Баба Нюра

– Папа, что все это значит? Я чувствовал, я знал, что что-то вокруг меня происходит, но ты не захотел об этом рассказать!

– Всему свое время, сынок, – раздался голос мамы, – всему свое время. Сейчас придет баба Нюра…

– Какая баба Нюра, мама? Та, которая умерла неделю назад?

– Да, умерла, отмучилась, бедняжка.

Я помотал головой.

– Как же придет, мама, если она уже умерла?

– Она – проводник… – маму прервало странное движение за окном. Мама замолчала, а я шагнул к окну, пытаясь рассмотреть причину неожиданной помехи. За окном полная тьма, однако, я чувствовал, за окном кто-то был.

– Погоди, сынок, я её впущу, – сказал папа, встал рядом со мной и приглашающе взмахнул рукой.

Я машинально отступил в сторону, и в комнату медленно, головой вперед вплыло странное создание, именуемое бабой Нюрой. Похоже, для нее не существовало такой примитивной преграды как оконное стекло!

Она ловко приземлилась на окопыченные ноги и поправила растрепавшиеся жидкие волосы.

– Ну, как вы тут? – раздался скрипучий голос.

– Что молчите, языки проглотили? – после паузы с вызовом спросила она. – Спасибо, что впустили, за окном уже заметно похолодало, теперь вся надежда на ваш дом. Мой дом – моя крепость, так, кажется, говорят англичане?

Я с удивлением слушал бабу Нюру. Её речь была вполне правильной, внешне логичной, но вот, что она сейчас говорит, что имеет ввиду, какая еще крепость?

– Ваша семья мне всегда нравилась, – продолжала баба Нюра, – между вами всегда были настоящие семейные отношения. А молодой человек по-прежнему на меня злится…

Она повернулась ко мне и с насмешкой в голосе спросила:

– Неприятно было от меня бегать, когда за вами, сорванцами, с клюкой гонялась? Ну, простите, глупую старуху, сейчас они нам совсем ни к чему, эти старые обиды.

– Ну, что вы, баба Нюра, какие обиды? Это мы вас донимали, беспокоили своими шумными играми, молодые, бестолковые были, – пробормотал я в смущении.– Простите нас за те глупости!

– Пустяки, это в прошлом. Еще раз спасибо вашему дому, что приютили меня. Вот, кажется, все и начинается… Или заканчивается – разве сейчас разберешь, – произнесла баба Нюра и кивнула на стены дома. А со стенами дома, что-то действительно происходило. Они как будто истончались, растворялись, становились прозрачными.

– Папа, что происходит с домом, со всеми нами? – воскликнул я, оглядываясь по сторонам в полной растерянности.

– Мы знаем не больше тебя, – ответил отец. – Баба Нюра предупредила нас, что Это идет, и мы написали тебе письмо, чтобы в такой момент быть вместе. Приходит конец всему, что было, и ничего с этим поделать нельзя.

– Ты говоришь, баба Нюра предупредила, как же она могла что-то узнать, да еще предупредить, если она уже умерла?

– Вопрос по существу, сынок, и ответить на него совсем не просто, – сказал отец и посмотрел на маму.

– Да, – продолжила мама, – уже много, много лет по вечерам мы смотрим программу „Время“ и узнаем из нее новости в нашей стране и мире. Много чего полезного мы вынесли из этой программы, но про Это не было сказано ни слова – ни вчера, ни даже сегодня. Состоялись похороны бабы Нюры, а на следующий день, сразу после программы „Время“ баба Нюра стучит в окно…

– Там, откуда я пришла, все знают об Этом, – баба Нюра живо подхватила эстафету разговора. – Кто захотел предупредить живущих, тот вернулся – сейчас это легко сделать. Но что толку в предупреждениях, если нет в людях любви?

Я слушал этот странный разговор и, конечно, ничего не понимал, но времени на дополнительные расспросы как будто уже и не оставалось. Стены дома, а с ними и крыша, и пол, и все остальные части окончательно исчезли, растворились бесследно, и мы остались в небольшом прозрачном коконе, который изнутри был освещен слабым мерцающим светом, непонятно откуда исходящим. Как будто светилось само пространство вокруг нас, четверых бывших людей и двух домашних животных, попавших в этот немыслимый переплет. Мы размещались дружной группой в довольно тесном светящемся коконе, а вокруг нас была абсолютная, непроглядная тьма.

– Это все, что осталось от вашего дома, но эти такие слабые, на первый взгляд, такие прозрачные стенки надежно защищают нас от скайформеров, – сказала баба Нюра.

