Я посетил сей мир. Дневники, воспоминания, переписка разных лет. Книга вторая

Ездили с мамой на золотую свадьбу дяди Феди Чукина с тетей Лидой. Он – племянник нашего деда. До Тулы – поездом, а в Туле Вася устроил нам «Победу», которая доставила нас прямо в Кромское. Из всех гостей мама – единственная, кто был на их свадьбе в 1918 году. Подумать только! Война полыхала, а они свадьбы играли… Федяка еще здоров. Кто-то свозил меня на розвальнях и в родное Рыльское. Это же рядом, через овраг…

Какой дивной музыкой детства звучат для меня названия окрестных деревень и сел – Куркино, Михайловское, Ростово, Грачевка, Крючок, Запхаевка, Малевка, лес Гнилуша, Францев колодец, не говоря уж о Непрядве и Куликовом Поле… Происхождение двух деревень я знаю по рассказу краеведа Казанского Александра Васильевича, который составил мне родословную по линии отца. Оказывается, у царя Алексея Михайловича (1629–1676) были земли там, где ныне Курская и Орловская области, в частности, селения Рыльск на Сейме и Кромы на Оке, может быть, уже и города. Так вот, на этих землях проживало слишком много народа, и царь решил какую-то часть своих людей переселить на другие свои земли, видимо, пустоватые – в нынешнюю Тульскую область. Люди, явившиеся сюда из Рыльска, назвали свою (мою) деревню Рыльское, жители Кром – Крамское.

* * *

В дни, когда я пишу эти строки, изо всех углов и закоулков демократии несутся вопли о Сталине: «Диктатор!.. Тиран!.. Антропофаг!..» Это в связи с тем, что поступили в продажу школьные тетради с его портретом. А вот помянутый царь Алексей Михайлович. При нем были народные восстания в Москве, Новгороде, Пскове да еще крестьянская война под руководством Разина. Когда из-за дороговизны и взяточничества вспыхнуло первое восстание в Москве, царю было всего 19 лет. И что – растерялся? Размышлял? Не знал, что делать? Знал: беспощадно подавил восстание, после чего 7 тысяч человек были казнены, а у 15-ти отсечены руки. Так же царь утопил в крови и все последующие восстания и разинщину. А в историю ушел с титулом Тишайший, однако. Как же-с, ведь он добился воссоединения с Малороссией да еще и окончательно освободил от поляков Смоленск, а продолжая освоение Сибири, заложил Якутск. Вот и считайте…

Залитературенность

26 декабря 1968 г.

Во вчерашнем номере «Литературки» мы с Димой Стариковым заняли почти целую полосу. Приняли участие в обсуждении статьи Вадима Ковского с длинным и скучным заглавием «Об интеллектуализме, мещанстве и чувстве времени». Вот ведь какая фамилия. Есть Шкловский, есть Юзовский, Высоковский, а этот просто Ковский, так сказать, сама суть голая, корень.

Димка считает, что его статья «делает благое дело». Я озаглавил свою статью «Впереди прогресса» и ничего благого у Ковского не обнаружил. В самом деле, ему всюду видится лишь благодать, его радует, например, «мода на писание диссертаций». А я считаю, что это для многих мода не на писание, а на ученые звания да степени. А чего стоит это. Привел строки из стихотв. Яр. Смелякова «Сосед»:

Не ваятель, не стяжатель,
не какой-то сукин сын…

Интеллектуальный критик шокирован соседством слов «ваятель» и «сукин сын». Не может быть такого в советской поэзии! И меня он хочет оборонить: «Мы, конечно, не решимся утверждать, что В. Бушин посчитал здесь «ваятеля» скульптором. И он ищет объяснение у Даля. И находит: «ваять – выть, реветь, орать». И делает вывод: поэт образовал слово «ваятель» от того давно забытого глагола». Неужели? Но у него же не «ваятель»! Какую слепоту порождает чрезмерная ученость. У Даля рядом стоит «ваять» – всем и ныне понятное слово, а он это не видит. И не понимает, не чувствует иронии. Поэт лишь хотел сказать, что его герой не какой-то «небожитель», но и не мерзавец, а рядовой человек. Слово «ваятель» произнесено здесь в его прямом обычном смысле, но с таким же ироническим оттенком, с каким в наше время говорят, например, «пиит».

* * *

Недавно мне попался на глаза еще более разительный образец залитературенности. Кажется, уже далеко не молодой поэт Олег Хлебников пишет в статье об умершем Ю. Карякине, который-де так здорово знал и понимал Достоевского: «В его книге «Бес смертный» много о Сахарове и Солженицыне, которые жизнь положили на изгнание беса (на борьбу против социализма и советского строя. – В. Б.). Понятно(!), что слово «бес» у всякого (!!) умеющего читать ассоциируется прежде всего (!!!) с «Бесами» Достоевского».

