Была ли полезна тебе жизнь?

После пятидесяти не перестаю задавать себе главные жизненные вопросы. Вопросы становятся всё глубже: зачем живу, для чего? Вроде всё уже есть – живи! Живу, почти живу, опираясь на веру во Христа, его глубочайший смысл любви к нам. Как важно иметь в себе хоть частичку такой любви.

Люди бывают злыми и только от этого у них свои подлые радости

В изоляторе временного содержания проходят утренние проверки, трижды кормят привезённой едой, поданной в пластиковой посуде, выводят к следователю, остальное время ждёшь решения по тебе.

Я взял в руки молитвослов своего сына с большим шрифтом, который купил ему за несколько недель до этих событий и по случаю прихватил с собой в монастырь.

– Вот и молитвослов моего сына со мной, – с радостью и теплом подумал я.

– Как же здесь молиться, куда, сидя, стоя, – множество вопросов пролетело в голове.

Сидя на нарах, я начал делать попытку погрузится в молитву. Молитва не шла, слова путались, мысли метались в моей голове как мухи вокруг стола. Большого опыта молитвы у меня в жизни ещё не было. Молился всегда по нужде, сухо, неумело, полностью вычитывал правило только при подготовке к Причастию. Впервые я молился от растерянности, несуразности происходящего сейчас со мной, непонимания всего, что происходит. Мир и спокойствие в моём сердце давали мне надежду и веру в разрешении моих проблем.

Сосед искоса на меня поглядывал, сидя с сигаретой за столом. Его глаза выдавали желание заговорить со мной. Заметив это, закончив молитву, я отложил молитвослов и молчаливо стал смотреть в его глаза. Что-то меня в его взгляде пугало. Такие взгляды я уже знал, но распознать, вспомнить и понять, откуда и кому они принадлежат, сейчас не мог.

– По разговору и внешнему виду, вроде жулик, есть татуировки на теле, сленг, жеманность и наглость, – размышлял я.

Смущали его растерянные и бегающие глаза.

Какой вид глаз был тогда у меня? Я не мог знать, понимая, что ситуация с нами не может дать правильный, стандартный отпечаток на лицах.

– Значит, правильного ответа не будет, да и зачем мне сейчас это.

Игорь молчаливо смотрел на меня, затягивая паузу для разговора, выжидал. Я тоже чувствовал это и решил не поддаваться на его метод вызова, на разговор с моей стороны.

Дверь с грохотом открылась и меня повели на допрос, перед выходом надев наручники.

Странное чувство я испытал при этом. Что-то внутри тебя сжимается, сковывает от безысходности и нелепости происходящего. Я не мог поверить, что это происходит со мной. Впервые меня вывели к следователю, надев наручники.

Кабинет для допросов не удивил, металлическая клетка, в которую завели как зверя, после этого сняли наручники. Окно, стол, стул. Следователя в кабинете не было, поэтому я смог оглядеться и немного настроить себя на разговор.

– Что от меня хотят, что говорить, как себя вести? – мысли роем проносились в моей голове.

Следователь вошёл в кабинет спешно, по-деловому. Не глядя на меня, начал раскладывать свои бумаги на столе, перелистывать, показывая важность своих действий.

– Нарцисс, самовлюбленный нарцисс, – сразу понял я.

Идеально подогнанная по фигуре, отутюженная форма, начищенные до блеска туфли, новая рубашка. Фуражку он не рискнул уложить на стол и оставил у себя на коленях. Явная брезгливость к кабинету считывалась с его лица. Маленький рост и сильная худоба придавали ему болезненный вид. Лицо чисто выбритое, довольное, не могло скрыть надменной улыбки хозяина положения. Капитан Следственного комитета, лет тридцати.

– Андрей Геннадьевич, можно Андрей, – представился следователь, уверенным голосом.

– Виктор Валерьевич, лучше по имени отчеству, – в том же тоне и манере ответил ему.

Это была его насмешка надо мною, мы же были с ним знакомы. Я уже понимал, что доверительных отношений у нас не сложится. Пристально рассматривая меня, он начал разговор.

– Виктор Валерьевич, нам бы с вами подружиться и начать сотрудничать, – ехидно произнес следователь.

– В чем же вы видите сотрудничество, Андрей Геннадьевич?

– Мы вам можем помочь, дать везде зеленый свет, это разговор без протокола.

– Я слушаю вас и уже понял, что красный свет вы мне включили, – ответил я, но, моя душа сразу сжалась от напряжения.

Следователь достал листок бумаги и на нём написал фамилию: Петров.

– Вы нам неинтересны, нам нужен этот человек. Мы дадим Вам возможность уйти от большого срока, получив условный срок. Возможно, вы будете только свидетель, всё это будет зависеть от ваших показаний. Что писать, я Вам продиктую, – игриво произнес следователь.

– Как же так, за что я должен оклеветать человека, его вины здесь точно нет!

Это же лжесвидетельство! – почти выкрикнул я.

– Тогда вы сядете на десять лет, я вам это обеспечу. Кому вы нужны после десяти лет в тюрьме. Вам за пятьдесят, есть семья, дети, родители – старики ещё живы, бизнес. Думайте. Я дам вам ваши показания, вы их подпишете и подтвердите в суде. Всё просто! – растаяв в улыбке, закончил следователь.