– От кого защищают? – вырвалось у меня.

Баба Нюра показала в ответ на стенку кокона. Я проследил взглядом в этом направлении, но сначала разглядеть ничего не мог – тьма, она и есть тьма, тем более, когда смотришь на нее из освещенного места. Но, всмотревшись подольше, как это всегда бывает, начал постепенно различать неравномерности и разрывы в сплошной черноте. Она была фрагментирована эта окружающая тьма, она не была такой уж непрерывной! До рези в глазах я вглядывался и вглядывался в черноту за пределами кокона, и, наконец, когда глаза полностью привыкли к темноте, я увидел нечто невообразимое. Пространство за пределами нашего спасительного кокона буквально бурлило, а точнее – кишело чем-то или кем-то! Возможно, это были какие-то существа, но разглядеть по отдельности каждую особь явно не представлялось возможным. Движение их было хаотичным и очень быстрым, они непрерывно меняли направление и, казалось, сливались, разделялись, снова сливались, как будто постоянно переходя друг в друга. Это была непрерывно бурлящая живая среда!

– Что это, баба Нюра? – прошептал я. – Как вы это назвали, скайвокеры?

– Нет, Скайвокер был в „Звездных войнах“, – проявила баба Нюра неожиданную эрудицию в фильмах Джорджа Лукаса, – а это скайформеры, то есть – формирующие пространство. Это не живые существа, это само пространство так устроено в отсутствии материи.

– Как – отсутствие материи? Куда же она подевалась? Насколько помню из курса физики, пространство не может быть пустым, в нем всегда есть что-то материальное – звезды, планеты, живые существа, наконец.

– Да, так было всегда в нашем мире, но теперь всему материальному пришел конец. Скайформеры разрушили всю материю Вселенной, её больше не существует. Началась новая эра, пришло Это.

– Погодите, а мы? Мы-то еще существуем?

– Да, благодаря этому кокону-ковчегу мы продолжаем существовать, кстати, я полагаю, не мы одни. Есть и другие ковчеги, внутри которых сохранились отдельные существа с исчезнувшей навсегда человеческой цивилизации с планеты Земля.

– Но что это такое, наш ковчег? Почему он способен защитить нас от этих ужасных скайформеров, против которых не устояли даже планеты со звездами?

– Великая тайна, которая не была открыта даже нам, усопшим. Знаю лишь, что основа ковчега – Любовь. Очень редким людям или животным было даровано это качество, и вы – одни из этих немногих.

– А вы, баба Нюра, как вы оказались с нами? Простите эту мою хамскую прямолинейность, но уж больно обстоятельства нестандартные…

– Перестаньте, Михаил, – баба Нюра впервые назвала меня по имени. – Вопрос правомерный, и ответ на него заключен в моей жизни. Я почти всю жизнь прожила одна. У меня была семья – муж, сын, дочь, но они погибли в одно мгновение и погибли по моей вине. Мне лишь повредило ногу, а они ушли из жизни. Я долго доживала свою бесполезную жизнь и, наконец, дожила. Оттуда меня послали назад, к людям, я выбрала вашу семью…

– Послали… Вы говорите, послали? Кто послал, с какой целью, баба Нюра? Что нас теперь ожидает?

– Кто послал, не знаю, я лишь назвала вас и тут же очутилась возле вашего дома. А приняли мы все этот жуткий вид ходячих парнокопытных скелетов по милости все тех же скайформеров. Они, не сумев поглотить нас целиком, добрались до нас по-другому, изуродовав внешне. Но с лица ведь росу не пить. Что с нами будет дальше… – баба Нюра замолчала.

Я не дослушал, доковылял до родителей и обнял маму с отцом. Ходячий скелет по имени Шарик потерся мне о ногу и завилял оставшимся подобием хвоста. Мурка попыталась запрыгнуть мне на грудь, но сорвалась и, обиженно мяукнув, похромала куда-то в сторону. Теперь мы будем всегда вместе в коконе Любви.

Душка

Меня с раннего детства влекло к таинственному, неведомому, страшному. Когда начали появляться у нас книги Стивена Кинга, я их неутомимо разыскивал на книжных развалах, зачитывал до дыр, даже знал многое из них наизусть. Однако со временем Король ужасов, как его все называют, перестал меня впечатлять. Бесконечные страницы его пухлых романов наводили скуку. Выдуманные Кингом сюжеты становились для меня все более предсказуемыми. И не в силах преодолеть скуку, я торопливо долистывал его очередной «кирпич» в поисках страниц с кульминацией, равнодушно проглатывал финал и откладывал роман в сторону, забывая о нем навсегда.

Но дело не в Кинге, конечно. Это проблема всех писателей, сочиняющих хоррор. Ничего похожего в реальной жизни никогда не случалось и не случится. В чем смысл нелепого клоуна из канализации, или занесенного снегом отеля в горах, с засевшей там чертовщиной? То есть, если была твоя жизнь серой и пресной, такой и останется до самого смертного часа, и никакие Кинги не в силах изменить этот дешевый расклад.

Смертный час, момент наступления смерти, миг перехода – вот главная загадка и главный ужас в мире. Человек умирает, до последнего часа не веря, что этот казус с ним случится. И вот человек умирает. Но что такое смерть? Умрет лишь внешняя оболочка, тело, а душа продолжит свое вечное существование после смерти? Или умирая, мы действительно умираем навсегда? Никто до сих пор этого не знает наверняка.

Будучи по складу характера целеустремленным до фанатизма и обладая от природы довольно неплохими аналитическими способностями, уже в ранней юности я окончательно определился в жизни и твердо решил посвятить себя медицине, тем ее областям, которые, если и не изучают саму смерть, то наиболее близки к проблеме смерти. Реаниматология, паталогоанатомия и судебная медицина – вот сферы моих будущих научных интересов, так решил я, поступив в известный медицинский университет.

На втором курсе, когда начались практические занятия, я разрывался между кафедрой реаниматологии и паталогоанатомическим отделением. Где-то между ними как раз и проходит та тайная граница Если в реанимации пытаются любыми средствами отсрочить смерть, то паталогоанатом работает уже с трупом, то есть когда смерть уже наступила. Порой, по заданию шефа ковыряясь в отвратительном, вонючем содержимом вскрытого желудка очередного трупа, я вглядывался в осунувшееся синюшное лицо дряхлой старухи с полуоткрытым левым глазом и нелепо скошенной набок челюстью, пытаясь представить, что она ощущала в последние мгновения жизни. Труп вызывающе молчал и прочно хранил свои тайны. Я опоздал, с мертвеца никакого спросу. Мертвое тело никак не может помочь мне в разрешении загадки смерти. Оно находится уже там, за чертой, а мне интересна сама черта…

Итак, после нескольких месяцев интенсивной стажировки в отделении паталогоанатомии, я к ней резко охладел. Я, конечно, продолжал ходить туда в установленные часы, помогая персоналу в освидетельствовании трупов, но свои обязанности уже исполнял механически, безо всякого интереса. Зато зачастил на кафедру реаниматологии. Здесь было намного интереснее, здесь до конца боролись за жизнь умирающего, всеми средствами старались удержать его на плаву, не давая погрузиться в пучину смерти. Если это удавалось сделать, то спасенный оставался жить на радость родным и близким. Но иногда бешеная суета медицинского персонал вокруг неподвижно лежащего тела, невероятные усилия лучших врачей-реаниматологов оказывались напрасными, и человек уходил. В этих случаях врач умывал руки, констатировал смерть и отправлял свежеиспеченного покойничка на свалку истории, в морг. На этом все заканчивалось, ничего дальше не происходило и произойти не могло. Но все же, где та черта, где граница между жизнью и смертью, которую я так вожделенно желал увидеть, прочувствовать всеми фибрами души? Опять она ускользала от меня, не давалась в руки как обмылок в воде. К тому же, во время занятий в реанимационном отделении смертельные исходы случались не столь часто, больных откачивали и возвращали в общие палаты. Тем не менее, мне врезались в память два случая смерти больных, и эти смерти совсем не походили одна на другую.

В первом случае мужчина лет сорока пяти был доставлен в клинику при университете с многочисленными ушибами, тяжелыми переломами конечностей, ребер, проломленным черепом. После падения с седьмого этажа позвоночник каким-то чудом уцелел, однако сей удивительный факт служил слабым утешением на общем фоне многочисленных полученных травм, явно не совместимых с жизнью. Ведь помимо переломов костей были значительно повреждены внутренние органы: печень, почки, желудочно-кишечный тракт, легкие – все в многочисленных гематомах и разрывах. В реанимацию мужчину привезли из операционного отделения, где его как могли подлатали, но это явно делалось, как говорится, для очистки медицинской совести. Отчаянная борьба за жизнь пациента продолжалась часа три, не больше. За это время он пару раз испытал клиническую смерть, во второй – уже безвозвратно. Этот случай со смертельным исходом был первым в моей реанимационной практике, поэтому все детали отчетливо врезались в память. Тело мужчины практически все забинтовано либо прикрыто постоянно заменяемыми окровавленными тампонами. Несмотря на сложнейшую операцию по наложению швов на многочисленные раны, кровь продолжает безостановочно сочиться сквозь бинтовые повязки. Руки больного в гипсе, они зафиксированы в определенном положении относительно лежащего тела, причем в довольно причудливых позициях: вытянутая правая рука смотрит вперед-вверх, а левая, согнутая в локте, расположена в плоскости тела. Голова тоже сплошь забинтована, фактически открыто лишь лицо, которое представляет собой сплошную лилово-синюю гематому. На что здесь рассчитывали врачи, на какое чудо – не знаю. Мужчина все время находится без сознания, но признаки жизнедеятельности до поры до времени налицо – пульс, дыхание. Вдруг кривая энцефалограммы мозга дергается несколько раз, быстро теряет амплитуду и превращается в прямую линию. Сердце останавливается. Клиническая смерть наступила. Переход «туда» начался. Стоя за спинами врачей, я напряженно вглядываюсь в лицо больного, пытаясь разглядеть хоть какие-то внешние проявления случившегося. Ничего, никаких изменений не происходит. Та же лиловая кожа на лице, закрытые веки, полная неподвижность лицевых мышц. Затем разряд дефибриллятора, адреналин в вену, и энцефалограмма снова задергалась, жизнь вернулась в искалеченное тело. Но ненадолго. Через полчаса наступила новая остановка сердца, на этот раз навсегда.

Второй смертельный случай в моем присутствии произошел через месяц, и он оказался более интересным, если так позволено выражаться про смерть. На этот раз в реанимации оказалась женщина шестидесяти трех лет с явно выраженными признаками цирроза печени. Худое, изможденное тело, голова и лицо – практически череп, обтянутый тончайшей кожей, – все ярко выраженного лимонного цвета, вызванного накоплением билирубина в крови. Когда ее привезли, женщина еще была в сознании, но выглядела совсем слабой и практически не реагировала на внешние раздражители. На вопросы врача либо слегка кивала, либо шептала что-то неразборчивое. В последние дни у нее проявились явные признаки сердечной недостаточности, которые день ото дня нарастали, поэтому женщину поздним вечером перевезли в реанимационное отделение, чтобы она находилась постоянно на глазах в ночное время, когда жизнедеятельность органов снижается и вероятность критических событий возрастает. Особенно риск повышается в предутренние часы, когда организм начинает пробуждаться. Именно в раннее время суток, когда весь живой мир просыпается, ослабленный организм часто не выдерживает растущих на нервную систему нагрузок, и наступает срыв. Как собственно все произошло и на этот раз. Ночная смена подходила к концу, когда сердце у женщины остановилось. Я в тот момент сидел у ее изголовья и дремал. Спать, конечно, не полагалось, ведь я был дежурным и должен неотрывно находиться рядом с больным, следить за его состоянием. Однако время после трех часов ночи – самое сложное для сохранения бодрствования. Сколько аварий, катастроф случалось именно в это время суток, когда человек на мгновение теряет контроль над собой и погружается в сон. В моем случае сна как такового, кажется, не было, я находился в неком промежуточном состоянии, в полузабытьи, когда ты вроде ощущаешь все вокруг себя и в то же время уже находишься в объятиях подступающего небытия. И в этот странный миг я вдруг почувствовал нечто абсолютно чуждое, вторгающееся в сферу моего жизненного пространства. Это вторжение не имело ни формы, ни цвета, а казалось просто нелепым, случайным диссонансом, нарушающим гармонию нашего мира. Тем не менее, этот странный импульс извне буквально пронзил мое сознание, настолько он был чужд и не похож на все, что я ощущал за всю мою предшествующую жизнь. Я мгновенно вынырнул из дремы, взглянул в лицо лежащей женщины и поразился произошедшими с ней изменениями. Женщина широко раскрыла глаза, и на ее устах разлилась улыбка невероятной радости и безграничного блаженства! Мгновение я не мог оторвать взгляда от ее светившегося неземным счастьем лица, потом глянул на экран энцефалографа и увидел там прямую линию. Абсолютно прямую линию, безо всяких зигзагов и всплесков! Показания прибора свидетельствовали о наступлении у пациентки клинической смерти. Я нажал сигнал вызова дежурного врача, потом снова бросил взгляд на лицо женщины, но успел уловить лишь слабые, быстро угасающие следы блаженства и радости. Секунды спустя ее лицо превратилось в окаменевшую желтую маску покойника.