Голубая стрела
Через несколько минут на борт «БО» была поднята ярко-оранжевая надувная спасательная ло-дочка-«резинка». Конец шкерта размочалился в воде, и было непонятно, оборван он, отвязан или обрезан. Офицеры и «такелажный бог» мичман Агеев осмотрели шкертик так и сяк, но к единому мнению не пришли: пользовался летчик лодкой или упустил ее.
– Сам факт появления лодки на воде говорит за то, что в момент приземления, вернее – приводнения, летчик имел силы и был в сознании. Почему? Потому что лодка освобождается от своего чехла только после того, как парашютист отцепится от парашюта, – рассудил командир.
– Выходит, что летчик либо утонул, либо спасен? – спросил лейтенант. – Но о спасении его нам не сообщали.
– Однако и военных кораблей мы здесь тоже не видим. А они непременно были бы тут, если летчик еще не спасен, – заметил майор.
– Но если летчика подобрали, то подобрали бы и лодку, чего же добру пропадать? – хозяйственно решил боцман. – Вероятно, летчик оторвался от лодки, а потом уже не смог поймать ее на зыби и – утонул.
Лейтенант вдруг радостно воскликнул:
– А жилет? Спасательный жилет?.. Если летчик и потерял лодку, то все равно утонуть не мог.
– Верно, – согласился командир. – Может быть, он уже и впрямь спасен?.. Лодка еще ни о чем не говорит – мало ли что и как в море бывает.
– А почему же сообщений о спасении нет?
– Учения, – пожал плечами командир. – Возможно, летчика спасла подводная лодка, взяла на борт, а радировать пока не стала, чтобы «противник» не засек ее до выполнения задачи.
И официально приказал:
– Лечь на обратный курс, продолжать поиск человека. Сообщить на берег о находке и запросить – нет ли сведений о разыскиваемом.
Карев решил плотным зигзагом избороздить тот квадрат, в котором, учитывая волну и ветер, вероятнее всего мог находиться потерпевший аварию летчик. Но делать этого не пришлось – с берега поступила радиограмма, что капитан Петров спасен.
– Вот и отлично! – вместе со всей командой сердечно порадовался за неизвестного летчика Карев. – Лево на борт!..
«БО» развернулся, и средним ходом пошел параллельно и близ линии района учений флота, держа курс к государственному рубежу.
Корабль вошел в Малые глубины. Занимая площадь, равную примерно Финскому заливу, от берега далеко в море вдавался как бы полуостров, не достигший поверхности воды – резкая приподнятость дна. Этот подводный полуостров так и назывался Малые глубины, хотя глубина моря тут была сама по себе не так уж мала.
Корабль Карева пересекал своим курсом тот район Малых глубин, который близко примыкал, но не входил в зону учений кораблей флота.
Кок подогрел остывший было обед, и вестовой, балансируя на крутом трапе фарфоровой супницей, доставил ее в кают-компанию. Но в этот день наваристому борщу суждено было во второй раз остынуть на обеденном столе. Едва офицеры снова собрались в кают-компанию, переговорная труба с мостика голосом лейтенанта Кокорина доложила командиру: «Акустик подозревает подводную лодку. Эхопеленг изменяется влево».
– Боевая тревога! – приказал капитан-лейтенант и, буркнув «что за черт», поспешил наверх.
На палубе мчались по своим боевым постам матросы, раздавались команды старшин.
Словно невидимым прожектором, шаря под водой лучом ультразвука, акустик «нащупал» на дне «цель». Несмотря на то, что «цель» покоилась неподвижно на грунте, опытный акустик по металлическому тону эхопеленга заподозрил, что это не скала, не что-либо другое, а корабельный корпус. Когда командир поднялся на мостик, «БО» шел, имея «цель» слева на траверзе.
– Идти прежним курсом, держать «цель» в пеленге, – приказал Карев, скрываясь в рубке.
Не доверяя своей памяти, капитан-лейтенант быстро проверил в лоции: никаких затонувших судов в этой точке моря не было. Карев взбежал на мостик:
– Лево на борт! – и передернул ручки машинного телеграфа на «полный вперед». – Эхо?..
– Есть эхо! Пеленг – три-пять-два. Сближение, – отозвался акустик.
Затем последовал доклад:
– Пеленг – ноль. Сближение.
– Так держать! – приказал Карев рулевому.
