь грустно ждали вторую смену.

Лагерь гляциологов располагался почему-то не на границе льда, непосредственно у предмета изучения, а прямо на границе леса, который весь благоухал после ночного дождя, не давая сосредоточиться. С зарослей черемухи и орешника осыпались миллионы искрящихся капель, капитально вымочивших одежду и рюкзак в первый же час подъема. Поэтому легко понять нашу радость, когда тропа вывела на открытый склон, усыпанный тут и там сиреневыми пятнами колокольчиков и невысокими кустами рододендрона и можжевельника.

Рюкзаки оказались довольно легкими – только самое необходимое, поэтому мы шли довольно быстро, несмотря на вчерашнее застолье. Легко набрав высоту, на очередной зеленой террасе – так называемые «верхние ночевки», обнаружили восьмерых чехов (или словаков), бредущих в том же направлении. У них было хорошее снаряжение и довольно неясное будущее: они намеревались перевалить Твибер, сесть на автобус и попасть в Сухуми, наивно полагая, что если дорога есть на карте, то и автобус есть.

Почувствовав, что тут будет чем поживиться, мы приклеились к ним, как банный лист к бамперу и одолели вместе два нехилых взлета, после чего оказались в тихом красивом месте, где между береговой мореной ледника и склонами скал Бодорку – смешное название – уместилось небольшое бирюзовое озеро. Встав лагерем по соседству, мы выпили с чехом (или словаком) Петером бутылку ихней «Сливовицы», но ничем больше помочь не могли. Дамы угостили нас шоколадкой, на что Дед тут же сочинил неприличный стих, и поразились странной кубической форме полиэтилена, которым мы накрывали палатку от дождя – Дед добыл его на какой-то стройке для нашего «Лотоса»[13 - «Лотос» – матерчатая палатка в виде полусферы.]. Признаться, мы и сами были не в восторге от такой комбинации, тем более, что пленка до конца палатку не налезала и для нормального человека выглядела нелепо.

Утром, приложив немало усилий, мы отмотали три часа до цели, и в данном походе это был единственный перевал, с которым мы не напутали и не ошиблись, чудом оставив в стороне седловину с названием «Ложный Твибер», прохождение которой не рекомендуется ни в одном из известных мне описаний Центрального Кавказа. Наш перевал находился правее. Спасибо чехам, у них тоже была карта, и карабкаясь то по осыпным склонам, то по заснеженному леднику мы общими усилиями выбрались на выложенную черными сланцами гряду и оказавшуюся этим самым хваленым Твибером. Что со сванского переводится как (никогда не догадаетесь) – «перевал, приводящий в долину».

Ожидаемой панорамы Большого Кавказа, которую мы обещали чехам, к сожалению не получилось. С востока весь обзор закрывала громадина Тихтенгена и сам хребет до вершины Кулактау, а с запада и севера – вершины Ласхедар и пирамида Башильтау. Не видно было и заказанного нам маршрута, от которого по карте нас отделяло полтора сантиметра и два перевала. Битая тропа уходила вниз, мы же решили продолжить путь не теряя высоты и траверсом[14 - Траверс – движение вдоль склона без набора и потери высоты.], так сказать, «по верхам» выйти на перевал ведущий обратно в Балкарию.

Сфотографировавшись на память и съехав на заднице двести метров по крутой сланцевой осыпи в Грузию, мы попрощались с новыми друзьями и подошли к тому, чего так долго добивались – к приключениям на свою… (правильно!).

По вновь разработанному мной маршруту, это называлось перевал Лычат (категория сложности – 2А, 3600 м) и оно было у нас перед глазами. Два возможных пути – два провала в гребне, разделенных острым косым пиком. Мы выбрали правый, что поближе и повыше.

Для не посвященных, поясню, что в горном туризме принята определенная градация сложности перевалов:

1А – перевал не требующий специального горного снаряжения, обычно снежный или осыпной, при прохождении необходима внимательность и некоторый опыт.

1Б – перевал снежный, снежно-осыпной, необходимо умение организации страховки, хождение в связке, возможен выход на открытый лед.

