– О том, как хорошо, что мы живы и здоровы, моя милая. – Сказав эти слова, я звонко рассмеялся, потом закашлял и вновь уткнулся лицом в подушку.
Она потушила окурок, поднялась со стула и уселась на кровать, напротив меня. От нее пахло домом, уютом, утраченным доверием ко мне. Я хотел ее обнять, поцеловать, заняться с ней любовью, но только вот дальше мыслей дело не пошло.
– Чего ты хочешь, Том?
– Вообще или сейчас?
– Тебе нравится меня мучить? О чем ты вообще думаешь? Где ты летаешь, Том?
– Не здесь, это точно. – Я быстро устаю от подобных разговоров. Они пусты и лишены всякого смысла. Это, как если бы обреченному на смерть человеку рассказывали о возможных путях спасения, которые он упустил. – Ладно, хватит. Давай позавтракаем и дальше видно будет.
2.
На чердаке нашего дома располагалась крохотная студия, в которой жена проводила большую часть своего времени. Она рисовала картины. Маслом, иногда просто карандашом. Мне никогда не приходило в голову, что это занятие значит для нее гораздо больше, нежели просто морение холстов. Иногда я наблюдал за ее работой, видел, как дрожат пальцы, как медленно опускаются ресницы, и пытался представить, о чем она думает. Не всегда получалось. Однажды ей удалось продать несколько своих картин, что принесло нашей крохотной семье приличную сумму денег. Мне кажется, в тот день я был рад ее успеху, радовался вместе с ней, осознавая, что счастье будет недолгим.
Вот и сейчас передо мной, на тарелке, лежит завтрак. Обыкновенная яичница, с каким-то подобием бекона. В стакане апельсиновый сок, а за окном утренний ветер срывает с деревьев золотистую листву.
Жанна стояла напротив, прислонившись к стене, и курила. Такой она мне не нравилась. Такой она напоминала мне о том, что иногда приходится принимать взрослые решения.
– После обеда нужно забрать Сагиту из школы, – сказала она, стряхивая пепел прямо на пол.
– Хорошо.
– Ты сделаешь это?
– Да.
– Что насчет работы, Том? – внезапно поинтересовалась она.
– Руфус сказал, что в скором времени в город приедет какой-то парень, которому требуются настоящие музыканты. Я мог бы попробовать себя в его постановке.
– Писать музыку для спектаклей?
– Вроде бы да. – Мне пришлось приступить к поеданию завтрака, ибо он начал остывать.
– Может, лучше вернешься в магазин?
– Я еще не уволился оттуда, – уточнил я.
– Тем более. Это стабильный заработок…
– Там воняет тухлятиной.
– И что? – Она развела руки в стороны. – Вечно тебе что-то не нравится. А деньги кто будет зарабатывать? Может, хоть раз в жизни попробуешь стать взрослым?
– Сомнительное предложение, – произнес я, уткнувшись взглядом в яичницу.
– Знаешь, что, мой милый, – Жанна подошло ближе. – Ты слишком большого о себе мнения. И тема с разводом еще не закрыта!
Я постарался пропустить мимо ушей эти слова. Потом я услышал, как она поднялась на чердак, громко хлопнула дверью и уселась за написание картин. Интересно, что же на этот раз намалюет эта взбалмошная женщина?
Спустя некоторое время я отправился в школу, чтобы забрать оттуда нашу племянницу, Сагиту. Шестнадцатилетнюю девочку, у которой были русые волосы, иногда заплетенные в косички, стройные ноги и какой-то странный, взрослый характер, вызывающий у меня волнение. Она занималась танцами. Сейчас модно заниматься танцами, это просто бум какой-то. Все стараются найти способ самовыражения на сцене. Крутятся, вертятся, одеваются в странные наряды и красятся, как последние проститутки. Сагита любила быть в центре внимания, любила валять дурака, заставляя меня краснеть перед людьми. Жена покупала ей хорошие вещи, приличные костюмы, юбки и платья, и эта мелкая стервозина постоянно крутилась перед зеркалом, воображая себя звездой бродвейской постановки.
До школы я добрался на велосипеде. Стареньком, еще довоенном. У него была слегка погнута рама, да и звонок, прикрепленный к рулю, практически не звучал. Мне нравилось передвигаться на этом транспорте. Бесшумный, малозаметный, да и к тому же популярный в нашем городе. Раньше он принадлежал жене Руфуса, но она отдала его мне после того, как упала с него и сломала ключицу.
Сагиту я обнаружил на заднем дворе, она, вместе с подругами из кружка по танцам, хоронила крохотную золотую рыбку. Рыбка еще была живой, жадно виляла хвостом, выкатывала глаза и судорожно хватала ртом воздух, непригодный для ее жабр. Подойдя ближе и прислонившись к высокому дереву, я просто наблюдал за тем, как девушки развлекаются. Они что-то кричали, смеялись, старались казаться занятыми, но, само собой, занимались этой ерундой исключительно от скуки.
Когда ко мне подошла дама, в строгих серебристых очках и накинутом на плечи разноцветном платке, я смущенно поздоровался.
– Господин Андерс, рада вас видеть, – тут же произнесла она. Я слегка пожал ей руку.
– Вы это поощряете? – в свою очередь решил осведомиться я.
– Что именно?
– Развлечение.
– Ах это. – Она улыбнулась и поправила очки. – Это всего лишь невинные забавы. Хорошо, что они не якшаются с мальчиками. В таком случае было бы горазда опаснее оставлять их одних.
Я был вынужден согласиться с этими словами.
– Как успехи у Сагиты?
– О, она чудный ребенок. Мне кажется, вам следует отнестись к ней с большим пониманием.
– В каком смысле? – не понял я.
– Сагита рассказывала, что вы не обращаете на нее внимание. Практически не появляетесь дома, часто ссоритесь с супругой. Кем вы работаете, мистер Андерс?
– Хм, ну я продавец в мясной лавке.
– Отчего же вы сейчас не там?
– Не знаю, – усмехнулся я. – У вас не будет папиросы?
Женщина покачала головой.
– У Сагиты большие успехи в танцах. Советую вам беречь такой бриллиант, может быть, в скором будущем она станет знаменитой.
– Этого я и боюсь.
Дама возмущенно фыркнула, после чего развернулась и удалилась прочь.
Я вновь стал наблюдать за тем, как девушки хоронят рыбку. Они закопали ее в неглубокую ямку, произнесли надгробную речь и разошлись. Выглядело очень странно, а главное – совершенно бесполезно. Мне даже показалось, что откуда-то донеслись звуки корявого оркестра, сопровождающего все погребальные процессы в этом городе.
Я помахал племяннице рукой. Она улыбнулась в ответ.
– Как у тебя дела, Том?