За озером Байкал

– Мама, а куда мы поедем?

– Далеко, сынок, в Забайкалье. Есть такое огромное красивое озеро – Байкал, а мы будем жить за ним. Понял?

Вовка мотнул головой в знак согласия. А сам попытался представить его. Он знал, что такое «озеро» на нём он кормил гусей, когда они ездили с папой пить пиво. Но каким большим должно быть то озеро, за которым они будут жить и до которого, надо было ехать много дней на поезде, Вовка представить не мог. Оставшееся до вечера время он бродил по пустым комнатам бывших соседей смотрел в окно пил чай, который им принесла добрая тётя Циля. На исходе дня в дверь постучались, и вошедший дядя солдат сказал, что надо ехать. Попрощавшись со всеми, они вышли во двор, на улице стояла зелёная легковая машина, которую как Вовка уже знал, называли «эмкой». Машина сделала круг объезжая детскую площадку, когда она проезжала ворота, Вовка оглянулся и в последний раз оглядел знакомый двор. Вовка надеялся, что они приедут на вокзал, где он уже был, провожая бабушку и дедушку. Но машина, поплутав по каким-то переулкам, привезла их к большим деревянным сараям стоящим вплотную к блестящим рельсам. На рельсах стояло несколько зелёных пассажирских вагонов длинная цепочка коричневых – товарных и много невысоких ящичков на железных колёсах. На которых стояло множество всяких разных автомобилей и бескрылых самолётов. Папа провёл их в зелёный вагон, в вагоне уже было много людей, незнакомых тётенек дяденек в военной форме и в свитерах. Где-то в глубине вагона плакали маленькие дети, пахло потными телами, какой-то едой и лаком деревянных сидений.

– Вот наше купе, – сказал папа, откидывая висящее синее одеяло, пропуская Вовку и маму вперёд.

То, что папа назвал купе, состояло из четырёх лавок, две верхние были прицеплены к стене, на нижних можно было сидеть. Между ними под большим окном со шторками располагался квадратный столик. На самом верху под потолком на полках лежали вещи увезённые утром. Мама и Вовка с папой сели друг против друга на скамейки собираясь поговорить:

– Поедем не скоро, ночью, – сказал папа, – постели проводник принесёт, располагайтесь.

Я уже поужинал, не ждите – ложитесь спать.

За занавесом раздалось предупредительное покашливание, а затем мужской голос:

– Товарищ капитан, там железнодорожники пришли, просят вас выйти!

– Отдыхайте, – сказал папа, – я пошёл.

Поцеловал маму и Вовку и ушёл. Из-за занавески выглянула женщина, огляделась, улыбнулась маме, как старой знакомой:

– Женя, здравствуй! Слышу, за стенкой разговаривают, думаю, вы с Колей, или не вы? А что, Николаю звание присвоили?

– Да! – засмеялась мама, – перед самым отъездом, вчера объявили!

– А я слышу «товарищ капитан» думала, что соседи у нас кто-то другие. Наверное, и обмыть не успели?

– На новом месте обмоем!

– Ну ладно, пойду своё войско укладывать. Мой заступил дежурным по эшелону, – голова исчезла.

– Мама, – тут же спросил Вовка, – что эта тётя про папу говорила?

– Нашему папе присвоили звание «капитан».

Наверное, всем «начальникам эшелонов» присваивают это звание, подумал Вовка – такой порядок. Капитанами по его представлению были суровые бородатые люди, управляющие кораблями с биноклями на груди. Это были моряки, папа не был моряком, но всё равно как Вовка уже слышал, его называли «капитаном». Пришедшие к папе какие-то железнодорожники всего скорее и принесли ему бинокль, а если он не будет бриться, как случалось в отпуске у него вырастет борода. Вовке было не понятно, как женщины собирались «обмывать капитана», если это будет выглядеть так же, как мама моет по вечерам Вовку в тазике, папа точно не согласится тем более при чужой тёте. Вовка представил раздетого мокрого папу стоящего в тазике с бородой и биноклем на груди и засмеялся. Мама с удивлением посмотрела на него, посчитав, что так сын радуется повышению отца, сказала:

– Папа вернётся, посчитаешь звёздочки у него на погонах. Раньше сколько было?

Вовка показал три пальца:

– Три!

– Правильно! Вытирай мокрым полотенцем руки, и будем кушать, видишь, темнеет!

