На грани жизни

И снова труба тоннеля завибрировала так, что нам пришлось намертво вцепиться в стойки эскалаторов и шпангоуты жёсткости. На голову сверху начали сыпаться брызги воды, причём солёной воды. Конструкция трубы была рассчитана на чудовищное давление воды, но на такие встряски – навряд ли. В голову невольно лезли всякие глупые мысли: а вдруг верхний конец трубы тоннеля от этих встрясок просто выйдет из лонжеронов верхней станции, и нас затопит здесь, как слепых котят. Когда скрежет и стон конструкций поутих, Межуев изо всех сил гаркнул вниз:

– Павел, ты живой?

Далеко внизу раздался плаксивый голос Пинтакова.

– Да жив я, жив. Вот снизку сосисок оторвало, вниз полетели.

А когда, отдуваясь, он уткнулся головой в башмаки Лисконога, то расстроено добавил:

– Я как раз их поудобнее перекладывал, а тут толчок – ну нога и соскользнула. Так что если бы не сосиски, загремели бы мои кости обратно в наши хоромы.

Димка Хавчин, стоявший над Лисконогом, иронично пропел:

– Урони-и-л… Да ты их сожрал, паразит! Смотри, а то вообще от обжорства в трубе застрянешь. Я тебя вытаскивать не буду!

Пинтаков таким же голоском протенорил.

– Слушай, ты, Хавчин, твой хавчик на одну сосиску будет меньше, слово даю!

Межуев снял бутыль и осторожно взгромоздил её на спину.

– Ладно парни, хорош болтать, а то, кажется, дождь начинается.

Действительно, сверху на наши головы начал сыпать мелкий, но противный холодный дождь из дробящихся капель воды, проникшей в тоннель. Выемки в планках эскалатора стали ещё более скользкими, и уже не раз и не два и я, и Генка, да, наверное, и остальные парни, чертыхались, оскальзываясь на этой крутизне. Олег Шурухин, который карабкался впереди меня, вдруг остановился, и я головой боднул его в пятку. Сверху послышался растерянный голос Межуева:

– Ни себе чего! Выход-то завален, парни!

В наступившей напряжённой тишине, прерываемой сиплым дыханием девятерых мужиков, эти слова прозвучали, как приговор. Я огляделся вокруг себя и только сейчас обратил внимание на слабо светящееся фосфоресцирующей краской кольцо, означающее границу зеркала океана. Уже легче. Да и уши перестало закладывать. Сквознячком свежим тянуло сверху. Значит, не так уж мы и запечатаны в нашем склепе. Начальник дрожащими руками снял бутыль со спины, а шедший за ним Шурухин, пожалуй, самый крепкий из нас, помог повесить бутыль на отбойник. Руки сейчас дрожали, наверное, у всех и не только от усталости, а и от осознания того, что мы все оказались в капкане: ни вверх, ни вниз! Похожие мысли посетили, видимо, не только меня. Первым послышался писк Пинтакова, всё-таки догнавшего нас.

– Ребятки, шо встали? Пишли вверх, а то дышать скоро буде нечем.

Пашка был из Крымска, что на Кубани, и когда волновался, переходил на «кубанскую мову», пошокивал и погакивал.

– Отдышитесь пока, а я попытаюсь разобрать завал. Раз из него дует – значит не такой он уж и плотный.

Межуев вытянулся во весь свой немалый рост и стал ощупывать препятствие.

– Вячеслав Андреевич, – подал голос Олег Шурухин – давайте я поднимусь на ваш уровень, вдвоём будет легче разборкой заниматься.

Олег отвечал в нашем отряде за работу электросистем и подъёмных механизмов. Был он не очень разговорчив и каждую свободную минуту либо кидал двухпудовки, либо махал гантелями. Однажды, ещё во время медкомиссии, перед спуском в тоннель, он на спор вогнал голой ладонью обычный гвоздь в деревянную скамейку по самую шляпку.

– Рад буду твоей помощи, только как ты ко мне пролезешь?

– Ужом. Я же не раз уже лазал и под, и над транспортёрами, так что для меня это привычно.

И правда, он втиснулся в узкий зазор над шнеками и, работая только руками, через пару минут подтянулся до завала. Межуев, когда Шурухин поравнялся с ним, дал ему отдышаться, и вскоре они принялись за работу. Мелкие куски бетона они аккуратно опускали слева или справа от нижнего транспортёра, и те с лёгким шорохом стали проноситься мимо нас, оставляя в воздухе слабую пыль.

С обломками покрупнее пришлось повозиться всем. Каждый из таких обломков осторожно передавали вниз из рук в руки, пока последний из нас, Пинтаков, не отправлял его в глубины, из которых мы только что поднялись. При этом он чуть ли не каждый раз приговаривал.

– Лети камалыга, да не шибко. Ещё може возвернёмся туда.

Наконец «эмчеэсники поневоле» со стоном и зубовным скрежетом отодвинули в сторону огромный кусок куполообразной конструкции, бывшей когда-то частью свода капонира над станцией приёма руды. После почти полной темноты тоннеля в глаза ударил странный светящийся белёсый полумрак. Один за другим мы буквально выползли на площадку у входа, густо засыпанную обломками здания станции. Само здание и защитный капонир над ним были рассчитаны на удар цунами средней силы. Теперь же станция вместе с защитными сооружениями была в руинах. Было такое впечатление, что с ней поработал кувалдой озверевший циклоп-исполин. Искорёженные бетонные конструкции, порванные как гнилые нитки прутья арматуры, согнутые и причудливо скрученные никелированные трубы турникетов впечатляли.

