Марина Цветаева. Моим стихам, написанным так рано…

В цветаевском слове «прохожий» заключено и то, что отличает ее от других поэтов, которые решались говорить с людьми завтрашних поколений. «Прохожий», – стало быть, встреченный случайно и внезапно. Он же, в том же самом четверостишии, – «на меня похожий». Сопоставление возможных смыслов слов «прохожий» и «похожий» подчеркнуто их созвучием. Похожий узнан в прохожем, тем самым общее распознано в случайном, постоянное – в мимолетном. В самом деле, «прохожий» – состояние случайное и временное, никак не объединяющее прохожих с теми, мимо кого они идут. «Похожий» же – свойство, которое, обнаружившись, остается неотъемлемым, сохраняющимся, свойство связующее.

Между тем в стихотворении далее звучит трагическая нота – человек во плоти и крови, которого «звали Мариной», невозвратим:

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Слово была выделено самой Цветаевой, обозначившей на нем смысловой и интонационный акцент. Сознание, что каждый человек обречен на смерть, не замалчивается, но не становится беспросветно гнетущим. Даже только что сорванные цветы уже не проживут долго, но зато в руках человека они становятся причастными к чувствам «прохожего», к голосу его собеседницы из минувшего времени:

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Это – стихи о том, что люди живут и будут жить, ощущая радость бытия, без полного утешения, но и без неутолимого отчаяния.

Стихотворение написано в Коктебеле, на берегу моря во вторую годовщину встречи с Сергеем Эфроном. Может быть, извечная женская тревога, неразрывно связанная с надеждой, и вызвали пленительную мелодию этого мудрого стихотворения…

13 мая 1913 года Цветаева создала стихотворение «Моим стихам, написанным так рано…» (стихотворение процитировано нами в начале этой книги).

В строках стихотворения можно услышать отголосок произведения, созданного десятью днями ранее: упоминаемые стихи «о юности и смерти» – это как раз и есть «Идешь, на меня похожий…». Оба стихотворения образуют как бы своеобразную поэтическую дилогию. Но в первом автор спокойно, мягко, даже без зависти – так и должно быть! – благословляет из могилы будущего «прохожего», ту «младую жизнь», которая «будет играть у гробового входа» (Пушкин). Во втором же стихотворении мощно, по-цветаевски, выражена пушкинская мысль «нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет…» Обращения к людям будущего как к читателям, слушателям, собеседникам традиционны для поэзии. Общеизвестные примеры тому в русской литературе – стихотворения Ломоносова, Державина, Пушкина о памятнике, воплощенном в слове и потому неподвластном разрушительному воздействию времени. Первоначальный образец стихов о памятнике, которому следовали поэты нового времени, создан еще Горацием.

Марине Цветаевой еще нет и двадцати одного года. Однако какая ясная и спокойная уверенность в своем даре, в будущем признании! Это ее своего рода классический «Памятник» – я сделал, что мог, и это пребудет. Написанные стихи живут уже собственной жизнью, обретают свою судьбу, которой поэт не управляет. Но благодаря своим высоким качествам, своим поэтическим достоинствам, над которыми не властно время, стихи «прорываются» в будущее – так Поэт, их создатель, обретает бессмертие. Перед нами – некий новый поворот мотива протеста против неизбежности конца, звучавшего в процитированной выше отброшенной строфе стихотворения «Идешь, на меня похожий…» Путь позитивного духовного выхода перед неизбежностью…

Стихотворение «Моим стихам, написанным так рано…» интересно и с точки зрения поэтического мастерства Марины Цветаевой. Перед нами – уже вполне зрелый поэт, которому подвластны все инструменты поэтической техники. Стихотворение состоит из одного сложноподчиненного предложения, включающего четыре придаточных предложения, четыре сравнительных оборота, четыре причастных оборота. Через все три строфы проходит анафора «Моим стихам…», настойчивое повторение которой придает стиху целостность и воплощает твердую уверенность автора как в своих творческих силах, так и в своем грядущем поэтическом успехе. Однако в стихотворении дано не только предвидение своей поэтической судьбы, но дана и эмоциональная характеристика самих стихов, которые появляются «как брызги из фонтана», «как искры из ракет», «как маленькие черти». Во второй и третьей строфах прорывается мотив искреннего удивления (выраженного интонацией восклицания!), что стихи «о юности и смерти», как кажется автору, не находят своего читателя: «Нечитанным стихам!», «Где их никто не брал и не берет!» Знаками тире, окаймляющими восьмой стих, парными скобками, выделяющими десятую строку как придаточное предложение, подчеркивается их противоположность смыслу предшествующих стихов. Цветаева, как музыкант-виртуоз, широко и свободно использует в стихах весь диапазон регистров, смысловых и интонационных «лигатур» («Музыка, обернувшаяся Лирикой»)…

