Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

Климат

Суровость погоды, стужа и зной мало тревожат народ сей. Воздух свеж и здоров; он очень сух зимой, и сие, вспомоществуя гибкости тела, укрепляет и соделывает черногорцев способными к перенесению неимоверных трудов. Летние жары умеряются восточным ветром, который, начинаясь в полдень, прохлаждает и освежает жителей. Черногорцы достигают глубокой старости: я видел 70-летних при осаде Рагузы; они уверяли, что многие из них живут и за сто.

Болезни

Болезни очень редки между черногорцами: они обязаны сим своей воздержанности, чистоте воздуха, а более порядочной жизни. Они не танцуют по ночам на балах до утомления; страсти их не возбуждаются театральными представлениями; они не знают никаких наших прихотей модной жизни. От сего многие болезни даже и по имени им неизвестны. Лечение головной боли, простудной горячки, колотья и других болезней, случающихся во время походов их, от ударения солнечных лучей или от ветра, останавливающего вдруг испарину, оставляют они природе или употребляют полезные травы и коренья. Опыт научает некоторых простыми средствами вылечивать тяжкие болезни, и сие знание переходит от отца к сыну. Между ними есть искусные костоправы. Лечение ран заслуживает особенное внимание. К легким прикладывают паутину, мох и трут; к порезам лист плюща или скорлупу чеснока. К тяжелым ранам делают катаплазм из травы, известной у нас под именем Иван-да-Марья (или иначе стенная трава), сжимая ее между двух каменьев; некоторые посыпают катаплазм солью, и от сего простого средства раны закрываются чрез 15 дней. Они не знают употребления ланцета, а отворяют кровь, как у нас лошадям: за ушьми и в икре ноги бритвой. Когда от солнечных лучей болит голова, они пускают сами себе кровь из носа, перетянув шею снурком, толкают в нос свернутой бумажкой или травой. Невзирая на грубую пищу, беспрестанные войны, лишение пособий и недостатки, которым подвергаются в частых походах, они до самой смерти живут, не чувствуя почти никаких припадков. Простая жизнь, чуждая сует и напряжений ума, сберегает их здравие. Просвещенный или, лучше сказать, светский человек скорее делается жертвой страстей вредных ему и противных природе. Обязанности обычаев, сидение за науками, редкое на открытом воздухе пребывание, неумеренность в употреблении жирной и лакомой пищи, излишество забав, прихотливость, изнеженность, славолюбие, стыд, зависть и многие другие страсти, сильнее в нем действующие, мало-помалу изнуряют телесные силы его. Даже самые добродетели, чувствительность, сострадание, чадолюбие обращаются во вред, когда при расслаблении жил сильно потрясают душу. Но черногорец, ограниченный в своих желаниях, которые удобно может удовлетворять, живет счастливо и довольно. Когда отечество в опасности, драгоценная независимость его угрожается рабством, он без размышления поспешно берет ружье, сражается, освобождает его и тем оканчивает свою заботливость. Душа его, хотя также причастна страстям, подвержена добродетелям и порокам, но не с такой степенью чувствительности: он помогает ближнему, но не мучится его страданиями; умирает за отечество, но умирает за него в сражениях, а не от уныния или сердечного сокрушения о его бедствиях; смерть друга, потеря жены или единственного сына, хотя и наводит ему сильную горесть, однако ж не такую, которая бы лишила его всей душевной твердости и, разруша крепость здравия, соделала его жертвой сего живого и нежного чувства. Словом, воспитание, приближая его к природе, которой он есть простое чадо, избавляет от множества болезней, проистекающих от образа нашей жизни и нашей чувствительности.

Произведения

Невзирая на частые набеги на своих соседей, отвлекающих от земледелия, и при всей бесплодности гор, несколько долин удовлетворяют достаточно нуждам жителей, производя хлеб, вино, винные ягоды, груши, яблоки, сливы, которые превосходны, коровье масло, сыр, кожи, шерсть, лен, воск, мед и пр. и пр. Нынешний митрополит, научив обрабатывать картофель, ввел его во всеобщее употребление.

Земледелие

Земледелие ограничивается простыми приемами, утвержденными опытом, и без улучшения, по одной привычке, пашни и сады довольно хорошо обработаны. Где нет дорог и земля гориста, работа должна быть многотрудна. Хлебные поля возделывают они киркой, а тяжести перевозят на лошаках и ослах. Лошади и быки очень редки. Овцы, в особенности же козы, которых содержат в большом числе, составляют главнейшее их богатство. По неимению лугов и недостатку корма, зимой принуждены они бывают продавать часть домашней скотины в Катаро, но весной, отнимая стада у своих соседей, они всегда заменяют свой убыток. По множеству и дешевизне домашних птиц, приносимых в Катаро на рынок, должно заключить, что они имеют их очень много. Черногорские собаки весьма уважаются в Италии и во всем Леванте; головы их похожи на телячьи; они проворны, злы и так смышлены, что в самую темную ночь по обонянию далеко слышат чужого человека, и горе постороннему, который бы хотел ночью тихонько пробраться в селение! Днем стерегут они стада и столь свирепы и сильны, что нападают сами собой на хищных зверей; ночью же охраняют деревню от внезапностей.

