Если б не пачкались —
чистыми б не были.
«Глазами ушиблась…»
Глазами ушиблась:
– Простите, ошиблась!
Духами пахнула
и отпорхнула.
А я исполнен дум:
– Пора менять костюм…
«Карапузы произвели…»
Карапузы произвели
из мыла пузыри.
Пузыри летят,
карапузы глядят.
Пузыри лопаются —
ресницы хлопаются.
«Необыкновение —…»
Необыкновение —
ветра дуновение,
необыкновение —
неба обновление!
Всюду чудо,
и его внесла
преобыкновенная
весна!
«День раздал все гостинцы походя…»
День раздал все гостинцы походя:
мякоть радости – тем, этим – кость…
А закат – точно пышные похороны,
и звезда – не закрашенный гвоздь.
«Сказал мудрец…»
Сказал мудрец:
– Мы на земле – лишь гости,
в гостях должны мы, становясь добрей,
исполнить сердце плодотворной злости,
так в мякоти плодов твердеют кости.
«Круговорот жестокий…»
Круговорот жестокий
день изо дня:
востекает надежда с востока,
а на западе – западня.
Пейзаж
Ничего себе пломбир:
как на блюдечке – Памир!
«Белье, просушенное стужей…»
Белье, просушенное стужей,
я бурым утюгом утюжу,
дымок над гладким его следом,
и пахнет женщиной и летом.
«Пустой манеж потемками окован…»
Пустой манеж потемками окован,
на краешке с собой наедине
так искренне и удивленно клоун
смеется своим мыслям в тишине.
Новосибирск. 1960–1964
Джамбул. 1963
Танькины рассказки
«Автобус – люлька человек на тридцать…»
Автобус – люлька человек на тридцать.
За стеклами мелькает ночь,
а Танька тайны делать мастерица,
а Танька сон не в силах превозмочь.
Пусть щеку о плечо мое примяла —
ей неудобства хоть бы хны,
ей от соседства требуется мало —
держать за руку, тихо видя сны.
Гордиться я доверием не склонен,
хоть руку сам не всякому даю,
но с этих пор, как простодушный клоун,
я тайну несказанную таю.
«Мне вчера рассказывала Танька…»
Мне вчера рассказывала Танька,
после рыбной ловли возратясь:
– Выложу тебе я без утайки —
вот такущий мне попался язь!
Знаешь, дождь был с вечера страшенный,