За окном быстро набегали вечерние сумерки где-то далеко, через качающиеся ветки деревьев мелькал одинокий уличный фонарь. Неожиданно по окну застучали первые капли дождя, длинные мокрые слёзы, догоняя друг друга, бежали по стеклу, исчезая за его нижней рамой. Стало скучно и грустно. В вагон принесли квадратную коробочку с застеклёнными стенками, внутри её горела свечка точно такая же, как та, что мама зажигала, когда внезапно в доме гас свет. Тогда, Пётр Маркович что-то делал за дверкой железного ящика в коридоре, а тётя Циля ходила по тёмному коридору стучала в двери и громко объявляла:

– Выключите все потребители!

Мама, покопавшись в сумке, тоже зажгла свечку и поставила её в пустую кружку. В купе стало светло и немножко веселее. Вовка, проголодавшийся за день, взял очищенное мамой яйцо и попытался его откусить. Откусилась только белая его часть под ним обнаружилось ядро зеленоватое снаружи и жёлтое внутри. Вовка с трудом его откусил, ядро не жевалось и прилипало к верху рта. Мама, заметив его мучения, налила чай из термоса и протянула со словами:

– Горе, ты, моё! Это яйцо, сваренное вкрутую, чтобы не испортилось в дороге, привыкай кушать такие!

Пока Вовка боролся с крутым яйцом, мама приготовила ему постель на нижней полке. Уставший от нахлынувших событий и впечатлений немного повозившись на непривычном ложе, Вовка заснул.

Дорога дальняя

Проснулся он от странного ощущения что, что-то не так. Нет, всё вокруг осталось прежним – стол со стаканами, тусклый свет фонаря со свечкой в коридоре. Мама спала на соседней полке, но что-то было не так как прежде, когда он засыпал. Под полом неведомая сила тихонько скребла, как будто полозья санок попали на асфальт. По висящему вместо двери одеялу медленно перемещались поперечные световые полосы. Внутри вагона что-то поскрипывало и щёлкало. Ложечки в стакане дружно дребезжали, а во всём лежащем теле было ощущение, что оно плавно плывёт над землёй.

Вовка вскочил и прильнул к окну, за стеклом медленно проплывали столбы с висящими на них гирляндами лампочек. Иногда перед ним мелькали коричневые вагоны, они шли один за другим, потом внезапно прерывались. За окном медленно уходил назад большой освещённый дом, какие-то люди прогуливались вдоль его ярких окон. Дяденька в красной фуражке со свёрнутым флажком в руке стоял и смотрел в Вовкину сторону. Проснулась мама, глядя в окно, с какой-то грустью сказала:

– Ну, вот и всё! Поехали! – помолчав, добавила – что-то, долго нашего папы нет? Папа вскоре пришёл. У него не было бинокля, который должны были подарить железнодорожники и в который Вовка, втайне надеялся посмотреть. Вовка встал на качающуюся кровать-полку и посчитал звёздочки на погоне сидящего отца, их было четыре. Эту цифру Вовка уже знал.

Они все вместе ещё раз покушали, папа опустил одну верхнюю полку, мама расстелила постель, вскоре все улеглись. Под монотонный стук колёс Вовка снова заснул.

Разбудила его мама, в вагоне громко переговаривались люди, по полу тянуло лёгким холодком, эшелон стоял.

– Давай, сынок, вставай, завтрак принесли! Пока поезд стоит, покушаем, может, успеем погулять. Одевайся, бери тарелку и пошли.

Вовка как мог быстренько оделся. Взяв тарелку, отправился вслед за мамой. В начале длинного коридора стояло два дымящихся круглых зелёных бака. Большой поварёшкой мама наложила коричневой каши в тарелки, и они набрали чай в свой термос. Пришёл папа, все вместе позавтракали. Мама называла кашу гречневой и солдатской, Вовка с удовольствием съел целую тарелку. После этого по железной лестнице спустились из вагона на землю. Пассажиры гуляли вдоль состава, не отходя особенно далеко. Возле коричневых вагонов заиграла музыка, и кто-то громко запел. Но вскоре паровоз, выпускающий струи пара в начале поезда, дал гудок, люди поспешили в свои вагоны, и поезд тронулся. Из окна были видны скошенные поля, маленькие посёлки и деревушки. Иногда на пути поезда попадалась большая река. Тогда, совсем рядом, с окном быстро мелькали металлические конструкции моста, а далеко внизу тихо струилась вода. Если река была большой, по ней плыли чёрные грузовые корабли и белые нарядные пароходы. Вовка боялся, что поезд может поскользнуться на блестящих рельсах и они вместе с вагонами, машинами и бескрылыми самолётами рухнут в реку. Он всегда с замиранием сердца ждал, когда мост, наконец, кончится. На въезде и выезде с моста стояли люди в зелёных фуражках с винтовками, а под мостом по вытоптанной траве бегали большие собаки. Со временем, он даже стал угадывать, когда будет мост. Если железная дорога начинала подниматься на высокую насыпь, внизу на земле появлялся забор из колючей проволоки, значит – скоро будет мост. Обычно мост перепрыгивал реку возле очередного большого города. Тогда с обеих сторон насыпи начинали тесниться постройки дома, мелькали дороги с идущими по ним машинами, бежали занятые своими делами люди. Потом поезд начинало качать из стороны в сторону, и если плотно прижаться к стеклу, то можно было увидеть на повороте, с одной стороны, чёрный, выпускающий белый пар паровоз, а, посмотрев в другую сторону, успеть разглядеть машины и коричневые вагоны, едущие следом за зелёными.