Торговля

Степень просвещения народа измеряется успехами земледелия и торговли. Сии два искусства подают одно другому взаимную помощь, и одно их соединение составляет силу и благосостояние царств; но какую деятельность могут доставить торговле черногорцы, которые не терпят сообщения с изобильными областями, их окружающими, и у коих хлебопашество находится в младенчестве? Они имеют сношения только с Катаро, единственным местом их торговли; да и сии заключаются в небольшой продаже и еще меньшей покупке. Сверх плодов, хлеба и масла они привозят бокезцам шерсть, шелк в куклах, лес, уголья и много соленой и копченой баранины и сыру, которые отправляются в Триест. Умеренность черногорцев сохраняет от собственного их продовольствия большую часть сих произведений. В обмен получают они ружья, пистолеты, свинец, порох, ножи и ятаганы, черепицу, коей зажиточные покрывают крыши своих домов, железные инструменты, писчую бумагу, соль, глиняные горшки, простую стеклянную посуду; еще покупают они пестрые лоскутья ситцу или шелковые платки, красивые шапочки, венециянский бисер для женщин и другие мелочные вещи. Вот чем ограничивается вся их торговля, которой выгоды всегда в их пользу и постоянно одинаковы с давнего времени. Из сего заключить можно, что золото скопляется со дня на день в их земле и что тот, коего платье бедно, имеет небольшое сокровище, которое, не обращаясь, лежит зарыто в углу его дома. Торг производится меной или наличными деньгами, способ самый простой и верный; ибо, опасаясь обмана, они никогда не заключают договоров с людьми мало им известными. Жители коммунитата Доброты заслужили их доверенность; они берут от них наперед деньги или товары и обязуются доставлять в приличное время хлеб, рыбу или другие припасы, и верно держат данное слово. Обыкновенно они имеют таковые сношения с кумовьями и крестными братьями[41 - В залог дружбы они меняются крестами, и сие называется между ими побратемо, то есть крестный брат, почитаемый не менее родного.]; сие дальнее родство делает условия их священными и ненарушимыми. Кроме мелкой турецкой монеты, венециянских червонцев и австрийских серебряных талеров, они не берут никаких денег.

Науки, ремесла и язык

Черногорцы совершенные невежды. Умеющие читать и писать почитаются между ними людьми учеными. Высшее духовенство и те дворяне, кои служили в российской армии, довольно сведущи. Кроме священных книг, печатаемых в Киеве, они не читают никаких других. Свободные ремесла, кроме необходимых в жизни, также вовсе им неизвестны, ибо предметы роскоши становятся не нужными в грубом образе жизни, какую ведут они, подобно самым необразованным народам. В каждом доме из собственной шерсти и льну делается толстое сермяжное сукно и холстина. Одежда их не подвержена непостоянству мод: она всегда проста и одинакова, почему и не трудятся они для обрабатывания других изделий, им излишних. Имея необходимое, зная отчасти кузнечное и слесарное мастерство, служащее для починки ружей, они живут в совершенном неведении других искусств и художеств. Женщины суть лучшие их ремесленники. Черногорцы, удержав вольность свою и имея мало сообщения с иноземцами, сохранили в полной чистоте коренной славянский язык. Выговор их мягче и приятнее, нежели сербов, кроатов и далматов, ибо первые мешают славянские слова с турецкими, вторые с немецкими, а последние с итальянскими. Пишут они церковными буквами.

Правление

Черногория есть республика, в коей равенство поддерживается бедностью, вольность храбростью, закон заменяется обычаем. Сия малая область представляет образ правления без печатных уставов. Черногорцы, не платя никаких податей, не собирая общественной казны, управляются сами собой и живут покойно и счастливо. Правление Черногории можно назвать народным и избирательным. Сейм, или сбор главарей, есть драгоценнейший залог их независимости; на оном решится мир, война и большинством голосов избираются как сам митрополит, так губернатор и 4 сердаря или военачальника. Вот как это делается: когда соберутся на обширный луг, находящийся при монастыре Цетине, митрополит излагает нужду объявить войну, заключить мир или сделать какое-либо постановление и спрашивает, согласны ли они или нет. Священники и главари, разошедшись по толпам, повторяют предложение слово в слово. Начинается беспорядочный шум; народ рассуждает, толкует, спорит, но никогда не случалось, чтоб, подобно другим народным депутатам, рубили тут уши и носы. Звон колокола повелевает замолчать, и как бы спор ни был силен, но при первом звуке настает совершенная тишина. Митрополит опять спрашивает, чем они решили и согласны ли на предложение. Обыкновенно следует ответ: «Буди по твоему, владыко!» (так они называют митрополита). Достоинство владыки и губернатора сделалось наследственным, ибо уважение, которым они пользуются, число их доброжелателей и частью искательство, доставляют сие звание и детям их или родственнику, которому они хотят передать свой сан. Таким образом в фамилии Петровичей и Радоничей уже с давнего времени утвердилось сие звание. Сердари избираются на жизнь и весьма уважаются по тому, что в них предполагается храбрость и искусство, доказанные опытами во многих сражениях. Чин сей не может сделаться наследственным, ибо каждый черногорец, почитая себя храбрым, ищет его. Князья или главари деревень избираются старейшинами семейств; иногда и сии удерживают титла для детей своих, если они того достойны и будут выбраны. Князья сии, имея пышный титул, не более как наши деревенские старосты или выборные. Губернаторы, сердари, не имеют ни почестей, никаких преимуществ, никакого знака отличия или вознаграждения, и малое имеют влияние на правление; они приглашаются посредниками в легких ссорах и участвуют на сеймах, ибо без согласия их, как народных представителей, не может быть решено никакое постановление. Верховная духовная и гражданская власти перешли в руки митрополита; но единственно потому, что он заслужил оные своим просвещением, а более мужеством и твердостью; ибо в противном случае власть его соделалась бы ничтожной, и народ, будучи чем-либо недоволен, не стал бы ему повиноваться. Из сего должно заключить, что правление нынешнего владыки справедливо и кротко. Образ внутреннего гражданского правления сходствует совершенно с древним патриаршеским: старейшины или отцы семейств имеют полную власть над своими домочадцами. Здесь нет наследственного дворянства, все имеют равные преимущества и последний черногорец может быть на время князем, сердарем и губернатором. Однако же те из них, кои за службу получили дворянство от сербских королей или занимали должность представителей народных, хотя и не имеют дипломов и никаких преимуществ; но, происходя от отцов, почтенных титлом, всюду дающим достоинство дворянина и соединенные с оным права, по справедливости должны быть признаваемы за благородных.