Слева, там, где была небольшая будка охраны, из-под растрескавшейся, рухнувшей сверху плиты, торчала чья-то нога с задранной тёмно-синей штаниной. Голень и часть икры погибшего в неверном свете полумрака казались вымазанными чёрной краской. Несколько минут мы пытались отдышаться от тяжелейшего подъёма и лишь озирались вокруг, не понимая, что тут произошло… И эта странная мгла вокруг… Она мерцала. Словно тысячи, миллионы миниатюрных льдинок, не снежинок, а именно льдинок, медленно парили в воздухе, почти не осаждаясь на землю. Было непонятно: день сейчас или ночь. Видимость была почти нулевая. Мы расползались от створа, ведущего в тоннель, в разные стороны и уже не видели лиц своих товарищей! Когда же мы вслед за Межуевым покинули руины станции, которые хоть как-то защищали нас от промозглого ветерка, белёсая мгла стала клубиться перед нами, слепить глаза, лезть холодными щупальцами за шиворот. Мы хорошо помнили, где располагался наш шахтёрский городок, где приткнулся к берегу свайный причал, у которого давно стоял морской буксир «Вайгач». Посёлок, состоящий из десятка модульных домиков, бани, пекарни, лабаза и будки метеостанции, приткнулся к самому подножию двугорбой сопки, которая обрывалась к северному мысу острова почти отвесной стеной.

Семён Маслов, единственный разнорабочий в нашем отряде, обернулся назад.

– Может, мы похороним того, с чёрной ногой, а то как-то не по-людски вроде.

– Сёма, – зло прервал его Патлин, наш машинист, – тут, может, целое кладбище образовалось. Ты что, всех собрался хоронить?

Семён, ничего не говоря, развернулся и побрёл к куче, из-под которой торчала нога. Также ничего не говоря, мы пошли вслед за ним и вскоре откопали труп. Это был Аракелов, охранник, человек уже пожилой. Видимо, в момент катастрофы он успел вскинуть руки к голове, и она была единственным, более или менее уцелевшим органом. Смерть Аракелова навела нас на мысль, что катастрофа произошла ночью или под самое утро. Прокопьич, как мы его звали, выходил на дежурство только ночью, на усиление к основным охранникам, дежурившим на станции сутки через двое. У нас не было ни лопаты, ни лома, поэтому останки Прокопьича мы вынесли наружу, положили их у уцелевшего куска стены и насыпали над ними холмик из камней и кусков бетона.

– Так, ноги в руки – и топаем в посёлок, – буркнул Межуев и, чуть сгибаясь под тяжестью бутыли, зашагал в белёсый клубящийся туман.

– Чур, в баньку я в первую партию! – неестественно бодро объявил Патлин.

– Ага, – глухо произнёс Маслов, – и за меня заодно сходи.

Стараясь не отставать друг от друга, все потянулись вслед за начальником отряда. Ещё не оправившись от потрясения, вызванного разрушением станции, гибелью охранника, мы снова испытали сильнейший шок. Когда мы дошли до посёлка, вернее места, где он должен был стоять, ничего, кроме взрытого склона, обнаружить не удалось. Склон был совершенно пуст. Исчезла даже трава, покрывающая всё вокруг. Под ногами хрустела голая галька. Словно, пока нас здесь не было, огромная, космических размеров, корова своим шершавым языком, слизнула дёрн вместе с травой.

– Да что за хрень тут творится? – вдруг жалобным фальцетом произнёс Хавчин и грузно осел на землю.

– Да, накрылась твоя банька, Миха, – похлопал по плечу Патлина, Маслов.

Все, как горох, осели на землю. И не только потому, что от всех этих событий поджилки стали трястись, но больше оттого, что идти-то, собственно, было некуда. На ногах стоять остался только Межуев. Он задумчиво переводил взгляд с одного парня на другого, словно оценивая их душевное состояние.

– Вот что парни, давайте для начала определимся, что у нас с продуктами.

И то верно. Когда ещё до нас доберутся? Связи-то нет, и не предвидится. Мы выложили на центр образованного круга из своих подсумков и рюкзачков кто что нёс. Получилось негусто. Питаясь скромно, раза два в сутки, вдевятером мы сможем протянуть неделю, не больше. Но главное – вода. Вокруг нас целый океан воды, но морской, а пресная – вон она – только в этой не распечатанной ещё бутыли, которую бережно нёс наш дальновидный начальник. Без пищи, говорят, можно две, а то и три недели протянуть, а вот без воды – «и ни туды, и не сюды». Два ведра живительной влаги – казалось бы, много, но стоит распечатать бутыль – и она будет прямо на глазах пустеть.

Олег Шурухин тем временем, не обращая внимания на возмущённые взгляды товарищей и немой вопрос Межуева, лихо свинтил крышку бутыли, наполнил до краёв кружку и жадно, двумя глотками, опорожнив, небрежно брызнул остатками влаги на землю. Не на шутку разозлённый Лисконог резко вырвал крышку из рук Шурухина и навинтил её на место.

– Ты чего, один что ли такой жаждущий?

Олег скупо улыбнулся.

– Уж чего-чего, а вода здесь есть, так что бутыль можно было и не тащить наверх..

– Ну конечно, – хрипло выдохнул Мишка Патлин, – тут под боком целый океан воды, только ты уж сам её пей.

Шурухин снова оскалил крепкие ровные зубы.

– У подножия седловины между вершинами есть родник. Я его ещё перед вахтой расчистил, обложил камнями, а сверху прикрыл каменной пластиной. Правда, вода в нём минерализованная, чем-то «нарзан» напоминает. Ну, так будем пить её и представлять, что мы теперь на курорте.

Лисконог досадливо крякнул и, налив кружку, предложил её Межуеву. А тот сузил глаза в сторону Шурухина.

– Олег, нужно убедиться, что родник не… – он замялся, подыскивая подходящее слово, – слизало в тартарары, как и наш посёлок.