2А – перевал ледовый, снежно-ледовый, с элементами выхода на скалы. Требуется ледовое снаряжение с такими страшными названиями, как «шлямбур», «кошки», а также умение обустраивать попеременную страховку, перила и т. д.

2Б – перевал скально-ледовый, к перечисленному выше снаряжению необходимо добавить скальные крючья, а так же чем их забивать, закладки и проч. альпинистское снаряжение.

3А – полное альпинистское снаряжение. Предстоит и снег, и лед, и свободное лазанье, и перила на скалах, и камни из-под ног, и шлем на голову.

3Б – все вышесказанное, со знаком плюс.

Чтобы быть точным надо упомянуть и перевалы категории Н/К, то есть «некатегорийные», а в простонародье «скотогонные» – название говорит само за себя. Обычно это самый удобный и логичный переход из ущелья в ущелье, такими перевалами пользуются пастухи, сезонные рабочие, переселенцы и те кто вроде нашего брата, заканчивая поход и наевшись экстрима, всеми силами стремятся к теплому морю в надежде до окончания отпуска захватить несколько дней южного гостеприимства и относительно цивилизованного отдыха на курортах благословенной Грузии.

Сказать правду наш уровень хождения по горам колебался где-то между двойкой и тройкой как в прямом, так и в переносном смысле, поэтому категория выбранного перевала нас не пугала, при условии что не было ошибки в расчетах. Да и откуда ей взяться?

Однако крутизна склона постепенно увеличивалась, и у самых скал мы уже прижимались грудью к склону. Скалы оказались «живые». Ни одна глыба на своем месте не держалась. Следы сорвавшихся из под ног камней оставляли далеко внизу, на снежнике, шрамы напоминающие след гусениц трактора. Идущий выше постоянно угрожал нижнему, последний отвечал ворчаньем и бранью. Временами становилось невыносимо тошно, особенно когда выдавалась минута подышать и оглянуться назад, на пройденный путь. То что планировалось сделать за час отняло уже три, а мы все еще были на полпути. На пятом часу карабканья, нужный проем оказался слева, а нелегкая вывела нас на стену без следов и без названия. Имя перевалу Дед конечно тут же присвоил, но приводить его здесь никак не возможно. Это конечно был наш промах, но не самый досадный за этот день, так, в порядке вещей.

К самому перевалу пришлось скатиться вниз по снежнику, оказавшемуся на другой стороне гребня. Солнце заходило, как обычно не дожидаясь, пока мы очухаемся и поставим палатку. Да и найти что-нибудь напоминающее площадку под два горизонтально положенных тела не удалось. Перевальный гребень напоминал забор, когда одну ногу уже перекинул, а вторую никак не удается, потому что некуда упереть первую. На счастье, в десяти метрах выше я обнаружил пару плоских наклонных камней, напоминающих алтарь для жертвоприношений, которые и решено было использовать для ночлега. Найденную тут же, под туром «почтовую» банку, где лет сто ничего не лежало, Дед в сердцах запустил в пропасть, а я не успел его остановить. Ну и накликал беду. После чего оставалось только ждать ответа. И нарисовался он без задержки.

Снизу, поднималась туча, черная и густая.

– Целлофан давай! – скомандовал Дед, упорно не желая называть полиэтилен – полиэтиленом.

Мы быстро постелили все что было на камни, чуть под наклоном, и легли накрывшись и подоткнувшись пленкой от дождя. Природа замерла и в воздухе запахло озоном. Опустился мрак. Вместе с ним упали первые капли и застучали по мозгам, прикрытым тонким слоем «целлофана».

Человек в таком положении всей кожей ощущает, где подмокает, куда скатилась капля, откуда дует. А дуло, доложу я вам, изрядно. Поначалу казалось, что каждый следующий порыв непременно опрокинет нас вниз, и мы даже задумали было привязаться веревкой, но заспорили кому вылезать да так и остались лежать не привязанные.