Законы

Под словом «законы» я разумею то, что заменяет оные. Здесь нет ни судей, ни прокуроров, ни стряпчих, и может быть к удивлению многих должен сказать, нет никаких тяжеб. Собственность переходит по наследству к детям мужеского пола: старший получает дом и заведения, младший выбирает лучшую часть земли; они никогда не продают ее, живут обыкновенно вместе, хозяйство имеют общее; обычай заменяет завещание и каждый благоговейно соблюдает достояние отцов своих. Окруженные неприятелями, знают, что согласие составляет их силу, и потому ссоры у них редки. Славные своим грабительством у неприятелей, воровство в своей земле почитают бесчестным и преступлений сего рода почти никогда не бывает. В случае же кражи они прибегают к священнику, который после обедни, зажегши свечу черного воска, требует возвращения покраденных вещей и угрожает проклятьем. Вера у сего неразвившегося народа так сильна, что при третьем провозглашении большая часть виновных падает на колени и признается. Кроме публичного покаяния не налагается на них никакого наказания; но общественным мнением лишается он уважения; его бегают как язвы, и даже семейство его теряет к нему доверенность. Преступник, утратив честь, впадает в уныние и обыкновенно сам себя убивает или оставляет дом и отечество.

Черногорцы, как и бокезцы, весьма чувствительны к чести, злобны и мстительны. Хвастливость их не уступает французскому самохвальству. Всякая ссора начинается бранью, а кончится тем, что они стреляют друг в друга из ружья или рубятся на саблях. У некоторых приморцев, более просвещенных, предупреждая неприятеля, вызывают его на смертельный поединок. У черногорцев же, если один будет убит или ранен, родня отмщает за него, что они называют кровь за кровь. Если не могут убить явно, то под видом дружбы всякой хитростью стараются достигнуть своей цели. Вдова убитого хранит кровавую рубаху, дабы сына своего, когда он возмужает, подвигнуть к мщению, и как случается, что убийца оставляет свое Отечество, то мстят на его ближнем. Сей невинный находит новых мстителей; таким образом вооружаются целые селения, и тогда ни губернатор, ни сам владыка не в силах остановить кровопролития. Обычаи сии напоминают те варварские времена XI и XII столетий, когда право сильного почиталось справедливостью, а не преступлением, и когда люди, не следовавшие сему обычаю, предавалися презрению. Но сии кровопролития не слишком часты; они предупреждаются следующим способом, который также служит и в других ссорах: обе стороны посылают переговорщиков для установления суда, что они называют послать на веру. Согласившись на мир, избирают посредников поровну с каждой стороны. Число их по доброй воле простирается от 10 до 40. Судьи сии, соединившись, выслушивают подробно о деле и считают выстрел ружья или удар саблей не по вреду, который он причинил, а по тому, какой бы он мог сделать, и по здравому суждении и разбирательстве произносят торжественный приговор, не подверженный никакой апелляции. Виновный осуждается заплатить денежную пеню; за одну рану 10 червонных, за две 20, а за убийство 120 червонных; но если преступник не в состоянии внести таковую сумму, то за раны платят только то, чего стоило лечение; а за убийство подносят обиженному подарки, состоящие в оружии и лучшей одежде. В смертоубийстве, для доставления большого удовлетворения, заставляют преступника оказать уничижительное смирение, или, так сказать, просить публично прощения. Для сего судьи и присутствующие составляют большой круг, в средину коего осужденный, имея повешенное на шее ружье, саблю или кинжал, должен ползти на коленях к стопам оскорбленного, который, сняв с него оружие, поднимает и, обняв его, говорит: «Бог тебе простит!» Присутствующие кликами радости поздравляют примирившихся и два соперника после сего искренно позабывают свою вражду. По примирении виновный угощает всех судей и несет издержки сего пышного праздника. Должно заметить, что при подобных суждениях (которые они называют кровавое коло или кровавый суд) нет лицеприятия: тут деньги не могут подписать приговора, ибо страх мести, как бы кто ни любил оных, поневоле заставит быть беспристрастным. Муж, убивший преступную жену, точно так как и пойманного вора, не подлежит законному наказанию; если же, по разбирательстве между родными, окажется она невинной, он платит кровь за кровь отцу или брату, или и его убивают. За убийство женщины, по примирении, сделав уничижительный приговор, не платят кровавой дани. Девица, прежде замужества родившая, побивается каменьями, и отец или брат бросает первый камень, а соблазнитель расстреливается своими ближними. В тяжбе, где требуется 12 свидетелей, за недостатком сего числа, должно подвергнуться водяной пробе или отступиться от дела. Для сего кусок раскаленного железа, брошенного в котел кипящей воды, должно достать обнаженными руками.

Император Павел I повелел учредить постоянное судилище под именем Кулук, состоявшее из 60 избранных старцев, и определил им на жалованье 2000 червонных. Почетные сии судьи должны были разбирать все гражданские и уголовные дела, но как с одной стороны судьи, получающие жалованье, производили в других зависть, и искательство сих мест причиняло беспорядки, а с другой и подсудимые, привыкшие по своему желанию выбирать себе судей, не соглашаясь подвергнуться суждению Кулука, то оное верховное судилище, по приказанию императора, на другой же год уничтожено.

