На службе Отечеству!

А летом 1944 года В. Карпов уже в Москве, смотрит, как 17 июля ведут через всю столицу 57 тысяч немецких пленных (19 генералов), попадает в кинохронику. Осенью становится слушателем Высшей разведывательной школы при Генштабе. И с этого начинается беспрерывное шестидесятилетнее восхождение: в званиях и должностях, в новых наградах и премиях, в изданиях и переизданиях книг баснословными тиражами… Кое о чем уже было упомянуто. А сколько одних премий! Госпремия Узбекской ССР (1970), Министерства обороны (1978), Госпремия СССР (1986), премии им. Фадеева, им. Симонова, им. Бунина и даже какая-то загадочная итальянская премия «Золотая астролябия»… Да еще и высокие звания – доктор литературы Стратклайдовского университета (Англия), академик Международной Академии информатизации при ООН, почетный академик Академии военных наук России… Не обременительно ли? Признаюсь честно: кое-что мне здесь просто неведомо и непонятно, например, какое отношение имеет писатель к астролябии или к Академия информатизации… А ведь это еще не все. Он же и почетный гражданин Ташкента, «Заслуженный работник культуры Узбекистана», «Заслуженный деятель культуры Польской Республики»…

И вот при всем этом не может Карпов до сих пор забыть, что Сталин крепко покалечил ему жизнь. Твердит неустанно: «Я был уже и Героем Советского Союза, и полковником, и коммунистом, а все ходил с ярлыком «врага народа» (Правда-пять, 14.7.98). Да где ж страдалец носил позорный ярлык – под Золотой Звездой, что ли, или под полковничьими погонами? Где значилось, что он «враг народа» – в паспорте? в партбилете? в удостоверении депутата Верховного Совета? в дипломах лауреата?.. Если так, то до чего ж безгранична была советская демократия! В руководящую партию принимали «врагов народа», отмечали их высшими наградами, ставили на ответственные посты, даже брали на работу в Генштаб… Но как быть с утверждением все того же биографического справочника, что «20 февраля 1943 года решением Военного совета Калининского фронта судимость с красноармейца Карпова была снята» (с. 330)? Сня-та!..

Сам он рассказал об этом на встрече с братками так: «Вступая в партию в 1943 году, я все рассказал коммунистам. Они слушали спокойно. Один пожилой человек улыбнулся:

– Молодость. Не знал, куда силы деть, вот и бесился.

Именно так все и было. Хотелось острых ощущений, независимости, какой-то таинственности» («К новой жизни», №1’68, c.42). Не ясно ли, что речь идет о грабеже и о судимости за него? А о 58-й статье – ни слова.

* * *

Но вернемся к «Маршалу Жукову». Мы остановились на том, что «они обмыли награду», и при этом, по мысли Карпова, Сталин тайно злорадствовал по поводу будто бы оскорбительной «формулировочки» в Указе о награждении. А дальше идет взятый в кавычки, как цитата из воспоминаний маршала, текст о том, что Сталин поручает командовать Парадом Жукову. Обращает на себя внимание концовка этой «цитаты»: «Прощаясь, Сталин заметил, как мне показалось не без намека: «Советую принимать парад на белом коне, которого вам покажет Буденный» (т. 1, с. 81).

Какой намек? На что намек? Неизвестно. Эти слова Сталина должны бы сильно удивить Жукова: откуда Верховный знает о каком-то белом коне? Но – ни малейшего недоумения. Запомните сей пассажик. Он имеется и в «Генералиссимусе», но уже не как цитата, а как собственный текст автора (т. 2, с. 378).

По поводу сталинского поручения маршалу командовать Парадом автор в обеих книгах восклицает: «Какое благородство! Какая скромность! Какое уважение к Жукову. Если бы за кулисами не творилось иное. Парад намеревался принимать Сталин сам. Об этом стало известно позднее от Василия Сталина, который в кругу собутыльников разболтал тайну отца» (т. 1, с. 81; т. 2. с. 378).