В полночь раздались первые раскаты грома, и вспышка в глазах напомнила несколько невеселых историй. Дед сосчитал секунды и сообщил расстояние от нас до разряда. Вспомнили физику – девятый класс, формулу скорости звука. Стало не по себе. Следующий удар приблизился. По нашим расчетам – 7 км, 5 км, два с половиной…

Выше нашего камня торчал только пик, зловещий силуэт которого, в свете молний, фиолетово мерцал над головами.

– Все железо за борт пока не поздно! – заорал я, и команда начала выполняться одновременно с двух бортов, людьми страшно заинтересованными пожить еще. В ночь полетели кошки, сковорода, крючья, топор, айсбайль[15 - Айсбайль – ледовый молоток в виде ледоруба, у которого с одной стороны традиционный клюв, с другой вместо лопатки скругленный обух для забивания ледовых крючьев.]. Немного успокоились, снова улеглись и подоткнулись пленкой. Но волосы встали дыбом, как на ошпаренной крысе, когда, уже забравшись в спальный мешок и сооружая подушку, из-под собственной головы я вытащил четырехкилограммовый набор железных прутьев от палатки, представляющий собой одну из важнейших деталей громоотвода. И сопровождаемые руганью, они полетели вниз, высекая из камней искры в напитанной электричеством атмосфере.

Вокруг грохотало не переставая как при штурме Измаила, и временами освещение было получше чем в моем родном подъезде. Думаю, что со стороны это смотрелось феерично: две потенциальные жертвы поджав ноги колотились на «алтаре» под полиэтиленовой пленкой все больше напоминающей полупрозрачный саван. Частично успокаивало, что железо не под головой, а хотя бы в четырех – пяти метрах…

Ворочались до рассвета, с каждым часом все больше удивляясь, что живы. Скоро стало возможным различить градинки лежащие на пленке, но когда удалось высунуть голову для выяснения потерь, оказалось, что это еще не все. Мы лежали в густом облаке и, судя по всему, гроза гуляла по кругу. Только ближе к полудню, по моим биологическим, была предпринята попытка соскочить с насиженного места. На короткий срок развиднелось, и мы увидели ледник, круто уходящий вниз, с широкими разрывами поперечных трещин, вроде надписи «сюда нельзя».

Без завтрака, покидав вещи в мешки и дрожа от холода, мы собрали снаряжение, связались веревкой и напряженно начали спуск. Дед страховал, а я как более легкий, задом выходил на вертикаль. Первый ближайший бергшрунд[16 - Бергшрунд – подгорная трещина, возникающая на границе ледово-фирнового покрова и отрывающейся массы ледника. Характерно превышение верхнего края трещины над нижним. Фирн – крупнозернистый спрессованный снег, точнее переходное состояние между снегом и льдом.] перерезал весь ледник, и только под нами чудом держалась, ясно на чем, снежная перемычка шириной в два метра. Я опустился на ее центр, постоял, перенес рюкзак и полез обратно к Деду, порадовать старика. Закрепился на ледорубе и стал травить веревку. Дед исчез за выступом и неожиданно сорвался.

Я был сброшен рывком как пушинка и, падая, повис на коротком конце страховки, перекинутой через оставшийся торчать в снегу ледоруб. Дед долетел до мостика и, впечатавшись задницей в спрессованный снег, тормознулся. Восстановилось хрупкое равновесие. На мой вопрос Дед ответил односложно. Я дополз до ледоруба, закрепился по новой, и перевел дух. А за спиной, кто-то тихим, но проникновенным голосом сказал:

– Живи пока…

Несколько слов о нашей страховке. Ее недостатки еще два года назад продемонстрировал профессор Шатровский, пропахав сто метров снежной целины наперегонки с Дедом в сторону далеко внизу видневшейся земли. Лев Жданов, путешественник со стажем, годом позже был потрясен нашим способом вязать обвязку. На этом примере можно было изучать основные ошибки начинающих скалолазов, на ней можно было удавиться, но своих основных функций обвязка не выполняла – это точно. Возможно, когда-то я и знал основы теории вязания узлов, но время шло, а знаний не прибавлялось. Дед же вообще теорией не увлекался и вязал от души, полагая, что альпинизм доступен каждому, кто думает, что может забить крюк.