Вера

Черногорцы прибежны к Богу. Вера их проста и искренняя; они не пропускают праздника, чтоб не быть в церкви, не предпринимают никакого дела, не перекрестившись, и хотя немногие знают читать Отче наш, но слепо исполняют долг христианина. Молитва, милостыня и примирение с врагами пред святым причастием, суть добродетели, довольно уже смягчившие их дикий нрав. Посты строго ими наблюдаются. При умеренном образе жизни, оные для них не затруднительны. Обряды богослужения греческой веры те же самые, что и у нас; они не уважают образов, писаных на холстине и стенах, кажется, единственно по тому, что такие употребляются католиками. Притеснение греческого исповедания в Катаро, и (едва ли вероятный) поступок католиков, которые, как говорят они, за сто лет пред сим, в Рагузе, в праздник Пасхи, зажгли греческую церковь, в коей погибли все бывшие у заутрени, питают сию вражду.

Праздник Рождества

Из числа церковных торжеств, которые вообще сходны с нашими, обряд, бывающий у них на праздник Рождества Христова, относится к самой отдаленной древности и, кажется, сохранился от первых христианских времен. Накануне каждое семейство при закате солнца приготовляет толстое дубовое бревно, местами расщепленное и украшенное лавровыми ветками. Старейшина с своими домочадцами кладет полено на очаг и, когда оно загорится, льет масло и вино и бросает горсть соли и муки на огонь; потом, засветив оным свечи и лампаду пред иконами, молит о благоденствии своего семейства и всех христиан. После берет кубок вина, отведывает немного, подает старшему сыну, сей передает другому; и кубок обходит вокруг без различия пола, – обстоятельство особенное, ибо женщины, исключая церковных обрядов, не допускаются в сообщество мужчин. Сия патриархальная молитва показывает веру их к небесному промыслу и ожидание изобилия плодов земных. По окончании обряда мужчины выходят на высоту, стреляют из ружей и громким голосом возвещают начало торжества. В сие время зритель поражается звуками выстрелов и кликами: «Христос родися!» В одно время в каждом селении и во всей Черной горе начинается стрельба. После сего садятся за сытый стол, посреди коего положены один на другой три хлеба в виде сахарной головы, на вершине которой втыкают зеленую лавровую ветвь с апельсином или яблоком. Пред каждым мужчиной положен сделанный или вырезанный из хлеба лук со стрелой, готовой лететь. Старожилы дают сему разное значение, но вероятно, что лук знаменует подвиги их предков, а лавр приобретенную ими славу. Праздник продолжается восемь дней, в продолжение которых, как и во время Пасхи, стол, сделанный из настланной соломы, не снимается, яствы готовы для угощения посетителей, странника и бедного. В сии дни черногорец оставляет воздержанность, не думает о будущем, забывает настоящее, забывает самого себя и издерживает столько, сколько было бы ему достаточно на многие месяцы. Браки и крестины доставляют новые, не столь пышные пиршества, но в Рождество и беднейший, дабы удовлетворить издержкам, продает что-нибудь; даже траур от того не освобождает; вся разность в том, что печальное семейство не стреляет из ружей и не выходит из дому посещать друзей своих.

Духовенство

Монахов в Черногории весьма мало. Они ведут строгую, совершенно затворническую жизнь. В сей сан посвящаются особы из именитейших граждан; они занимаются учением, довольно просвещены, ибо надеются достигнуть митрополитского достоинства, и участвуют на сейме в выборе владыки. Они разделяются по 4 монастырям, находящимся в Цетине, Станевичах, Берчели и на речке Чернице. Светское духовенство едва умеет читать и совершать службу и в одежде не различается от народа. Священник, входя в церковь, снимает на паперти свое оружие и берется за него первый при клике: кто есть витязь! Они отличаются храбростью, и потому большей частью, по избранию своих прихожан, начальствуют отрядами. Священники, кроме сана, весьма уважаемого, не имеют никаких посторонних доходов, а довольствуются своим достоянием, и никогда не отделяются от своего семейства.

Епархия

Достоверные писатели полагают основание здешней епархии в XIV столетии. Одни приписывают оное императору Стефану из дома Нейманья, другие – Стефану, королю Сербии, который, дабы иметь в стране сей более приверженцев, возвел архиепископство Цетинское на степень митрополии, зависящей от патриаршества Константинопольского. Римские писатели уверяют, что Македоний, один из греческих епископов, в 1640 году написал покорную грамоту папе Урбану VIII, но не видно, чтобы он, ниже преемники его, искали соединения с западной церковью. Напротив, независимость черногорских митрополитов явствует и из того, что в 1720 году, во время посвящения одного из них, султан послал своего чауша засвидетельствовать ему свое уважение и уверить в своем доброжелательстве. Нынешний митрополит, покровительствуемый императрицей Екатериной II, умел склонить Иосифа II к утверждению духовной своей независимости. Петр Петрович получает от двора нашего значительное вспомоществование; прочие его доходы, состоящие в приношениях и сборах с его собственного имущества, могут простираться до 40 или 50 000 рублей.

Нынешний митрополит

Влияние митрополита Черногорского на славянские народы Сербии, Боснии, Герцеговины и Далмации, содействие его с нашими войсками в войне против французов, сделают, может быть, подробности о нем занимательными.

