Я жил во времена Советов. Дневники

А сегодня Обертышева мои законные 100 грамм не дает «На вас вчера взяли» – «Как взяли? Кто?» – «Гончаров». Оказывается, вчера в суматохе впотьмах, чуть не из-под полы я выпил свои законные.

И вот сегодня ребята донимают: «Обрадовался на чужбинку и без всякой закуски…»

Сегодня у меня зазвенело в левом ухе. Спрашиваю Устименко: в каком? И задумал: побываю в отпуске или нет? Он угадал. Значит, побываю.

3 января

Ночую на посту Горбаренко. Это новый ефрейтор, родной брат нашего полковника.

Эренбург прислал во «Фронтовую правду» новогоднее поздравление. Желает нам быть в Берлине весной. «Во-первых, весной даже немецкие города лучше, а, во-вторых – и это самое главное – весна приходит раньше осени». Все надеются, что новый год будет годом победы.

6 января

«Прислушайтесь, друзья. То бьют куранты истории. Мы начинаем не новую страницу – новую летопись. Сердце и ум твердят: 1945 год будет первым годом другой, большой выстраданной нами жизни» (Эренбург. Куранты века).

Вчера привез из госпиталя Адаева. Это чудо, что мне удалось забрать его.

Обычно на просьбу или требование о возвращении в свою часть отвечают отказом.

Сегодня впервые с 22-го помылись в бане. После этого хочется спать, но мне выпало дежурить. Думаю сейчас заняться «Манифестом», который прислала Нина.

8 января

Вчера партбюро дало мне рекомендацию в партию.

10 января

Вчера мы с Адаевым пошутили над Надей Беловой. Она очень хочет сфотографироваться. Мы сказали, что можем. И вот она принарядилась, сколь можно, и пришла. Я взял газоопределитель, очень похожий на ФЭД, и заставлял ее принимать разные эффектные позы. Она все послушно выносила. Мы сказали: через два дня будет готово. Много нашлось и еще желающих: Абдуллаев, Кадушкин, Корнеев…

«Ты меня любишь, радость моя? Люби, милый. Сколько нежности, радости и ласк могу я подарить тебе! Только ты не ищи ничего этого у других женщин. Для тебя только я. Ведь все это я отдам одному тебе. А как я жду тебя, тоскую… И помни: у кого было много женщин, тот познал, а кто любил одну, тот познал любовь».

Позже

Сегодня приняли кандидатом в партию. Прием прошел благополучно. Вопросы задавал только майор Амбрузов. Он мне показался очень симпатичным.

14 января

Женщины более откровенны, чем мужчины, их легче вызвать на «разговор по душам». Полина рассказала мне о своих отношениях с подполковником из корпуса в таких подробностях, что даже неудобно записывать.

На 15-е наметили комсомольское собрание. «Как комсомольцы роты готовятся выполнять приказ т. Сталина № 220».

Послал в «Разгромим врага» в окончательном виде это стихотворение:

Все ближе заветная дата…
Я верю, что в этом году
Нелегкой походкой солдата
Я к двери твоей подойду.
Ты выйдешь навстречу, как прежде,
И, дверь не прикрыв за собой,
К моей пропыленной одежде
Внезапно прижмешься щекой.
За годы тоски и разлуки,
Что верности силу дают,
Твои драгоценные руки,
Как прежде, меня обовьют.

16 января

1-й Украинский стремительно наступает из района Сандомирского плацдарма. Прорыв расширяется. Заняты Кельце и др. Куда пойдут: на Лодзь или на Краков? Передали приказ о прорыве на участке 1-го Белорусского южнее Варшавы. Прорыв грандиозный – 120 км. по фронту!.. И у нас на левом фланге три дня гремит канонада. Туда то и дело идут Ил-2 и Ил-4. Вероятно начинается решающий штурм.

Вчера было комсомольское собрание. Удалось собрать только 30 чел. Но прошло очень живо, активно. Выступающих было половина – 15 чел.

Капитан объявил мне благодарность за хорошие результаты на стрельбах: из шести пуль в цель попали все шесть.

18 января

Итак, наступление ширится. Взят Радом. 1-й Укр. всего в 20 км от Кракова. Несколько часов назад сообщили, что взята Варшава! Как только я узнал, пошел поздравлять поляков. Первой поздравил Гертруду Ивановну. Милая симпатичная женщина. Она обрадовалась больше всех. Потом пошел к пану Сандомирскому. Ему пришлось долго толковать, что такое магарыч. Наконец я сказал просто: «Ставь пол-литра!» Он перепугался и стал оправдываться, что ему уже попало от капитана за угощение наших. Я ему сказал, что через четыре месяца мы будем в Берлине.