Круг собутыльников – это, надо полагать, по меньшей мере, человек десять. Кто же были эти собутыльники? Назови хоть одного? Не может… А когда разболтал? Неизвестно… И каким образом от собутыльников «тайна» дошла до мультилауреата Карпова? Молчит… Да ты, сердцевед, за кого же нас держишь?

Дальше «рассказ Василия» в переложении автора: «А дело было так. Сталин понимал, что он не молод (в 65 лет это все понимают, кроме, как увидим, Карпова. – Авт.) и на коня не садился с времен Гражданской войны, да и тогда редко бывал в седле, больше руководил в салон-вагоне».

Такой, дескать, был салонный руководитель этот «вождь народа» Сталин, хочет внушить нам сочинитель. А еще, как уверяет, Верховный был ужасно сонлив. Смотрите, говорит, 30 апреля 1945 года Жуков звонил ему из Берлина. В ответ слышит:

«– Товарищ Сталин только что лег спать.

– Прошу разбудить. Дело срочное».

Обратите внимание на похожесть ситуации, – бдит разведчик, – когда произошло нападение Германии, Сталин спал. И вот кончается война, и Жуков опять поднимает Верховного с постели» (Правда. 26.4.02).

Что из этого следует? Да не то ли, что он всю войну от начала до конца проспал? А Карпов за это время под храп Верховного поймал и привел 124 «языка».

Дальше следуют две страницы подробнейшего – словно сам все видел – издевательского текста о том, как ночью Сталин в сопровождении начальника своей охраны Власика и сына Василия явился в Манеж, где «горел полный свет» и, следовательно, кроме «коновода» был кто-то из работников Манежа, и пытался с налету освоить верховую езду. Но поскольку «фокус не удался» парад было поручено принимать Жукову.

Все это чушь зеленая. Такое мог сочинить только человек, люто ненавидящий Сталина и не имеющий ни малейшего представления о том, что это такое – Сталин. Когда я рассказал Александру Проханову про эту чушь, он заметил: «Мне легче представить в седле Надежду Константиновну». И был, пожалуй, прав.

Если все-таки на минуту согласиться с Карповым, что Сталин горел желанием прогарцевать по Красной площади, то должен же военный писатель соображать, что Красная площадь это не полевая тропинка, что грандиозный Парад с его великим многолюдством, громом музыки, обилием ярких плакатов – это не тихий ночной Манеж. В такой обстановке надо так умело владеть лошадью, как это может только профессиональный кавалерист, каковыми и были маршалы Жуков и Рокоссовский. А говорить о 65-летнем старике, загоревшемся желанием принимать парад в седле, может лишь сильно необыкновенный человек, каковым Владимир Васильевич Карпов и является.

Но вот ведь еще какой поразительный факт. Карпов пишет в «Маршале Жукове»: «на моем письменном столе оказался наконец-то первый вариант воспоминаний Жукова» (т. 1, с. 78). Каким образом? Почему? С какой стати? Странно… Но, видимо, это действительно было так.

И вот на соседней странице Карпов цитирует будто бы выброшенные из воспоминаний Жукова строки: «На другой день (после получения третьей Звезды) я поехал на Центральный аэродром посмотреть, как идет тренировка к параду. Там встретил Василия Сталина. Он отозвал меня в сторону и рассказал любопытную историю». И далее следует уже знакомая нам манежная байка.

Но, во-первых, известно, что Василий боготворил отца. Так неужели он стал бы выставлять его перед Жуковым комическим честолюбцем? Ведь не был же он на тренировке пьяным. Во-вторых, как же так: только что Карпов уверял, будто Василий с пьяна проболтался «в кругу собутыльников», а теперь, оказывается, трезвым языком – трезвому Жукову. Одно грандиозное открытие уничтожает другое. В-третьих, вообще крайне сомнительно, что Василий мог быть на ночных тренировках, ибо в эту пору он командовал авиационным корпусом в Германии и, надо думать, находился там. Наконец, в так называемом выброшенном тексте Жукова писатель приводит такое место из случайного ночного разговора на аэродроме:

«– А на какой лошади отец тренировался? – спросил я (Жуков) Василия.

– На белом арабском коне, на котором он рекомендовал вам принимать парад».