Петр Петрович родился в 1753 году, в селении Негуш близ Катаро. С малолетства назначенный быть главой республики, он воспитывался в С.-Петербурге в Невском монастыре; сие воспитание, при природных дарованиях, сделало его достойным сего сана. Проходя все чины духовного звания, в 1777 году, в Вене, он был принят императором Иосифом II благосклонно и в том же году в Карловице посвящен в митрополиты. Отправясь из Вены в С.-Петербург, хотя вспомоществуем был аббатом Долчи и рагузинским графом Зиновичем, но предложения его не имели успеха. В другой же раз при дворе Екатерины Великой был он принят с отличным вниманием. При вторичном возвращении из Петербурга, во время Турецкой войны 1789 года, он сделал диверсию в Боснии и Герцеговине, а в 1788 году влиянием и внушениями отвлек войска паши Скутарского от участия в войне против России. Сия преданность обратила на него милости императрицы. Славное разбитие Магмута, паши Скутарского, еще более сделало его известным. Император Павел I также был к нему милостив и украсил его орденом Св. Александра Невского. В сем 1806 году наиболее ему обязаны приведением в подданство жителей Катаро. Император Александр I, кроме многих щедрых подарков, за отличную его храбрость, при защищении Катарской области оказанную, пожаловал ему богатый клобук митрополита.

Петр Петрович немалого роста, имеет стан стройный, лицо румяное, вид привлекательный, наружность важную и глаза, исполненные живости. Я имел случай видеть его при въезде в Катаро, когда он был в церкви, на вахт-параде, при осмотре укреплений и в доме губернатора генерала Пушкина; видел его в сане первосвященника, владетельного князя, генерала, инженера, обходительного придворного, и могу сказать, он не похож на Петра Пустынника, собравшего воинство крестоносных рыцарей, он один в свете архиерей, согласующий в себе достоинства, столь противоположные пастырскому жезлу. В церкви, когда с важностью сел на приуготовленный ему трон, он был царь. В доме у генерала, черное бархатное полукафтанье, подпоясанное богатым кушаком, на коем висела сабля, украшенная драгоценными каменьями, круглая шляпа и Александровская лента чрез плечо, представляли его более генералом, нежели митрополитом, и в самом деле он с большой ловкостью повелевал пред фронтом на вахт-параде и при осмотре постов крепости, нежели с небольшой уклонкой благословлял подходивших к нему офицеров. Он всегда окружает себя многочисленной свитой; витязи его или гвардия – настоящие исполины, чудо-богатыри; самый меньший из них не менее 2 аршин 12 вершков; впереди шел великан росту 3 аршин; оружие их блестит золотой насечкой, перламутром и кораллами; одежда вся обшита позументом и залита серебром. Петр Петрович говорит по-итальянски, по-французски и по-русски, точно как на своем природном славянском языке, но по своей политике и сану полагает приличнейшим употреблять в публичных переговорах, для первых двух, переводчиков. Он чужд предрассудков и суеверия, любыит просвещение, находит удовольствие беседовать с иностранцами, внимательно наблюдает ход политических происшествий в Европе, умеет пользоваться обстоятельствами и искусно вывертывается из трудных дел. Путешествия его, просвещение и природная острота придают разговору его ясность и приятность, а обхождению самую тонкую вежливость и важность. Ум его в беспрестанной деятельности; властолюбие управляет всеми его деяниями и помышлениями. По всему кажется, что он весьма расположен к завоеваниям. Политические и военные его дарования и дух его народа могли бы обнадежить в успехе, если бы он был в состоянии приучить черногорцев в подчиненности, без которой и храбрость их бесполезна. Возвышенным умом, мужеством и твердостью он сделался царствующим самовластным владыкой. Воля его почитается законом, и черногорцы слепо ему повинуются; они боятся его взора, и исполняя его приказание, говорят: «Тако Владыка заповеда». Таким образом соединив в себе гражданскую и духовную власть, он сделал много добра своему отечеству и прекратил частые смертоубийства и буйства. Впрочем, власть его кротка: непослушных предает он проклятью, и если в это время умирает кто-нибудь скоропостижно, то легковерный народ говорит: «гнев Божий поразил его; конечно, он был виновен!» Венецияне и австрийцы не признавали его владыкой Цетинским, Скандерийским и приморским, то есть митрополитом Черногорским, Албанским и Бокезским, может быть, потому, что последние две области не принадлежали ему; но он влиянием духовной своей власти умел привесть их в опасение, заставить уважать сам свой и искать его дружбы и расположения. Во время войны он лично предводительствует войсками и почитается столь же искусным политиком, как и генералом.

Образ черногорской войны и их тактика

Черногорец всегда вооружен: в самых мирных занятиях он имеет при себе ружье, пистолеты, ятаган и сумку с патронами. Ношение оружия на Востоке почитается знаком отличия и принадлежностью независимости. В свободное время упражняются черногорцы в стрелянии в цель и приучаются к оному с младенческих лет. Даже в играх и увеселениях их виден воинский дух. Бесспорно от всех признаются они искуснейшими стрелками. Привыкши к трудам и недостатку, с веселостью и без утомления делают суворовские марши; опираясь на конец длинного своего ружья, перепрыгивают широкие рвы и переходят такие пропасти, где для других войск должно бы строить мосты; с легкостью восходят на неприступные скалы; терпеливо сносят голод, жажду и всякие нужды. Когда неприятель разбит и ретируется, они обгоняют его так скоро, что сим заменяют конницу, которой в здешних горах иметь невозможно.