Был приказ за еще какой-то город. Пашка Огородов не запомнил. Очевидно, за Ченстохов. «Матка Бозка Ченстоховска», – часто говорят поляки.

Сегодня около нас приземлился Ил-2 – кончилось топливо. Стрелок-радист ночует у нас, а летчик – на местном посту.

23 января

Какие дни настали! Считаем, сколько до Берлина. Для 1-го Белорусского. их не больше 250 км. Сегодня снова, уже третий раз, Москва салютовала пятикратно! За Инстербург, Алленштейн, Дейтш-Айлау, Остерланде, Иноврацлав… Как сладко звучат эти названия…

Наш фронт, видимо, нацелен на Эльбинг, чтобы изолировать всю Пруссию и войска там. До Эльбинга осталось км 60–70. Юго-восточная Пруссия. Осталась в глубочайшем мешке. И нам выпала неблагодарная роль быть дном мешка. Что ж, уж если не суждено дойти до Берлина, будем в Кенигсберге.

С одним из упомянутых здесь немецких городов связана занятная страница хвастливой и невежественной болтовни Солженицына. Он ведь врал не только на родине, но и за ее пределами, охват глобальный.

30 июня 1975 г. он выступал перед профсоюзными деятелями США Изображая себя рабочим человеком, познавшем все тяготы физического труда, он воскликнул: «Братья по труду!» И дальше там такие слова: «Я был в тех войсках, которые шли прямо на Эльбу, еще немного – и я должен был быть на Эльбе и пожать руку вашим солдатам. Но меня взяли незадолго до этого в тюрьму. Тогда встреча не состоялась…И я пришел сюда вместо той встречи на Эльбе (аплодисменты) с опозданием на тридцать лет. Для меня сегодня здесь – Эльба!»

Действительно, Солженицына «взяли в тюрьму» за два с половиной месяца до встречи 25 апреля 1945 года войск 1-го Украинского фронта с американцами на Эльбе в Торгау. Но если по оплошности его и не взяли бы, то и тогда он никак не мог пожать руку американцам, которым сейчас так хотел понравиться Дело в том, что Александр Исаевич служил в 48-й армии, которая, как и моя 50-я, в составе 3-го Белорусского фронта вторглись в Восточную Пруссию. Там он командовал своей беспушечной инструментальной батареей. Это до Торгау, пожалуй километров 600–700. И если моя армия шла прямо на Кенигсберг, стоящий на реке Прегель, то его – на Эльбинг, стоящий на Висле. Там американцами и не пахло. В наступающих войсках 48-й армии, естественно, частенько раздавалось голоса: «Эльбинг!..Эльбинг!..» Солженицын не мог не слышать это и решил, что город с таким названием, конечно же, стоит на Эльбе. Надо полагать, в его голове все прояснилось бы, если ему довелось бы побывать в этом городе, но его «взяли» 9 февраля, а Эльбинг взяли 10-го, на другой день после того, как Красная Армия освободилась от Александра Исаевича. Но откуда могли все это знать его американские слушатели в 1975 году? Они аплодировали герою…

24 января

Как непривычно и радостно звучат названия немецких городов, взятых Красной Армией: Крейцбург, Аллендорф, Инстербург…

Вчера мы с Адаевым ездили в Кнышин и ночевали у одного поляка. Как он восторгается Польшей и поляками! И это после разгрома в 1939 году. А что должны чувствовать мы за Россию!

26 января, г. Биалла

Сегодня перешли границу.

Границу Германии люди переходили по-разному, с разными чувствами.

Не так давно в Германии в почтенном возрасте умер уехавший туда литературовед-германист Лев Копелев, мой сосед по фронту в Восточной Пруссии (служил в политотделе 48-й армии, кстати, в той же, что и Солженицын) и сосед по лестничной клетке в московской квартире. Это личность во многих отношениях примечательная. Начать хотя бы с того, что его всю жизнь отовсюду исключали, начиная с пионерской организации, а потом – из какой-то профшколы, из кандидатов в комсомол (был такой институт), из членов комсомола, из Харьковского университета, из Московского института иностранных языков, на фронте – из партии, после войны – из Союза писателей…И только из России он уехал по доброй воле. Он, конечно, постоянно жаловался на несправедливость, причем – в самые высокие инстанции, вплоть до папы Римского. То есть человек был бесстрашный и неутомимый на жалобы. Не зря же в его имени в отличие, допустим, от Льва Толстого, истинного льва русской литературы, было сразу аж два Льва: Лев КопеЛев.