– Это подлость, и просто для вас, – тихо проговорил я, опустив голову в пол, не желая смотреть в глаза этому мерзавцу.

Это его не удивило, он был и к этому готов. Не прощаясь, он вышел из кабинета.

Я погрузился в раздумья. Через несколько минут за мной пришёл постовой, надев наручники, вывел из кабинета. Проходя по коридору, я увидел ждавшего меня следователя. Не останавливая меня, он произнес:

– Я зайду завтра, думайте. Другого шанса я вам не дам.

Люди бывают злыми и только от этого у них свои подлые радости.

Жизнь изменчива, во взлётах и падениях мы сами поворачиваемся в сторону бури или штиля. Боясь этого, пытаемся не замечать, не принимать надвигающиеся изменения. На всё есть наша свободная воля! Мне надо было думать, думать о своём будущем и ответ у меня уже был готов, безо всяких сомнений и раздумий.

Каюсь – гремело во мне, как удары колокола

Сутки пролетели в монастыре незаметно. Ходил на службы, читал, помогал на хозяйственном дворе. В монастыре всё размеренно, неспешно, понятно на первый взгляд. Для меня монастыри под завесой некой тайны, мною ещё не распознанной, и с каждой минутой ожидаешь раскрытия её. Вернее сказать, чувствуешь душой. Я часто стал слушать себя, своё сердце, обращаясь к себе. Наш лукавый ум умело уводит от главного, скатываясь в мелочность мирской жизни и искушений. Я же учился слушать своё сердце, первые ощущения от него, пропуская через свою душу и свод Христианских правил.

Придя на вечернюю службу, как обычно, встал у входа вблизи притвора. Люблю это место, с него видно весь храм, спины людей, все иконы. Меня такие места не отвлекают. В храме было три женщины, ожидавшие на лавочке начала. Служба началась.

Мирный, неспешный тон пения монашеского хора, четкие слова священника наполнили всё вокруг теплотой родного дома. Я пытался молиться, вслушиваясь в слова. Батюшка был мне знаком, это он служил в Новогоднюю ночь, и я со всей семьей исповедовался у него. Это давний друг одного из настоятелей храма в Симферополе протоирея Димитрия, я видел его там, но личного знакомства с ним не имел. Службы его мне нравились, были понятны его четкостью речи, неспешностью. Он был молод, лицо доброе, для меня смешное. Хороший батюшка, настоящий.

Священник вышел для принятия исповеди к аналою. Я спокойно наблюдал за происходящим. Женщины, стоявшие в храме, стали подходить к батюшке. Неожиданно для меня, первая из них повернулась ко мне и рукой указала на место впереди себя. Я же жестом показал ей, что исповедоваться не буду. Все повернулись ко мне, ожидая меня. Я пытался им всем своим видом показать, что не собираюсь этого делать. Батюшка, посмотрев на меня пристально, рукою указал на место возле аналоя.

– Я же не готов, не готовился, у меня нет покаянного настроя, нельзя, я же хотел в другой день! – как выстрел прогремело у меня в голове.

Всё во мне затихло через секунду, и неведомая сила меня повела. Слова покаяния без труда выходили из моей души, едва сдерживая слёзы, я называл свои грехи. Каюсь – гремело во мне, как удары колокола. Каюсь, каюсь! Тишина и безмолвие посетили мою душу, и её отпустило безо всякой тяготы. Положенная на меня, словно крылья, епитрахиль дала ощущения полета и надежды.

– Почему он не спросил меня про готовность к причастию, может и спросил, что я ему ответил? – пронеслось у меня в голове, но и эти мысли во мне растворились в одну секунду.

Разрешительная молитва прочитана, завтра на принятия Святых Христовых тайн. Как закончилась служба, вычитал ли я все правила, как уснул, не помню. Что-то тогда явно со мной произошло, для меня ещё неизведанное, новое. Бог мне судья и первый судья себе я сам. Всё начинается в твоём сердце – Ад и Рай. Выбор опять остался за мной!

Слепота к своим недостаткам – от тщеславия. Многое становится видно в себе, но правильно оценить это сложно, вот где надо иметь особое умение. Как полюбить истину, понять и распознать стремление к ней? Неужели надо наставлять себя на путь поиска? Да, надо быть внимательным к себе и своим внутренним убеждениям. Это может принести свои плоды, если ты на пути поиска себя, Бога, спасения души.

Утром после Литургии я причастился. Моя душа ликовала от великого чувства радости и счастья.

День я решил провести в прогулке к дальним купелям. До ближайшей купели было километра полтора, без раздумий я двинулся к ним. Прекрасная погода, солнечный день давал мне полноту сил и желания идти вперед. Людей на горной тропе не встретил и, едва добравшись до первой цели, понял, что на этом маршруте один. Это совершенно меня не смущало и не удивляло, вспоминая, что этот путь всегда был заполнен паломниками и туристами. Я был занят, занят собой и впервые творил Иисусову молитву. Так хотелось в этот день, посвятить себя молитве. Перед выходом забрал из машины четки, в своё время подаренные мне одним очень близким для меня человеком.