Марина Цветаева с гитарой и Сергей Эфрон. Феодосия. Зима 1913–1914 гг.

В 1931 году в анкете редакции парижского журнала «Числа», отвечая на вопрос: «Что вы думаете о своем творчестве?» – Цветаева процитировала последнюю строфу стихотворения «Моим стихам…» («Числа», Париж, 1931, № 5). А в апреле 1933 года в письме к литературоведу Ю. Иваску, по-видимому, отвечая на его вопросы о стихах, она писала: ««Драгоценные вина» относятся к 1913 г. Формула – наперед – всей моей писательской (и человеческой) судьбы. Я все знала – отродясь».

Между тем в мае 1913 года вечный шум вечно плещущего моря вновь и вновь обращает Цветаеву к поэтическим размышлениям о скоротечности человеческой жизни, о глубине и яркости собственных чувств и мыслей, которые, к сожалению, вряд ли в полной мере будут услышаны и поняты современниками. «Странно чувствовать так сильно и так просто / Мимолетность жизни – и свою» («Солнцем жилки налиты – не кровью…», 15 мая 1913 г.). И через два дня после этого – очередное поэтическое обращение к прохожим, равнодушно идущим мимо поэта.

Марина Цветаева 17 мая 1913 г. пишет стихотворение «Вы, идущие мимо меня…»:

Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром…

Вновь послание, пронизанное даже некоторой «обидой» лирической героини на невнимание равнодушных, занятых своими делами, погруженных в суету жизни прохожих. Впрочем, автор в своих раздумьях высказывает и ту мысль, что даже если бы эти «идущие мимо» обратили на нее свое внимание, «если б знали вы…», «если б знали», все равно «вы» не смогли бы постичь всю глубину, весь жар внутреннего огня, который «сердце мне испепелил». Все равно «не узнали бы вы» —

Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы —
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.

Под стихотворениями «Идешь, на меня похожий…» и «Моим стихам, написанным так рано…» стоят даты: 3 и 13 мая 1913 года. Под следующими – 15 и 17 мая 1913 г. Точная датировка стихотворений – годом, месяцем, числом – станет характерной особенностью цветаевской лирики. Эта особенность, как и хронологическое расположение стихов в сборниках, которые она будет составлять, говорят об осознанной установке на ту «дневниковость» ее поэзии, которую отметил еще Волошин в рецензии на «Вечерний альбом».

Там же, в Крыму, 11 июля 1913 года написано стихотворение «Идите же! – Мой голос нем…» Лирическая героиня сожалеет, что осталась непонятой: «Какого демона во мне / Ты в вечность упустил!» Двадцатилетняя Цветаева предрекает собственную судьбу: быть не понятой, не оцененной: «Я знаю, что ни перед кем / Не буду я права». Она смотрит в завтра, в грядущую свою жизнь, когда столкнется с непониманием другими ее души, с холодностью в ответ на ее любовь, с глухотой к ее творчеству. Именно об этом – последние строки цитируемого стихотворения:

Но помните, что будет суд,
Разящий, как стрела,
Когда над головой блеснут
Два пламенных крыла.

Два пламенных крыла – этот образ пройдет через всю поэзию Цветаевой. Образ крылатого Гения вдохновения, парящего над поэтом…

Но в 1913 году Цветаева еще не изведала подлинных трагедий, она живет, окруженная пониманием и любовью. В стихах она выражает радость общения с близкими. С сестрой Асей, с которой у нее полное взаимопонимание, унисон: «Мы быстры и наготове, / Мы остры. / В каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом слове – / Две сестры» («Асе», 1, 11 июля 1913 г.). Она по-прежнему очарована собственным мужем, рисуя его романтический портрет:

Есть такие голоса,
Что смолкаешь, им не вторя,
Что предвидишь чудеса.
Есть огромные глаза
Цвета моря.