Подобно мальтийским кавалерам, ведут они вечную войну с турками. Обитая в горах, представляющих на каждом шагу трудные дефилеи, где горсть храбрых может остановить целую армию, они не боятся стоять на страже и в 24 часа все воины могут собраться на место угрожаемое. Если неприятель силен, они жгут села, истребляют свои поля и заманивают его в горы, где, окружив, нападают с отчаянной храбростью. Черногорцы в опасности отечества забывают личность, свою пользу и частные вражды, повинуются начальникам и, как мужественные республиканцы, почитают счастьем, Божеской милостью, умереть в сражении. Здесь они являются истинными воинами, вне отечества дикими варварами, предающими все огню и мечу. Понятие их о войне совершенно различествуют от правил, принятых просвещенными народами. Они режут головы неприятелям, попавшимся в руки их с оружием в руках, и дают пощаду только тем, кои прежде сражения добровольно отдаются. Отнятое имущество почитают своей собственностью и наградой храбрости. Сами же сражаются, в полном смысле слова, до последней капли крови. Никогда черногорец не просит пощады; если же он тяжело ранен и не можно спасти его от рук неприятеля, то товарищи отрезывают ему голову. При нападении на Клобук, небольшой наш отряд принужден был отступить. Один из офицеров, дородный и уже в некоторых летах, упал в землю, изнуренный усталостью. В сию минуту прибегает к нему один черногорец и, вынув свой ятаган, говорит ему: «Ты очень храбр и желать должен, чтобы я отрезал тебе голову. Сотвори молитву, перекрестись…» Пораженный удивлением и ужасом офицер собирает силы и с помощью того же черногорца скоро догоняет своих. Всех попавшихся в плен почитают уже убитыми. Раненых своих выносят из сражения на плечах, и к чести черногорцев должно сказать, что таким образом спасали они наших офицеров и солдат. Подобно черкесам, малыми партиями единственно для отнятия скота делают они беспрестанные набеги и почитают это молодечеством. В сих сшибках ни один из соседей сравниться с ними не может. Будучи безопасны в своих жилищах, где уже с давнего времени никто не осмеливается их беспокоить, они безнаказанно продолжают грабительства, пренебрегают угрозами Дивана и ненавистью своих соседей; словом, имя черногорца наводит ужас.

Оружие, небольшой хлеб, сыр, чеснок, немного водки, старое платье и две пары сандалий из сыромятной кожи составляют весь багаж черногорцев. В походе не ищут они защиты ни от солнца, ни от холода. Во время дождя черногорец, завернув голову струкой (суконная шаль) на том же месте, где стоит, свернувшись в клубок, ничком и стоя на коленях, имея ружье под собой, спит весьма покойно. Три, четыре часа ему достаточны для подкрепления сил, прочее время беспрестанно ночь и день нападает. Их никогда не можно удержать в резерве; кажется, они не могут сносить виду неприятеля. Когда расстреляют патроны, то с покорностью просят их у всякого встречающегося с ними офицера; а получив оное и браня Бонапарте, стремглав бегут в переднюю линию. Если неприятеля не видно, то они поют и пляшут или занимаются грабежом, в чем (должно отдать им справедливость) они весьма искусны, хотя и знают пышных названий: контрибуция, реквизиция, насильственные займы и тому подобное. Грабеж называют они просто грабежом и отнюдь в том не запираются.

Вот как сражаются сии нерегулярные войска: будучи в превосходном числе, не прежде нападают скрытой силой, как употребив хитрость. Для сего скрываются в оврагах и высылают только малое число стрелков, которые отступая, заводят в засаду, где окружив неприятеля, предпочитают белое оружие, поелику сила и отважность делают успех для них более надежным. Если же они слабее, то выбирают выгодное положение на высоких скалах, откуда, произнося всякие ругательства, вызывают на бой. Большей частью нападают они ночью, ибо система их есть нечаянность. Впрочем, как бы они малочисленны ни были, стараются утомить неприятеля беспрестанным сражением. Читатель после увидит, что лучшие французские вольтижеры на передовых постах всегда были истребляемы, и неприятельские генералы нашли удобнейшим стоять под защитой пушек, которых черногорцы не жаловали. Однако ж скоро к оным привыкли и с подкреплением наших егерей смело всходили на батареи. Тактика черногорцев ограничивается меткой стрельбой. Небольшой камень, яма, дерево укрывает их от неприятеля. Стреляя большей частью с земли, берегут они себя, и верный, скорый их выстрел несет смерть в сомкнутые ряды регулярных войск. Сверх того они отличаются хорошим глазомером, умеют пользоваться местоположением, и как сражаются, обыкновенно отступая назад, то французы, почитающие сие трусостью, всегда обманывались и попадались в засады. Напротив того, они так осторожны, что самые хитрые маневры обмануть их не могут. Они слышат неприятеля, так сказать, по обонянию и усматривают его тогда, когда едва только можно рассмотреть движение его в зрительную трубку. Чрезвычайная дерзость их торжествовала над искусством опытных французских воинов. Нападая на колонны с флангов и фронта рассеянно, следуя внушению личной смелости, они не боялись ужасного батального огня французской пехоты. Генерал Лористон желал двух черногорцев, попавшихся в плен, отправить в Париж на показ; но один из них разбил себе голову об стену, а другой уморил себя голодом.