Это уж совсем убийственно: ведь Василий же не присутствовал при разговоре отца с Жуковым и не знал ни о какой рекомендации. Таким знанием мог наделить его только Карпов за своим письменным столом. Это еще один, но пока не последний гвоздь в гроб махровой лжи.

* * *

В помянутый день 1 марта 1997 года я спросил Карпова, откуда он взял эту манежную историю. Он ответил, что, пользуясь высоким положением члена ЦК и 1-го секретаря Правления Союза писателей СССР, имел доступ к бумагам умершего маршала и среди них обнаружил вот этот рассказ Василия. Сокращения текста жуковских воспоминаний, конечно, могли быть, были, и очень вероятно, что при восстановлении в десятом издании (1990 г.) сокращенных мест Карпову, пользуясь своим высоким положением, удалось вставить эту самую манежную байку, которую сам и выдумал в отместку за покалеченную жизнь. Ведь без труда видно, как этот издевательский текст чужд всей книге воспоминаний Жукова, проникнутой глубоким уважением к Сталину.

А можно еще и прикинуть, сколько человек, по сведениям Карпова, знали манежную историю: Сталин, Жуков, Буденный, Власик, Василий, человек десять его собутыльников, несколько работников Манежа и, конечно же, знакомые, близкие многих из них. Наверняка это сотни людей. И пятьдесят лет все, кроме любящего сына, хранили молчание, история никак не распространилась, и вот только разведчик Карпов выведал, поймал и привел… Пригнись, читатель, брехня летит, задеть может!..

А теперь прошу всех сесть поудобнее, чтобы, не дай Бог, не упасть после того, как узнаете еще об одном открытии Карпова. Вот: «Обратите внимание на то (любит он обращать внимание читателя, как мы уже видели в строках о сонливости Верховного. – Авт.), что Сталин настойчиво рекомендовал Жукову именно того коня, с которого сам свалился. Он знал, что дисциплинированный Жуков не может пренебречь его рекомендацией, и, может быть, втайне надеялся, что с маршалом произойдет такой же, как с ним, казус, и Жуков всенародно опозорится. Но, как видим, такая мелкая, недостойная вождя, надежда не оправдалась» (Маршал Жуков. Т. 3. С. 83).

Вы поняли? Вождь державы, глава государства, Верховный главнокомандующий армии-победительницы мечтал, чтобы любимец народа, его прославленный заместитель грохнулся с лошади на брусчатку Красной площади и величайшее в истории родины торжество обернулось бы вселенским позором.

Плутарх говорил: «Ничтожные люди, возвысившиеся над другими, делают все вокруг ничтожным и недостойным»… Надеюсь, теперь уже и без Плутарха все видят, что Карпов изображал не Сталина, а выворачивал перед читателями свое собственное нутро.

Вспомните еще раз слова, будто бы сказанные Сталиным Жукову, которых не было в предыдущих девяти изданиях его воспоминаний, но вдруг появились в десятом: «Прощаясь, он заметил, как мне показалось, не без намека: «Советую принимать парад на белом коне, которого вам покажет Буденный». Именно этот текст и всю последующую манежную байку, судя по всему, Карпов и вставил.

Но во-первых, если была столь гнусная надежда, зачем делать какой-то таинственный намек, который наверняка должен бы насторожить предполагаемую жертву коварства. Наоборот, следовало как можно лучше скрыть подлую мечту. Во-вторых, этот «намек» ведь не имеет никакого отзвука или продолжения в жуковских воспоминаниях, он повисает в воздухе. В воспоминаниях хотя и появилась манежная байка, но нет и тени полоумной мечты о конфузе во время Парада. Этот «намек» в устах Сталина нужен только Карпову, дабы сущий вздор выглядел правдоподобно.

И не соображает, ну как придуманный им негодяй мог надеяться, что 48-летнего кавалериста-профессионала, до сих пор упражняющегося в верховой езде, постигнет такой же конфуз с конем, как и 65-летнего старика, впервые забравшегося в седло. Да неужто Сталин был дурее Карпова!

И после всей этой брехни Карпов еще изображает возмущение тем, что после ХХ съезда на Сталина «вылили море грязи и помоев, которые являлись не только мстительным домыслом когда-то им обиженных, но и результатом конъюнктурной подлости новых карьеристов и угодников власти» (Маршал Жуков. Т. 1. С. 84). Тут можно добавить только одно: как новых угодников, так и старых.

* * *

И вот сталинофобская туфта пошла гулять по свету. Немногие поняли ее вздорность и дали отпор. Одним из первых – покойный Владимир Успенский. В его «Советнике вождя» герой-повествователь говорит: «Иосиф Виссарионович тяги к седлу не имел. Я просто не представляю себе его на коне… И уж, конечно, он понимал, что овладевать искусством верховой езды в 65 лет – не самое подходящее время. Тем более, не для прогулок по тихим полям и рощам, где конь не будет пугаться и шарахаться, а для того, чтобы гарцевать на площади при громе оркестров, раскатах «Ура!», резких командах. Даже не всякому джигиту доступно управлять конем в такой обстановке».

Знаток вопроса, В. Успенский рассказывал: «У нас сложилась традиция: командующий парадом и принимающий парад выезжают к войскам на конях военного маскировочного окраса – на караковых, вороных или рыжих. Лишь в 1945 году, как исключение, для придания особой торжественности, решено было подобрать для принимающего Парад коня белой масти. Сделать это оказалось не легко… Лишь к середине июня нашли наконец в кавалерийском полку дивизии имени Дзержинского рослого и статного Кумира арабско-кабардинского комплексана, не просто белого, а с серебристым отливом. Этот красавец подходил по всем статям и сразу понравился Жукову. В оставшиеся до Парада дни Георгий Константинович каждое утро ездил в Манеж «обкатывать» Кумира, познавая его особенности и приучая к себе. Сработались безупречно.

Со скакуном для маршала Рокоссовского особых хлопот не было. Буденный предложил одного из своих любимцев – вороного Полюса. Статен, умен, обучен. Рокоссовскому хватило нескольких тренировок» (т. 4, с. 394).

Но многие другие авторы, поверив байке, видимо, просто растерялись и не знали, что делать. Воспроизвести – для разумного литератора, желающего воссоздать правдивый образ Сталина, это невозможно. Видимо, этой растерянностью объясняется, например, тот факт, что Ю. Емельянов в своем увесистом двухтомнике «Сталин» (М., 2002), за который получил из рук Юрия Бондарева премию им. Шолохова, даже не упомянул о Параде Победы. А вот профессор А. Уткин в своем великом труде «Вторая мировая война» (М., 2002) все-таки ухитрился в тексте объемом в 54 авторских листах выкроить семь строк для Дня Победы и четыре строки для Парада (с. 841). Начало у него такое: «9 мая московское радио объявило о великой победе». Что значит московское радио? Будучи ненавистником Сталина, любезный историк даже в строках о победе просто не в силах преодолеть себя и сказать, что 9 мая 1945 года Сталин обратился по радио к народу, поздравил с Великой Победой, провозгласил вечную славу павшим в боях за Родину. Это выглядит особенно позорно рядом с угодливыми строками о том, что сказал (цитаты!) и сделал в День Победы Черчилль. Да еще и вспомнил о выступлении Ллойд Джорджа (опять цитаты!) после окончания Первой мировой. В таком контексте это оказалось не чем иным, как низкопоклонством перед Западом. Впрочем, им пронизаны все 54 листа книги.

А Емельянову, промолчавшему о Параде Победы, право, куда как полезнее было бы промолчать кое о чем в рассказе о Тегеранской конференции. Там лауреат уверяет, что в апартаментах американской делегации «штат специалистов по прослушиванию разговоров» во главе с Серго Берия, сыном Лаврентия Павловича, установил скрытые микрофоны, и таким образом Сталин знал о всех разговорах Рузвельта и Черчилля наедине (с. 336—337). Откуда автор это взял? Оказывается, из воспоминаний этого самого Серго «Мой отец – Лаврентий Берия» (М., 1994). Да как этим воспоминаниям можно верить! Он с самого начала путается: то пишет, что в Генштабе, куда его вызвали, ему сказали: «Аппаратуру, которую получишь (подслушивающую), следует установить в одном месте» (с. 231), то заявляет, что когда явился в наше посольство в Тегеране, «аппаратура была уже подключена», и «мне предстояло заниматься расшифровкой магнитофонных записей» (там же). Да как же могли установить аппаратуру до приезда С. Берии, если он ее и привез? Кроме того, как можно было устанавливать аппаратуру до начала конференции, точнее, до того, как удалось из-за угрозы покушения уговорить Рузвельта переехать в наше посольство, – ведь он мог и не согласиться?