Гребнистые всплески волн хлестали «БО» по железным «скулам» и разлетались брызгами. Корабль шел полным ходом. С мостика лейтенант и майор наблюдали за командиром и людьми, привычно застывшими в боевой готовности на палубе.
– Товарищ капитан-лейтенант, корабль изменил курс? – спросил снизу акустик.
– Нет. А что?
– Эхопеленг изменяется вправо, ноль-один-ноль.
– Перейти в режим шумопеленгования!
– Есть!.. – Короткая пауза, и акустик доносит: – Отчетливо слышу шум винтов подводной лодки!
Лейтенант с майором переглянулись: каков молодец акустик! Но что это за лодка? Почему она вылезла из района учений? Ошибка молодого командира? Или враг?..
Карев поднес к губам микрофон, и по всему кораблю разнеслось: «Атака подводной лодки! Атака подводной лодки!»
До лодки двести пятьдесят метров. Командир нахмурился, стиснул кулаки. Резко повернулся, приказал:
– Малую серию глубинных бомб по первому поясу изготовить!
Майор Сушко никогда не вмешивался в действия командира на мостике, но на этот раз, наблюдая, как на корме у бомбосбрасывателей матросы вставляют взрыватели в черные блестящие цилиндры, взял Карева за руку:
– Вы действительно бомбить собираетесь?
– Нет, салютовать буду, – зло усмехнулся Карев.
Сушко забеспокоился:
– Иван Юрьевич, вы что? Ведь лодка же почти в районе учений…
– Вот это меня и тревожит.
– Я все понимаю, но нельзя же так! Надо немедленно запросить штаб флота, выяснить…
– Мне некогда выяснять, лодка сейчас нырнет на глубину, прижмется к обрыву Малых глубин и увильнет. Я обязан действовать, а не…
– Верно. Но ведь может же быть ошибка – всего каких-то полторы мили! Молодой командир – просчитался и выскочил из района… А мы погубим людей, корабль. Наших людей!
– Советский офицер не может ошибиться в курсе!
Майор взглянул на морщины, тяжело залегшие по углам рта и на переносье Карева, и отступил, приложив руку к фуражке.
Корабль настиг лодку как раз в тот момент, когда она подоспела к обрыву Малых глубин. Настала решающая минута: или – или. Лейтенант, майор и даже сигнальщик, затаив дыхание, впились взглядами в командира. Тот на миг зажмурился, потом решительно, с силой надавил кнопку. На корме взвыл ревун, вспыхнула синяя лампа.
– Бомбы – товсь!
– Первая!..
Смертоносные цилиндры сорвались в белопенную закипь за кормой. Из моря с ревом взметнулись столбы воды.
– Вторая!..
С гидроакустического поста доложили, что шум винтов прекратился, а эхопеленгационный контакт с лодкой потерян.
…На поверхности воды расплывалось большое пятно. С борта «БО» люди напряженно вглядывались в сине-зеленую зыбь, подернутую и сглаженную радужной пленкой соляра и масла. Пленку рябили пузырьки. Из-под воды вырвался большой пузырь воздуха, всплыли какие-то обломки, предметы.
Среди них было извлечено что-то блинчато-круглое и доставлено на борт командиру корабля. В руках Карева оказалась мокрая матросская бескозырка. Капитан-лейтенант посмотрел на ленточку: «Черноморский флот».
– Отбой боевой тревоги, – хрипло сказал Карев лейтенанту и, ссутулясь, ни на кого не глядя, ушел в офицерский отсек. За ним пошел замполит.
На палубе повисла тяжелая тишина.
– Своих накрыли… Эх! – с горькой досадой вздохнул кто-то из матросов.
Под водой
С воздуха капитан Петров не раз видел подводные лодки и даже атаковал и топил их еще во время войны. Относительно близко, с берега, тоже как-то рассматривал, но внутри никогда не бывал. Несмотря на все только что пережитое, он спускался внутрь лодки не без любопытства.
Теснота, обилие приборов, густое переплетение электро- и воздухопроводов, масса всяких маховичков, ручек, краников, вентилей – все это отдаленно напоминало летчику внутренность большого самолета.
Однако Петров не успел почти ничего рассмотреть: проведя его сквозь центральный пост управления, командир лодки пригласил летчика в свою крохотную каюту и затворил дверь.
– Прежде всего познакомимся. Капитан третьего ранга Османов, – представился он Петрову и весело улыбнулся. – А теперь нужно переодеться в сухое. Что бы вам предложить?.. Ага!
Моряк извлек из шкафчика фуфайку, брюки, клетчатый пиджак и бросил на койку.
– Прошу. Недавно были за границей, купил кое-какое барахлишко. Пожалуй, великовато вам будет, но уж не обессудьте, капитан.
– Да что вы. Спасибо… Но хотелось бы прежде всего сообщить своим, что я спасен.
– Сообщить?.. Конечно! Тем более, что мы сейчас пойдем на погружение. На какой волне ведется прием?
– Семнадцать и две десятых, – ныряя в фуфайку, сказал Петров.
Османов вышел из каюты и очень скоро вернулся. Приоткрыв дверь, позвал Петрова:
– Товарищ капитан, может, сами сообщите? Рация настроена.
– Сам? Ну что же… – Петров пошел с командиром лодки к рации. Капитан третьего ранга вдруг остановился, что-то соображая. Улыбнулся Петрову.
– Только, знаете, о чем я попрошу вас? Не говорите, что вы на лодке. Ведь мы здесь на учениях… Понимаете? Подслушают «синие» – задачу не выполню, оценку получу плохую. Скажите, что на сейнер попали. А потом объясним.
– Понимаю.
Петров взял микрофон.
– «Лук», «Лук»… Я – «Стрела», я – «Стрела»… Слышите меня? Прыжок с парашютом прошел благополучно. Меня подобрал рыболовецкий сейнер, чувствую себя нормально. Здоров. Скоро буду… Вот тут капитан подсказывает – часа через четыре – пять будем в Аштауле…
– Все? Ну, вот и замечательно, – произнес Османов и скомандовал: – Срочное погружение!.. Штурман, ведите корабль…
Вернувшись с Петровым в каюту, моряк гостеприимно усадил его в единственное маленькое кресло, а сам сел на койку. Потом он извлек из шкафчика бутылку и две рюмки, налил, протянул летчику:
– За встречу! Весьма рад, что именно мы нашли вас.
– А вы искали?
Капитан третьего ранга блеснул откровенной улыбкой.
– По правде говоря, нет. Всплыли на короткое время, чтобы принять радиограмму, смотрим – вы на своем апельсиновом крейсере шпарите, так сказать, под флагом стрэгл фор лайф… Вы по-английски понимаете?
Петров изрядно читал по-английски, прилично понимал, но говорил плохо и, будучи скромным человеком, энергично замотал головой: нет.
– Что же так? Каждый моряк должен знать английский язык.
– Какой же я моряк, – засмеялся Петров.
– Все равно, форму носите… Я, например, три языка знаю. Впрочем, у нас на флоте даже матросы владеют языком. Возьмите хоть мою лодку. Команда сплоченная, дружная, все – отличные специалисты. И на культуру нажимаем. Между делом английский освоили. А здорово у них получается. Вот, посмотрите…
Капитан третьего ранга взял микрофон и объявил:
– По лодке! Перейти на иностранный язык.
«Здорово! Молодцы!» – восхитился Петров, но тут же представив себе, каким рискованным стал бы полет, если бы экипаж самолета вдруг перешел с родного языка на любой другой, забеспокоился:
– Вы что же, и под водой так пойдете?
Османов расхохотался.
– Дорогой, да мы уже двадцать минут как погрузились!..
В каюту протиснулся старший лейтенант – штурман. Небрежно козырнув, спросил:
– Товарищ капитан третьего…
– Отставить!
– Ах, да, – спохватился штурман и заговорил не по-русски.
– Дайте сюда радиограмму, – прервал его Османов и заглянул в поданную бумагу: – Так… Квадрат – эпсилон-девять, подквадрат – шесть. Ну, и что же? Координаты указаны без ошибок, а в точности установления их летчиком мы сомневаться не имеем никаких оснований. Следуйте точно в подквадрат шесть и ложитесь на грунт.
Капитан Петров понял сказанное и удивился. Странными показались ему эти квадраты и сам разговор о них на «непонятном» для гостя языке! Петров простодушно спросил Османова:
– На каком это языке вы объяснялись?
– На английском же. Штурман мой сомневается в координатах, переданных нам самолетом-разведчиком. На учениях штаб «красных» разработал свою координатную сетку района, а мы привыкли к общепринятой на флоте – ну, и путается штурман…
У Петрова отлегло от сердца. Османов потрепал его по колену и встал с койки:
– Соловья баснями не кормят. Закусите и ложитесь отдохнуть. Я же пойду, а то как бы и впрямь штурман чего не напутал. Кстати, вы на подводной лодке никогда не плавали?
– Да нет, как-то не приходилось.
– И не жалейте: в общем-то дрянная у нас служба. Но потом я покажу вам все же кое-что интересное. Добро?..
Командир лодки ушел. Петров последовал его совету и принялся за консервы. Но еда не шла в горло. Отодвинув тарелку, летчик минутку посидел в задумчивости, затем лег на койку. Полет и авария действительно утомили его.
Под водой лодка шла очень спокойно. По корпусу разносилось легкое жужжание электромоторов, щелкали механизмы, изредка слышались отрывистые слова команды, шаги, шипенье воздуха в бесчисленных вентилях и клапанах. Незаметно для себя Петров задремал.
Проснулся он от прикосновения чьей-то руки. Кругом царила тишина. Электромоторы не работали, сама лодка, чуть накренившись, находилась в состоянии полного покоя. Над летчиком склонился штурман: «Товарищ капитан, пойдемте…»
Рядом со штурманом стоял еще один офицер – плотный блондин с красным лицом, которого Петров мимоходом видел в центральном посту.
– Помощник командира лодки капитан-лейтенант Власов, – отрекомендовался он летчику хрипловатым голосом.
Петрова повели по лодке. В отсеках почти все с любопытством оглядывались на летчика, но он не замечал этого – шел, сосредоточив внимание на том, чтобы не расшибить лицо о всякие трубопроводы, рычажки и краники, не застрять в узких округлых дверях с высокими порогами.
В носовом отсеке у горизонтально расположенных толстых труб стояли командир лодки и два матроса. Тут же в трусах, тельняшке и спасательном жилете поверх нее копошился, проверяя в тесноте какое-то снаряжение, мускулистый мужчина лет сорока.
– Вот это – торпедный аппарат, основное оружие подводной лодки, – похлопал по трубе капитан третьего ранга, обращаясь к летчику. – Вам, вероятно, приходилось читать или видеть в кино, как этот аппарат используют для выбрасывания на поверхность разведчика или связного, который сообщает об аварии лодки, и так далее?.. Ну, вот. А сейчас мы вам покажем, как это делается в действительности.
Мужчина в тельняшке стал натягивать на лицо маску, похожую на противогазную. Резиновым гофрированным шлангом маска соединялась с небольшим прямоугольным мешком, по бокам которого виднелись два металлических баллона. Вся эта система держалась с помощью лямок на груди моряка.
– Перед вами человек в легководолазном костюме, – пояснил летчику Османов. – Сейчас мы этого водолаза через торпедный аппарат выпустим в воду.
– Для чего? – спросил Петров, с интересом наблюдая за подготовкой водолаза.
Офицеры-подводники переглянулись и расхохотались. Петров уловил в этом смехе скрытую насмешку над собой и чуть покраснел.
– Вы не обижайтесь, – все еще посмеиваясь, успокоил его Османов. – Просто мы вспомнили случай, когда такой же вопрос был нам задан в иных обстоятельствах одной особой. Мы тогда подошли к своей плавбазе, а на базу прибыла… Готовы? Начали! – прервав себя, скомандовал Османов матросам.
Ни рассказа, ни ответа на вопрос Петрова так и не последовало.
Один из матросов присоединил к наушникам в маске водолаза телефонный провод, другой обвязал его талию тоненьким прочным тросом. Водолаз надел «груза», сумку, – видимо, с инструментами – и прикрепил сильный аккумуляторный фонарь.
Потом он неловко залез в тесный цилиндр торпедного аппарата. Матросы задраили крышку.
…Изнутри глухо прозвучал один удар. Османов предложил Петрову приложить ухо к трубе. Летчик расслышал тихое шипенье и бульканье. Потом в трубе вторично стукнуло, послышалась какая-то возня, и все стихло.
– Ну, вот, водолаз уже вышел. Видите, как все просто, – улыбнулся Петрову Османов. – Теперь пойдем к телефону, в центральный пост. К сожалению, у нас там так тесно…
Петров понял вежливый намек и вернулся в каюту. Офицеры остались явно довольны его догадливостью, они заметно волновались.
Одно только изумляло и даже озадачивало летчика: в такие, видимо, серьезные и ответственные минуты, моряки продолжали говорить между собой на иностранном языке. Уж не боятся ли, как бы Петров не понял их? Странно! Ведь он – офицер, коммунист.
Летчик уже сознательно стал прислушиваться к разговорам, доносившимся через приоткрытую дверь каюты, расположенной рядом с центральным постом.
По видимому, Османов следил за продвижением в воде водолаза и руководил им.
– Ну что?.. Ну что?.. – то и дело спрашивал штурман у командира.
Тот отмалчивался, но через некоторое время воскликнул:
– Есть! Нашел!
Кто-то захлопал в ладоши.
– Цыц! – прикрикнул Власов.
Снова долгие паузы, редкие, скупые и неразборчивые фразы командира. Судя по интонации, он злился и торопил водолаза.
Внезапно прозвучал сигнал электрофона, и испуганный голос старшего лейтенанта известил командира:
«Слышен шум винтов корабля! Похоже – типа «БО».
В лодке наступила абсолютная тишина. Петров выглянул из каюты. Османов с суровым, властным лицом, Власов и штурман с округлившимися глазами, стояли и глядели на низкий подволок центрального поста. Петрову показалось, что и он различает над лодкой шум винтов.
Часы громко отсчитывали секунды.
– Прошли, – успокоительно заметил Османов и снова приник к телефону.
– Что он там? – хрипловато спросил помощник.
– Нашел! Снимает баллон со стрелой!
Петров почувствовал невероятное смятение, заметался по каюте. Все его смутные до этого ощущения чего-то необычного и странного на лодке вылились в чудовищное подозрение.
– Корабль развернулся на сто восемьдесят и идет на нас, – доложил кто-то Османову.
– Тревога! Все по местам!
В лодке все пришло в движение. Заработали электромоторы, засуетились люди, кто-то крикнул: «Господин командир! А водолаз?»
– Черт с ним! Быстро!.. Полный вперед!..
Лодка чуть приподнялась со дна, рванулась вперед, потом в сторону.
Петров еще не успел дать себе отчет в происшедшем, как где-то поблизости от подводной лодки прогрохотали взрывы. Потом раздался страшный удар, от которого все попадали с ног. Электричество погасло.
В лодке началось что-то невообразимое. Проклятья на разных языках, вопли, искаженные лица в острых лучах фонарей, хриплая ругань Власова – все слилось в одном порыве животной паники.
«Трах! Трах!» – резанули по ушам два пистолетных выстрела.
– По местам! Постреляю сволочей! – рявкнул Османов.
Вспыхнуло аварийное освещение.
– Задраить двери! В отсеках осмотреться!..
Вторая серия глубинных бомб снова потрясла лодку.
– Имитировать попадание! Воздух, соляр, масло, обломки – живо! Советские вещи и обмундирование – за борт… Шевелитесь, ослы! Еще воздух… Прекратить всякое движение! Кто стукнет – голову размозжу!..
Лодка с выключенными моторами стремительно погружалась на глубину.
И тогда, как бы очнувшись, капитан Петров схватил металлическую денежную шкатулку в каюте командира и стал яростно бить ею по железной палубе. Лодка загудела, как колокол. Кто-то рванул летчика за руку и выбил шкатулку. Петров увидел перед собой перекошенную физиономию Османова.
– Ты что, смерти захотел? – с заметным акцентом прошипел тот и, резко выдохнув, обрушил кулак на лицо офицера. Петров отлетел на койку, упал, ударившись затылком о стальной угольник, потерял сознание.
Османов вышел в центральный пост и сел на разножку у штурманского столика. Лицо его еще подергивалось, но он уже хладнокровно уставился в карту и подумал вслух:
– Где же теперь искать этого болвана? А его надо найти.
На острове Одиноком
«Девятая» волна ударила о большой камень, высоко рассыпалась солеными брызгами и, как котенка, сбросила Гудзя с камня в воду. Он вынырнул, отфыркнулся и в три-четыре взмаха доплыл до берега. Убежав от настигающей волны, Гудзь загоготал от удовольствия и похлопал себя по мокрой груди, потом быстро побежал через остров к остаткам разбитого еще в войну маяка.
Остров был небольшой, в любом направлении имел не более полусотни метров. С одной стороны он оканчивался относительно отлогим, удобным для купания берегом, а с противоположной – круто спускался в воду.
Гудзь вошел в оставшийся от маячной башни нижний этаж и первым делом заглянул в котелок – на самодельном очаге булькала и распространяла вкусный запах уха. Гудзь поспешно оделся, натянул гимнастёрку с погонами сержанта-пограничника и застучал сапогами по каменным ступеням.
Лестница вывела его на площадку уцелевшего междуэтажного перекрытия. Площадка была окружена обломками стены и напоминала цирковую арену. У наибольшего из обломков прилепилась будка с окошками для кругового обзора. Рядом с ней стоял на треноге оптический прибор.
По площадке прохаживался второй сержант-пограничник. Был он невысок, плечист, чуть кривоног, однако молодцеватая подтянутость делала его как-то выше и стройнее. На чистой, выгоревшей от солнца гимнастерке сияли пуговицы и знак «Отличный пограничник», простые кирзовые сапоги блестели. В руках сержант держал бинокль, но, судя по тому, как вглядывался он в синий простор моря, его узкие глаза не очень нуждались в дополнительной оптике.
– Кафнутдинов! Пошли уху рубать, готова, – позвал его Гудзь.
– Зачем рубать – твоя уха деревянный? Уху кушать надо, – показал в улыбке белые, как сахар, зубы Кафнутдинов, и тут же загорелое лицо его стало серьезным. – А кто меня подменит?
Гудзь махнул рукой.
– Подумаешь, на десять минут отлучиться! Все равно, смотри не смотри, ничего не увидишь – одно море…
– Зачем так говоришь? А еще сержант! Службу надо нести, как полагается. Поставили тебя смотреть – смотри…
Гудзь сбежал по лестнице вниз.
Кафнутдинов пожал плечами ему вслед и продолжал свое дело. Но Гудзь вскоре вернулся, осторожно неся две полные миски, нож, ложки и зажатый подмышкой хлеб. Дружески подмигнул товарищу:
– Коль так, давай тут пообедаем. Сначала ты поешь, я буду наблюдать, потом поменяемся.
– Так можно, – согласился Кафнутдинов.
Гудзь быстро принес из будки скамейку —
вместо стола, пригласил сержанта:
– Садись, кушай, пока горячая.
Кафнутдинов молча улыбнулся в ответ и с аппетитом принялся за еду, а Гудзь в это время стал наблюдать за горизонтом.
Крохотный остров Одинокий действительно одиноко торчал из воды миль на семь от берега в районе Малых глубин. Застава «Приморская» использовала островок для своего пограничного пикета. Катер доставлял сюда трех пограничников: старшего пикета, радиста и сигнальщика, которые трое суток несли службу на Одиноком, а затем сменялись. Каждый из состава пикета имел и дополнительные обязанности: радист и старший – наблюдателей, а сигнальщик – повара.
В этот день на островке осталось два человека: сигнальщик рядовой Липов внезапно заболел, и идущий к берегу пограничный катер забрал его с собой. Вечером пикет должен был смениться.
…Когда Кафнутдинов вернулся на пост наблюдения, Гудзь занял его место за импровизированным столом.
– С берега не сообщали, нашелся капитан Петров? – спросил Кафнутдинов. – Не знаешь? Почему не знаешь?
– Питание берегу: на исходе… Связь держу только по графику. Скоро узнаем…
Радист поднял голову и от неожиданности бросил ложку.
– Смотри, человек в море! – взволнованно крикнул он.
Не прошло и двух минут, как Гудзь, сидя в надувной лодке, уже греб изо всех сил по направлению к утопающему.
С трудом вытянув на берег обмякшее тело человека, он втащил его в первый этаж башни. В силу необходимости Кафнутдинов на время покинул свой пост и сбежал по лестнице к радисту.
Тот стоял около расстеленной плащ-палатки и сгибом локтя вытирал мокрое лицо. У ног Гудзя лежал без сознания плотный мужчина в ботинках, трусах, флотской тельняшке и спасательном жилете поверх нее.
– Наверно, летчик… капитан Петров, – еще не отдышавшись, высказал свое предположение Гудзь. Сержант Кафнутдинов метнул на радиста горячий взгляд:
– Растирать человека надо! – и отбежал к аптечке.
Нашатырный спирт подействовал безотказно. Мужчина мутным взором посмотрел на склонившихся над ним пограничников, потом взгляд его стал осмысленным.
– Где я? На берегу?
– Живой, совсем живой! – обрадовался Кафнутдинов. – Это он вас вытащил, – указал сержант на Гудзя.
– Спасибо… – слабо улыбнулся спасенный. – Летчик я… капитан Петров.