Из сего заключить можно, что черногорцы, вне гор своих, не могут противостоять регулярным войскам единственно потому, что, предав все огню, они не долго могут быть в поле. Храбрость их в содействии с нашими войсками и плоды победы терялись от их беспорядка. При осаде Рагузы не можно было узнать, сколько их было под ружьем, ибо беспрестанно одни уходили домой с добычей, другие возвращались оттуда и после нескольких дней неутомимых трудов с какой-нибудь безделицей отходили в горы. С ними нельзя идти в дальний поход, и потому ничего важного предпринять невозможно. Впрочем, по своей способности к горной войне, без всякого сведения в тактике, во многом имеют они преимущество над регулярными войсками. Во-первых, они одеты легко, чрезвычайно метки в стрельбе и заряжают ружье свое гораздо скорее солдат, которые, имея ружье с прямым прикладом, не всегда умеют попадать в цель. Черногорцы же в жару сражения, лежа и рассеявшись, стреляют на соединенный фронт. Потому-то в числе 100 или 150 человек неустрашимо нападают они на колонну, из 1000 человек состоящую. В правильном сражении по одним знаменам можно судить об их движении. Они имеют условленные крики, дабы соединиться и напасть вдруг на слабую сторону. От главного знамени, носимого при митрополите, голосом дают они знать, что должно делать. Тогда внезапно бегут вперед, с дерзостью врубаются в каре и почти всегда причиняют беспорядок. Представьте дикий вой, ободряющий черногорцев, ужасающий французов, и присовокупите к тому отрубленные головы, висящие у них на шее и за плечами! Все сие должно произвести, как мне кажется, ужасное действие. В авангардных перестрелках, в снятии пикетов, а всего лучше в истреблении неприятельских запасов, черногорцы могут служить при армии с большой пользой; а если подчинить их военному порядку, что не невозможно, то с 100 000 таких воинов, можно бы дать хороший урок лучшим регулярным войскам.

Образ жизни, нравы и обычаи

Жизнь черногорца единообразна. Пробуждаясь с зарей, он оканчивает день с захождением солнца; когда же ночи бывают длинны, то с семейством своим проводят несколько времени у очага, где горящая ель служит ему вместо свечи. Война есть главная страсть. Деятельность, предприимчивость и храбрость их внушают ужас; но сколь жестоки они против неприятеля, столь кротки и миролюбивы в доме. Посреди трудов и когда бывает один черногорец имеет вид угрюмый и важный, в обществе же всегда весел и охотно предается радости. Вина у них много, но пьют его умеренно и никогда не упиваются до потеряния чувств. Говоря с знатными иностранцами, они не показывают ни низости, ни дерзости, и, что всего удивительнее при таком невежестве, очень остроумны и изъясняются с ловкостью и приятностью. Черногорцы не имеют понятия о неравенстве состояний, и потому, не исключая и начальника, которому обязаны повиноваться только в сражении, они обходятся очень свободно и кланяются малым наклонением головы и движением руки с такой приятностью, как бы учились у танцмейстера.

Гостеприимство, святая добродетель всех народов, от корени славян происходящих, у черногорцев почитается должностью. Странник, которого буря застигла в дороге, требует его у первого дома, и если в деревне нет знакомых, то обыкновенно идет он в дом князя. Не спрашивая ни имени, за чем и куда идет, хозяин потчевает гостя, чем может, жена или младшая в доме невестка умывает ноги и, положив обе руки на его плечи, ожидает приказания и служит ему вместо служанки; отходя, в знак благодарности, гость, потрепав хозяина по плечу, говорит: «Спасибо, земляк, подлинно у тебя добрая жена». Черногорец не может отказать в гостеприимстве смертельному врагу, убийце сына своего, и, приняв, оказывает ему должное внимание. Подобно древним рыцарям, будучи связан честным словом, хранит тайну, ему вверенную, от друга или врага с равной точностью.

Старости отдается величайшее уважение. Начальником селения вообще бывает человек самый пожилой. Юноша встает при входе старца и почтительно целует ему руку; женщины целуют руку у мужчин, а стариков целуют в лоб, в правое плечо и руку. Чувства сыновней любви обязывают еще к большему почтению: превосходный обычай, который, укрепляя связи общества, покрывает цветами путь, ведущий к гробу! Храбрость против неприятеля и сей обычай черногорцев напоминает счастливые дни Спарты.

К стыду просвещенных народов черногорец имеет уважение к жене ближнего. Иосиф здесь не редкость, ибо жен Пентефрия совсем нет. Женщины почитаются низшим созданием. Апостольские слова: «Жена да боится своего мужа» здесь в полной мере исполняется. Черногорец требует от жены своей беспрекословного повиновения и хочет, чтобы она служила ему раболепно. Впрочем, обходятся они с женами снисходительно и без гостей допускают к столу. Женщины имеют довольно свободы; они не прячутся от мужчин, как у бокезцев; только девицы, кроме церкви, и то на великий праздник, никуда из дому не выходят. Жена, принимая фамилию мужа, и по отчеству зовется его же именем. Походы, поездки в Катаро и частые отсутствия мужей благоприятствуют распутству, но женщины целомудренны, может быть, отчасти и по необходимости, ибо верная смерть угрожает им и любовникам их за неверность. Впрочем, черногорцы такое имеют уважение к нежному полу, что считается великим бесчестием и низостью обидеть женщину, и потому-то употребляют их для посылок и часто шпионами. Красавица в лагере черногорском может быть столь же покойна и безопасна, как под надзором своей матери; почлось бы великим бесчестием для того, кто вздумал бы влюбиться в нее. В походе жена мужу несет съестные припасы; имея кинжал и пистолет, в случае нужды умеет ими защититься. Мать даже до забвения печали хвалится ранами своего сына, и хотя она больше мать, нежели республиканка, однако ж ближе всех сходствует в сем случае со спартанкой.