<…>

И новые зажгутся луны,
И лягут яростные львы —
По наклоненью Вашей юной,
Великолепной головы.

    («Сергею Эфрон-Дурново», 1, 2, 19 июля – 1 августа 1913 г.)
В середине августа 1913 года Марина ненадолго приезжает в Москву: необходимо было сдать или продать дом на Полянке. Но тут обрушивается несчастье – 30 августа 1913 года от разрыва сердца скончался отец, Иван Владимирович Цветаев. «Я приехала в Москву числа 15-го августа, сдавать дом… – вспоминала Цветаева. – Папа… все лето прожил в прекрасных условиях. Числа 22-го мы с ним увидались в Трехпрудном, 23-го поехали вместе к Мюру (крупный универмаг в Москве – В. Д.), – он хотел мне что-нибудь подарить… Папа был необычайно мил и ласков. Когда мы проходили по Театральной площади, сверкавшей цветами, он вдруг остановился и, показав рукой на группу мальв, редко-грустно сказал: «А помнишь, у нас на даче были мальвы?» У меня сжалось сердце. Я хотела проводить его на вокзал, но он не согласился: «Зачем? Зачем? Я еще должен в Музей». – «Господи, а вдруг это в последний раз?» – подумала я и, чтобы не поверить себе, назначила день – 29-ое – когда мы с Асей к нему приедем на дачу… 27-го ночью его привезли с дачи почти умирающего… Он прожил 2

/

суток… С первого момента до последнего ни разу не заговорил о возможности смерти. Умер без священника. Поэтому мы думаем, что он действительно не видел, что умирает, – он был религиозен… Его кончина для меня совершенно поразительна: тихий героизм, – такой скромный!.. Мы все: Валерия, Андрей, Ася и я были с ним в последние дни каким-то чудом: В<алерия> случайно приехала из-за границы, я случайно из Коктебеля (сдавать дом), Ася случайно из Воронежской губернии, Андрей случайно с охоты. У папы в гробу было прекрасное светлое лицо…» (письмо В. В. Розанову от 8 апреля 1914 года).

Через несколько дней после похорон отца М. Цветаева вновь уезжает из Москвы в Крым, где все семейство пробудет до середины 1914 года.

В Крыму в 1913 году Цветаева начинает поэтический диалог с «коллегами» по ремеслу. Здесь написано стихотворение «Байрону» (Ялта, 24 сентября 1913 г.). Байрон дан романтическим героем:

Я думаю об утре Вашей славы,
Об утре Ваших дней,
Когда очнулись демоном от сна Вы,
И Богом для людей.

Иначе воображает Цветаева свою встречу с Пушкиным в написанном тогда же стихотворении «Встреча с Пушкиным» (1 октября 1913 г.). Она ощущает его таким же реальным существом, как и она сама. Ему можно распахнуть душу. Стихотворение-исповедь, скорее не о Пушкине, а о ней самой.

Пушкин! – Ты знал бы по первому взору,
Кто у тебя на пути.
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти.

Она бы шла рядом, «не опираясь на смуглую руку». Потому что ее лирическая героиня – поэт, она Пушкину – товарищ, собрат, не ровня, но – «коллега». Пушкин молчит, она исповедуется, перечисляет все, что любит, что ей дорого, делится своими чувствами и пристрастиями. В романтических стихах «Байрону» и «Встреча с Пушкиным» запечатлено стремление Цветаевой осознать себя, свое место в поэзии…

В октябре 1913 года семья на зиму перебирается из Коктебеля в Феодосию. Сергей здесь засел за учебники, готовясь сдать экстерном экзамены за курс гимназии, чтобы поступить в университет. Марина записывает в дневник наблюдения за дочерью. В эти дни (13 ноября 1913 г.) написано стихотворение, в котором мать пророчит дочери романтическое будущее: