Бюджет на всю жизнь (сборник)

– Здравствуй, милый!

Борис затряс головой, еще шире открыл глаза и упал в обморок.

У окна стояла его жена.

Когда он пришел в себя, дома было уже все тихо и спокойно. Он лежал на диване, закутанный в одеяло, голова была накрыта мокрым полотенцем.

Жена деловито прибирала комнату. Увидев, что муж открыл глаза, она подошла к нему, поправила подушку под головой и сказала:

– Лежи спокойно, милый. У тебя были такие трудные дни. Тебе сейчас нельзя волноваться.

Борис опять потерял сознание.

Это уже потом она рассказала ему, как она, заранее договорившись с родственницей, передала ей в поезде детей, чтобы та отвезла их к бабушке, а сама сошла на ближайшей станции, где наняла машину и приехала к своему родному дому. Она заняла позицию наблюдателя у подъезда соседнего дома и, когда Борис с приятелем пошли прогуляться по бродвею, быстро и незаметно проникла в квартиру, спряталась в шифоньер и трое суток просидела там, слушая пространные истории о любовных похождениях своего мужа и его товарища.

В те моменты, когда они уходили из дома, она спешила в ванную умываться, кушала и отдыхала от душного шифоньера.

Она узнала многое. И Борис понял, что вся его тайная жизнь с именами, адресами, явками и телефонами теперь в памяти этой хрупкой женщины.

Это был удар, от которого Борис едва оправился.

А оправившись, навсегда избавился от своей прошлой «болезни» изменять своей жене, хотя приобрел новую – маниакальную привычку по открыванию дверей, в основном шкафов и шифоньеров, в любом помещении, куда приходил сам или куда его; приводили.

И если раньше с виду он был вполне нормальным человеком, то теперь, приобретя новый недуг, стал человеком со странностями. А это не всегда приятно не только ему, но и близким.

Поэтому теперь и не знаем, что лучше: прошлая его болезнь или сегодняшняя. Да и, вообще, непонятно, по-честному, болен он был раньше или больным стал сейчас.

Зеленое пальто

Когда я слышу утверждение, что все мы родились из гоголевской шинели, мне становится жаль себя. Я-то точно родился не из шинели, а из маминого зеленого пальто.

Поэтому я, значит, не как все.

Или все не как я.

Или все же не все мы родились из гоголевской шинели. А кто-то, как и я, родился из маминого зеленого пальто.

Господь Бог определил мне семью, где отец пил каждый день, а мама изводила себя зарабатыванием денег на пропитание нашего святого семейства, обшивая соседей, знакомых, полузнакомых и подруг знакомых.

В семейство входили одни женщины: мама, две мои сестры – старшая и младшая и парализованная бабушка, которая была такая старая и так долго лежала без движения, что никто не помнил, чья она родственница, мамина или папина.

Про отца я точно не мог сказать кто он, мужчина или женщина. Так как в баню я ходил с мамой. Отец вообще не мылся и даже не умывался. К тому же он сам утверждал, когда гонял маму из угла в угол, что не имеет никакого отношения к рождению детей.

Вот так мы и жили весело и дружно в небольшой комнате двенадцати метров и с кухней размером с небольшой холодильник.

Правда, холодильника у нас не было. Просто он был нам не нужен. Мы успевали съесть все, что готовилось и покупалось раньше, чем все это успевало испортиться. Отец же с похмелья выпивал и помои.

Так что нам и мусоропровод был не нужен. Его, правда, и не было в нашем одноэтажном доме.

Это на счет еды.

А одежду мы носили по очереди.

До школы мои сверстники вообще не подозревали, что я мальчик, потому что я с пеленок носил обноски своей старшей сестры, что меня вполне устраивало, так как благодаря этому, я свободно ходил в женские туалеты, чем полностью удовлетворял свои детские мужские потребности.

Когда я пошел в первый класс, мне мама из бабушкиных трусов сшила первые брюки, которые с большим удовольствием донашивала моя младшая сестра. Кстати, она пользовалась не только моими обносками, но и моим опытом в посещении туалетов, только уже мужских.

И, наконец, в пятом классе к зиме у меня появилось пальто. Появилось оно не оттого, что кто-то заметил, что я мерзну зимой. Отцу вообще всегда было жарко. A мама не выходила из дома. Шила и шила дни и ночи напролет. И, как мне казалось, она даже не знала что на улице. Зима или лето? И все же, когда я пятый раз переболел воспалением легких, то тетя врач сказала, что без теплого пальто следующую зиму я не переживу.

Мама сжалилась надо мной и достала из сундука свое девичье зеленое пальто, щедро пересыпанное дустом. «Его она берегла в приданое моей старшей сестре». Села за швейную машинку и, горько плача над нереализованным приданым, за ночь сшила мне зимнее зеленое пальто.

Мама плакала скорее не из-за того, что ей было жалко это пальто для меня, а скорее из-за того, что поняла наверняка, что старшей ее дочери никогда не выйти замуж – она была круглой идиоткой. В свои семнадцать лет она считала, что дети – это наказание божье, а мужчины вообще все рождаются сразу пьяными. К тому же, после того как отец, перепутав ее с мамой, несколько раз припечатал сестру к стене, она посчитала, что замужество – это не самая светлая страница в жизни женщин.

Из-за этого сначала она боялась говорить с мальчиками, затем с юношами, а когда надо было говорить уже с мужчинами, она и говорить-то совсем разучилась, только испуганно смотрела, как двуногие существа в штанах появляются и исчезают в поле ее зрения. Поэтому она тоже не возражала против перешивания ее приданого.

Утром перед школой я это пальто одел.

Было оно ядовито-зеленого цвета. Почти как лицо отца с тяжелого утреннего похмелья.

Мой выход в зеленом пальто произвело фурор среди моих ребят-соратников. Я был ярким пятном, полыхающим зеленью на белом снегу.

Все сразу вспомнили мое девичье детство.

И в этот день я узнал много нового о моих половых пристрастиях, выраженных через мою одежду. Но даже выбитые зубы сверстников не-сделали мое пальто другого цвета. Оно осталось все таким же ядовито-зеленым.

Я был, наверное, единственным юношей во всем нашем городе, имеющим пальто такого цвета.

Когда кулаки мои покрылись сплошными шрамами, а зубы моих сверстников кучами валялись по закоулкам, я понял, что причина моей травли не в них, а в моем пальто.

И даже не в пальто, а в маме, которая его сшила.

Или даже не в маме, а в сестре, которая не смогла выйти замуж.

Или в отце, который пил чаще, чем дышал.

Или во мне, который родился не вовремя и не там. Наверное должна была родиться девочка, которая и носила бы это зеленое пальто по праву. Но ошибочно родился я.

Моя же младшая сестренка, в силу того, что донашивала одежду за мной, была больше похожа на мальчишку. Правда, только в одежде.

Но и она с завистью смотрела на мое зеленое пальто мечтая поносить его. Это было видно по ее рисункам, где она рисовала себя только в зеленом пальто. Я даже испугался за свою жизнь, как бы она не прирезала меня ночью папиной опасной бритвой, которой днем точила свои цветные карандаши.