Эшелон часто останавливался, если остановка была короткой никто, кроме часовых, из поезда не выходил. Вовка видел в окно, как вдоль вагонов прохаживались дяденьки солдаты с винтовками на ремне. Как папа объяснил, для того чтобы посторонние не приближались к эшелону. Вовка ехал в эшелоне и не был посторонним, это прибавляло ему гордости. Иногда, на остановках к поезду прибегали местные пацаны, стоя в сторонке, они с интересом рассматривали вагоны пассажиров самолёты под брезентом и «колёсные машины», как папа называл автомобили. Они тоже были посторонние, Вовка из окна гордо поглядывал на них, точно зная, что он не посторонний, а принадлежность воинского эшелона он чувствовал, что мальчишки ему завидовали. Когда же беспрестанное покачивание вагона и однообразие колёсной жизни начинала надоедать, он напротив завидовал им. Сейчас эшелон уйдет, и мальчишки пойдут по своим мальчишеским делам, будут играть в догонялки прятаться вон за теми поленницами дров, строить штаб из всяких палок и досок. А он так и останется одиноко сидеть у окна и смотреть на надоевшие поля перелески столбы и мелькающие провода.

На больших остановках именуемых «узловыми станциями», происходила «смена локомотивов», уставший от многочасового пути паровоз в «голове состава» отцеплялся и ехал «в депо отдыхать». Со стороны «хвоста поезда» медленно появлялся другой, такой же чёрный с громадными красными колёсами. С блестящей металлической «рукой» вдоль колёс, которая беспрестанно сгибалась и разгибалась в такт движения. Отчаянно сигналя, паровоз не спеша, проплывал вдоль состава, будто осматривая то, что ему предстояло тащить, и важно занимал своё место впереди. Вагоны дергались, сталкиваясь, где-то внизу громко шипел воздух.

Во время таких остановок к поезду приходили тётеньки, продавая всякую еду. Это были ягода и семечки, разложенные в кулёчки; бутылки с молоком; варёная картошка с зелёным луком, завёрнутая в газету; варёная и жареная рыба. Сначала тётки осторожно подходили и останавливались в стороне, опасаясь строгих часовых. Тогда женщины из эшелона кричали часовым, чтобы те вызвали «дежурного по эшелону». Приходил офицер с красной повязкой или Вовкин папа и разрешал подпустить торгующих. Счастливые тётеньки, перебегали через пути, наперебой предлагая свой товар, население зелёных вагонов дружно высыпало на улицу. Все перемешивались. Вскоре радостные торговки уходили к себе на ходу, пересчитывая деньги, нагруженные пассажиры, с трудом залезали в вагон, передавая, друг другу покупки. В установленное время на больших остановках играл горнист и если внимательно вслушаться в звуки его сигнала, то можно было услышать – «бери ложку, бери хлеб, собирайся на обед!» Вдоль вагонов спешили солдаты несущие тяжёлые термоса с едой, возле коричневого вагона с дымящейся трубой, называемого всеми «кухней, возникала небольшая очередь. По вагону разносился запах свежего борща, перемешивающийся с ароматом купленной варёной картошки рыбы и солёных огурцов, все дружно приступали к еде. Сигнал, призывающий на обед, был совершенно одинаковый, независимо от того происходило дело в обед, утром во время завтрака, или в ужин. Это очень смешило Вовку. Обычно кушать приходил и папа, ел он мало, объясняя это тем, что уже перекусил «снимая пробу». Это тоже занимало Вовку – пришёл на кухню папа, попробовал, ему понравилось, и он сказал – что всем можно кушать. Дома обычно это делала сама мама. Вовка представил себе, что они сидят с мамой голодные возле пустых тарелок и ждут, когда отец им разрешит покушать, а его всё нет и нет!