Словом, черногорец, будучи трезв, гостеприимен, почтительный сын, нежный отец, добрый брат, супруг властительный, но раб своего слова, имеет еще столько добродетелей, что зверство его к другим перевешивается счастьем домашней жизни, которая напоминает нам золотой век и доблести наших праотцев. Он, хотя и любит жену, детей, оставляет их с крайним прискорбием, но, любя еще более отечество, разлуку с ними переносит с твердостью; отечества же своего ни за какое в свете благополучие не решится оставить. Адмирал (Дмитрий Николаевич Сенявин) в короткое время приобрел от них неограниченную доверенность; он не только успел в том, что они перестали резать пленным головы и уже приводили их живых, но сверх всякого ожидания с помощью митрополита уговорил их предпринять поход морем, чего прежде никогда не делывали. Рота черногорцев посажена была на корабль «Москву». С великой трудностью убедили их положить оружие в сундук, и, несмотря на то, что обходились с ними снисходительно ласково, они причиняли немалое беспокойство. Когда капитан приглашал их начальников на завтрак, то все они без приглашения входили в каюту. Заметив же, что офицерам подают на стол больше блюд, нежели матросам, они хотели, чтоб и им тоже давали. По взятии крепости Курцало, праздник Рождества приближался; они не давали капитану покою и просили, чтобы поскорей шел в Катаро; когда растолковали им, что корабль при противном ветер идти не может, то они впали в мрачное уныние и сидели, повеся голову; когда же корабль приблизился ко входу, они, узнав Черную гору, произнесли радостный крик и начали опять петь и плясать. Прощаясь, с признательностью обнимали капитана и офицеров и всех, кого они больше полюбили, настоятельно приглашали к себе в гости; когда матросы им отвечали, что без позволения начальника нельзя им отлучиться, то они с удивлением говорили: «Если ты хочешь, то кто имеет право запретить тебе сие».

Черногорцы верят сновидениям, ворожеям и колдовству. Если жена видела во сне, что муж подвергается какой-либо опасности, то сей отлагает задуманное им предприятие. Сим образом хитрость женщины заменяет похищенную у нее свободу и повелевает с кротостью тем гордым мужчиной, который почитает низостью поцеловать руку красавицы! Пролитое на стол масло значит дурное предвещание, в отвращение коего, в полнолуние старая ворожея произносит некоторые таинственные слова. Ладанки на шее суть талисманы, охраняющие от нечистой силы, и от пули неприятелей.

Черногорки чрезвычайно трудолюбивы; летом разделяют полевые работы с мужчинами, зимой ткут холст и делают сермяжные сукна, одевают себя и мужей, и во всех простых рукодельях довольно искусны. Они так здоровы, что совсем не чувствуют припадков беременности, и в самый день родов продолжают работать. Дети стерегут стада; когда подрастут, помогают в трудах родителям, и в 16 лет идут на войну.

Наружность и одеяние

Самый вид черногорца показывает мужество. Они вообще великорослы, имеют широкие плечи, сухое тело и особенную стройность всего стана. Черные волосы, смуглое лицо и усы придают взгляду их вид воинственный и самую мужественную приятность лица. Мужская одежда состоит из белого сермяжного кафтана, подобного нашему, и называется белача; летом холстинная исподница, какие носят наши крестьяне, синего цвета, а зимой суконная. Русская рубаха закрывает их до колен; в зимнее время подшивается она кожей; на голове или лучше на теме носят красную шапочку с шелковой черной кисточкой. Шаль, называемая ими струка, или длинный лоскут толстого сукна служит им вместо одеяла, постели, от дождя, жару и холоду. На рубахах они не носят камзолов; кусок сыромятной воловьей кожи, привязанной к ступне ремнями, составляет род древних сандалий, называемых ими опанки; летом ноги голы, а зимой обертываются онучами. Кафтан туго подпоясывают албанской портупеей с сумками. Они носят за поясом пару пистолет, ятаган, кинжал и ножик; сабля привязывается на спине в горизонтальном положении, ружье сохраняют от дождя в кожаном мешке. Самый бедный имеет оружие, украшенное перломутом, серебром и кораллами; оно составляет все их богатство и щегольство. Черногорец не выйдет из дому, чтобы не осмотреть, есть ли порох на полке, исправны ли кремень и курок. Впрочем, о своей наружности мало пекутся, их дыхание далеко распространяет запах чеснока и свиного сала. В грязи и в крови, какими видел я их в лагере при осаде Рагузы, они наводят ужас.

Женщины малы ростом, но пригожи и очень миловидны. Они одеваются почти так же, как мужчины, только летом еще легче; тогда они носят одну рубашку, которая закрывает их грудь, а спереди разноцветная панява или передник, снизу украшенный длинными снурками. Девицы заплетают косу и красивые свои шапочки украшают по краям монетами; такое же или бисерное ожерелье составляет лучший и любимый их наряд. Кафтаны их без рукавов, как турецкий тюник; низ рубашки и широкие рукава вышиваются очень красивым узором[42 - Смотри картинку.]. Вельможи и народ, богатый и бедный, имеют одинакое платье с той только разницей, что некоторые носят серебряные пуговицы и на ногах бляхи, а замужние женщины сверх шапочки носят платок.

Браки

Чувство, которое усугубляет наслаждения, дарует человеку новое бытие, любовь не приуготовляет и не сопровождает брака: оный зависит от родителей. Обряд сватовства сходствует с нашим; разница только в том, что жених, собрав родных и пришед к дому невесты, нападает на оный примерным сражением; брат невесты требует вена, состоящего обыкновенно в женских нарядах. После венца новобрачная сопровождается с музыкой и стрельбой в дом мужа, от которого на третий день бежит к родителям, а муж ее выкупает только 10 патронами. На вдову при вторичном браке не надевают венца и вместо музыки провожают ее биением в тазы и сковороды. Дочери не наследуют отцовского имения, но братья столь щедро награждают при выдаче сестер в замужество, что они вместе с теми подарками, кои на первый день брака приносят им родственники и даже соседи, имеют уже небольшое стадо и свою собственность, весьма достаточную по их образу жизни. Как бы муж ни любил свою жену, он стыдится сего чувства и ласкает ее только наедине; любовь после брака есть тайна, и потому в одном доме и в одной избе мужчины живут розно с женщинами. Стыдливость и целомудрие принадлежит равно обоим полам.

Похороны