А уж если задача состояла в переводе живой речи, то как выглядит вопрос Берии-отца к сыну: «Кстати, как у тебя с английским?» Ничего себе «кстати»! Да это самое главное!

А кем этот Серго был в 1943 году? Девятнадцатилетним курсантом военной Академии связи. И вот будто бы именно этому юнцу Сталин лично поручил проделать хитроумную штукенцию и именно с ним каждый день часа полтора вел по поводу ее разговоры. Да еще при этом доверительно советовался с курсантом, хотел знать его высокое мнение о возможных шагах Рузвельта и Черчилля: «Как думаешь, как чувствуешь – пойдут на уступки? А на этом будут настаивать?» и т. п. (с. 235).

«Видимо, – пишет С.Берия, – о том, чем мы занимаемся в Тегеране, кроме Сталина, мало кто знал» (с. 235). Да вовсе не мало. Сам же пишет, что вместе с ним работала целая группа: «Я не знаю, кто из них был армейским офицером, кто служил в разведке или Наркомате иностранных дел (с. 234). И приводит слова Сталина о целом «ряде людей», технических специалистов, которых он будто бы отобрал лично – «которых знаю, которым верю» (там же). И никто из этого немалого «ряда людей» за шестьдесят лет не сказал ни слова о подслушивании, а написал один лишь беглый предатель Олег Гордиевский. Так предателю и вера?

Если уж оставить в стороне все этические соображения, то неужели можно поверить, что этим делом занимался сам Сталин, а не кто-то другой, допустим. Л. Берия? И неужели автор не понимает, чем могло обернуться раскрытие подслушивания на союзнических переговорах таких фигур, как американский президент и премьер-министр Великобритании? А ведь они, надо думать, приехали в Тегеран тоже со «штатом специалистов» самых разных профилей. Рузвельта сопровождали даже любимые им филиппинские повара, упомянутые в воспоминаниях Черчилля. А уж надо ли говорить о специалистах служб безопасности и разведки?

Прошло, говорю, шестьдесят лет, но до сих пор вылез с разоблачением один лишь Гордиевский да С. Берия. И вот шолоховский лауреат счел необходимым ввести все это «в научный оборот», как принято говорить. Подумал хотя бы о том, почему Берия не назвал ни единого сподвижника. А ведь говорит, что был целый «штат специалистов». И почему при нынешней вседозволенности никто из всего «штата» не поведал об этом?.. Ну, а теперь могут заговорить во всем мире. Какой это подарок русофобам и фальсификаторам истории Второй мировой войны. Право, просто поразительна бездумная легкость, с какой иные патриоты швыряют комья грязи в свою родную историю.

* * *

Но вернемся к манежному открытию. Как накинулись на этого жареного карпа ненавистники Сталина и, работая на них, – простачки да недотепы!

Правительственная «Российская газета» 24 июня 1995 года под рубрикой «Военная тайна» отметила 50-летие Парада Победы невежественной и злобной статьей «Почему Сталин не принимал Парад Победы?» какого-то недоумка Владислава Иванова.

Он не только, захлебываясь от радости, пересказывал уже известное нам вранье о кавалергарде Сталине, но добавил вранье собственного приготовления. Так, уверяет дубина, «плоды долгожданной победы диктатор не хотел делить ни с кем». Да почему же в таком случае звание маршала, ордена Суворова, Победы, Золотые Звезды Героев сперва получали Жуков и Василевский и лишь после них – Сталин и другие маршалы?