О!.. Как характерна эта демагогия: «у всякого умеющего читать». А ведь человек окончил какой-то вуз, издал десятка два книг возвышенной поэзии, оказывается, его издавали даже на родине Гамлета… Во-первых, далеко не всякий умеющий читать раскрывал Достоевского, особенно его несъедобных «Бесов». Во-вторых, самому писателю в этом положении прежде всего пришел на ум Пушкин, строки которого из стихотворения, так и названного «Бесы», он взял эпиграфом к своему роману. У Пушкина, кстати, слово «бес» встречается 59 раз, «бесенок» – 17, «бесноваться» – 4, «бесовский» – 4.

Впрочем, залитературенность порой находит и на более светлые головы. Вот что рассказал однажды Вадим Кожинов. На Всемирном фестивале молодежи в Хельсинки автобус с нашей делегацией забросали камнями. Евгений Евтушенко, входивший в состав делегации, в ответ на это написал стихотворение «Сопливый фашизм». Сейчас он об этом или не желает вспоминать, или стыдится того стихотворения. Но тогда поступил, как и следовало советскому поэту. И вот, встретив его в ЦДЛ, Кожинов принялся его отчитывать: да как ты смел! Да знаешь ли, что Твардовский назвал нашу войну с Финляндией «незнаменитой»!

Поразительное дело. Причем здесь Твардовский с его очень неудачным эпитетом? И какое мне дело до того, кто и что когда-то давно сказал, тем более – поэт в стихах, если сейчас, в сей момент бьют наших? Надо немедленно дать отпор – и только. Так Евтушенко и поступил. И тут я на его стороне, а не критика, благоговеющего перед каждым словом большого литературного авторитета. Вот такие закидоны случались с Вадимом.

* * *

«Милый, милый Бушин! Владимир Сергеевич!

Уже осень, и я вспоминаю о Вас по-осеннему. Это замечательно…

Коктебель – удивительная страна. Не уверена, что Вы знаете ее такой, какой знаю я. Я там очень много ходила еще до того, как увидела Вас. Пишу и чувствую коктебельские запахи и грецкие орехи около душа. Сегодня мне это все гораздо ближе, чем совсем недавно.

Я действительно очень люблю осень. Все самое хорошее случалось со мной именно осенью.

Я очень замотана, но иногда хочется сорваться и убежать к Вам на свидание, но…

Милый Владимир Сергеевич, когда слышу Ваш голос по телефону, и нет ничего плохого, я мысленно целую Вас.

    И.».

«Мы не от старости умрем…»

1968 г., декабрь

Райс пишет из Ташкента: «Володя! Наш дом сносят, мы забегали, как мыши. Дают нам пять комнат на пятерых. Но дом еще строится, говорят, будет готов в январе. Искандер приболел животиком – это тоже была эпопея.

От всех нас новогодние пожелания тебе, жене, Сергею, маме. Кто у тебя родился?

    Райс.

23 декабря 1968 г.».

* * *

Тогда у нас еще никто не родился. Дочь родится 15 апреля будущего года, но я, надо думать, заранее похвастался Райсу. Но откуда у него взялся Искандер со своим животиком, ума не приложу: осенью, когда я был, никакого Искандера и его мамы не наблюдалось, и вдруг – животик!

1969 г., февраль

Боже мой! Получил письмо:

«Володя!

С трудом взялась сообщить Вам о постигшем нас тяжелом горе – о смерти моего единственного сына Райса, последовавшей 22 января 69 г. от инфаркта сердца. Похоронили 23 января 69 г.

    Мать С. Х. Капина.

Ташкент, 15.2.69 г.»

Ему было 45 лет…

А жизнь не остановилась…

Продолжу реестр своих вояжей, начатый в первой книге: в 1963 году – Геленджик; в 64-м – «Новые Сочи»; в 65-м – Батуми, Зеленый мыс; в 66-м – Коктебель, Дом творчества; в 67-м – Гагра, Дом творчества; в 68-м – Коктебель; в 69-м – Коктебель; в 70-м – Москва, Опалиха; в 71-м – Малеевка и Коктебель, Дома творчества; в 72-м – Малеевка и Коктебель; в 73-м – Малеева и Коктебель; в 74-м – Малеевка, Комарово и Коктебель… Да еще Греция, Египет, ГДР, ФРГ.

* * *

– Прощай. И образумься, и не сетуй —
Мы выпили до дна свое вино…
Но я-то знал, как после ночи этой
Мне будет одиноко и темно.

– Все к лучшему, – сказала ты и смолкла.
И встав, ушла в редеющую тьму.
А я молился истово и долго:
– Да будет нам по слову твоему!

Гагра

А потом, потом, потом в тех же Гаграх в Доме творчества, что был на улице Руставели, 141 я получу телеграмму: «Сбылось ли все по слову моему? С.»

* * *

Письмо получил: