Телефонист

Маркус потрогал пальцем губу. Грубые стежки тянулись от подбородка вверх к бесформенному разбухшему месиву. Заморозка уже начала отходить. Маркус поморщился от ноющей боли. Ныла не только губа, но и ушибленные ребра и отечные синяки на руках и ногах.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел врач – пузатый старик с огромным мясистым носом в красных прожилках. Он исподлобья посмотрел на Маркуса и неожиданно улыбнулся:

– Выглядишь бодрячком!

Старик подошел вплотную, аккуратно взял Маркуса за подбородок и покрутил его голову из стороны в сторону.

– Недели за две пройдет. – Врач потянулся к столу за склянкой с йодом и окунул туда спичку с ватным шариком на конце. – Снимем швы. Ну а дальше – к косметологу. – Он провел ваткой по подбородку и губе Маркуса.

Маркус зашипел от боли.

– Тебе стоит поберечь себя, – покачал головой старик.

– Папа мне говорил, что зло сразу надо ставить на место. – Маркус вцепился в жесткую ткань кушетки, стараясь правильно выговаривать каждое слово. – Иначе оно разрастется, и тогда победить его будет сложно.

– Мудрый у тебя был отец! – Врач поднял брови. – Иди пока в свою комнату. Я Лидии скажу, чтобы тебя несколько дней не трогали.

Маркус вышел за дверь и тут же столкнулся с Андреем Бенешем. Выглядел тот неважно: один глаз заплыл, забинтованная левая рука висела на груди.

– Давай держаться друг друга, – протянул он вперед открытую ладонь.

– Как Риф и Нис? – с трудом выговорил Маркус.

– Да, – улыбнулся Андрей, – как они!

Глава 4

Ветер разогнал тучи. Марк поднял голову, вглядываясь в ярко-синее небо – чистое, без единой темной крапинки. Полуденное солнце белым размытым пятном висело в зените. В сухом прохладном воздухе отчетливо пахло ржавчиной. Такая погода бывает перед заморозками, а ведь еще даже не середина осени. Марк поправил на плече рюкзак, запахнул полы плаща и полез в заросли борщевика. Ядовитые листья уже потеряли силу, но поберечься стоит. С первыми холодами сорняк прижмется к земле, и дорога к дому Елены Эдгард станет еще короче.

Марк спустился по влажному откосу оврага, перескочил через вонючий ручей и выбрался на пустырь. В центре поросшей осокой площади серой грудой торчали руины трехэтажного здания: растрескавшиеся округлые стены с высокими узкими окнами и десятиметровая башня с разрушенным куполом. Планетарий закрыли еще до войны, война же его доконала.

Раз в год интернатских привозили сюда на экскурсию. В главном зале мощный проектор высвечивал на потолке звездное небо. Марк любил откинуть спинку кресла и смотреть, как крутятся и роятся тысячи звезд – приближаются, превращаясь в огненные шары, и исчезают из вида. Катехизис не дает ответа, в какие миры Коммутатор отправляет человеческие искры после смерти. Может, и на другие планеты. Это бы объяснило тягу Марка к космическим далям.

Под ногами зашуршал гравий. Марк остановился у рваного разлома в стене, снял с плеча рюкзак, вытащил из него и покачал на руке пухлый газетный сверток – пять банок тушенки и две пары шерстяных носков. Марк положил пакет на камень и пошел на другой конец пустыря. У кустов оглянулся и заметил, как из разлома выскочил подросток в мешковатой куртке и черной шапке на голове. Он схватил подарок и кинулся обратно в развалины.

Марк, шурша листвой, прошел через пожелтевший парк, отделявший пустырь от спального района, и выбрался к трехэтажке Елены Эдгард. При ясной погоде дом уже не выглядел безнадежно унылым. Крыша блестела жестяными листами, побелку на стенах недавно подновляли. Пахло дымом костра: дворник сжигал опавшие тополиные листья.

Метрах в ста от дома, в покосившейся деревянной беседке, четверо алкоголиков пересчитывали остатки наличности. Сгрудившись вокруг вздувшегося от влаги стола, они перебирали разбросанные на почерневшей столешнице мятые банкноты и мелочь.

– Раньше на эти деньги можно было неделю жить! – выговаривал остальным старший из них – старик лет за шестьдесят, с одутловатым синюшным лицом. – Студентами мы на стипендию по ресторанам ходили. А сейчас что? – Подбородок «пахана» мелко трясся, старик дрожащими руками пытался расправить купюры. – Ищите лучше!

Собутыльники сокрушенно вздохнули и принялись шарить по карманам. Двое из них, еще крепкие мужики с красными носами и многодневной щетиной, носили одинаковую серую робу. У одного лысина по кругу разъела макушку, волосы другого торчали жестким седым ежиком. Оба они вполне могли работать грузчиками в местном гастрономе или разнорабочими на каком-нибудь складе. Самый младший из алкоголиков, по виду ровесник Марка, сидел сгорбившись, глядя вокруг пустым блуждающим взглядом. Марк встречал таких – переживших войну, но потерянных в жизни – ни профессии, ни семьи, ни дома. У каждого из этих четверых за плечами своя история о потерях, боли, неверном выборе и неспособности изменить жизнь к лучшему.

Марк подошел к беседке.

– Скучаем, бойцы? – скорчил он дружелюбную мину.

– А ты что за хрен? – просипел старик.

Он впялился в Марка покрасневшими, в змеистых прожилках, глазами. На его лбу собралась гармошка из глубоких морщин.

– Есть кому в магазин сбегать? – Марк вытащил из кармана новенький червонец с профилем Виктора Курца в овальной рамке.

– О! – алкоголики заулыбались. – Сразу видно: свой человек! – Плешивый грузчик осклабился щербатым ртом.

Старый пахан коротко кивнул младшему. Тот вскочил, выхватил из рук Марка деньги и засеменил за угол дома. Марк шагнул в беседку, осмотрелся и сел на лавку у края стола, чтобы видеть дверь подъезда Елены Эдгард. Внутри беседки, несмотря на сквозняк, стоял густой запах перегара.

Алкоголики притихли, ожидая гонца. Из белого марева выглянул желтый диск солнца. Двор и стена дома осветились, будто включили софиты. В кустах рядом с беседкой весело зачирикали воробьи.

Младший появился минут через десять, светясь по-детски счастливой физиономией. В руках он тащил раздувшийся от поклажи целлофановый пакет. От тяжести ручки его натянулись, готовые вот-вот порваться. Младший, кряхтя, поставил ношу на скамейку. Громко звякнули бутылки.

– Ы-ыть! – затрясся старик. – Аккуратнее!

Плешивый оттеснил младшего и принялся доставать покупки. На столе появились две зеленые бутылки вина, пять поллитровок темного пива и шкалик спирта. Следом – хлеб и вяленая рыба, пластиковые прозрачные стаканчики и тарелки. Чувствовалось, у этой компашки уже сложилось традиционное меню, и Марк обеспечил им праздничное угощение.

Он потер подбородок и пристально посмотрел на младшего. Тот заметно поскучнел и со вздохом вытащил из кармана сдачу.

Старик разложил перочинный нож и срезал крышку с бутылки вина. Убрал лезвие, открыл штопор и ввинтил его в пробку по самую рукоятку. Суетливо поставил бутылку между ступнями и дернул. Пробка со смачным чпоком выскочила из горлышка. Пахан победно оглядел публику. Алкоголики оживились, задвигались – день у них явно удался.

Плешивый взял из рук старика бутылку и разлил темно-красную жидкость по стаканчикам. Остальные затаили дыхание. Следом второй грузчик скрутил жестяную пробку со спирта и плеснул каждому в вино.

– Ну, вздрогнем! – пахан взял стаканчик трясущейся рукой.

Собутыльники последовали его примеру. Марк тоже поднял свой и посмотрел сквозь прозрачные стенки на дверь подъезда. В красном мареве ручка двери изогнулась, будто живая. «Где же ты, Елена? – в мыслях вздохнул Марк. – Я с твоими соседями долго не протяну».

Словно отвечая на его призыв, дверь дернулась и приоткрылась. Из щели выскочил здоровенный черный мастиф, таща за собой на поводке детину лет двадцати в шерстяном спортивном костюме. Из открытого рта собаки на землю обильно стекали слюни. Пес повернул голову в сторону беседки и гулко рявкнул. Он явно намеревался поближе познакомиться с алкоголиками.

– Куда?! – фальцетом прикрикнул на собаку детина и дернул за поводок.

Мастиф развернулся и понуро поплелся следом за хозяином. Марк удивился. В войну таких собак натаскивали подбираться к дотам с взрывчаткой в зубах. Под конец боев в живых этих псов практически не осталось. Какой судьбой выжил здешний, оставалось загадкой, но с хозяином ему явно не повезло.

– И есть же у кого-то деньги кормить такого кобеля! – оскалился старик.

Алкоголики опрокинули в себя стаканы с бурдой из вина и спирта и, крякая, потянулись к хлебу и рыбе. Марк тоже залпом выпил. Горло обожгло, пылающий ком провалился в желудок и остался там тлеть горячим углем. Чтобы унять пожар, Марк разжевал и проглотил хлебную корку.

Плешивый снова налил вина. Второй стакан Марк лишь пригубил, больше налегая на рыбу. Он украдкой поглядывал на дверь подъезда. Время от времени она открывалась, но из нее каждый раз появлялись не те, кого Марк ожидал увидеть: школьники, мамаши с грудными детьми, хмурые старики с палочками.

Собутыльники зашли на новый круг. Пили сосредоточенно, будто выполняли непростую и важную работу. Пахан совсем захмелел, и его потянуло на разговоры. Слушателем Марк был хорошим, а местные бичи явно истосковались по новому собеседнику.

– Вот скажи, – брызгал слюной старик, тряся перед лицом Марка обглоданным рыбьим хвостом, – разве за тем мы воевали, чтобы какие-то сосунки-особисты разъезжали по городу в черных фургонах и указывали, как нам жить?

Остальные замычали и закивали в знак согласия. Младший закатил глаза, видимо, показывая, как достала его Особая служба.

– Приходят тут и начинают распоряжаться: то нельзя, это нельзя… – Старик оттопырил нижнюю губу, скорчив обиженную гримасу: – А кто они такие и по какому праву?! – Подняв брови, он уставился на Марка. – Ведь кем они до войны были? – не получив ответа, продолжил он. – Какая-то фельдъегерская особая служба. – Челюсть пахана затряслась. – Почтальоны хреновы! Пока мы на передовой надрывались, они отсиживались в тылу.

– Ну, теперь там работают и бывшие армейские, и полиция, – возразил Марк.

Старик, не найдя что ответить, обреченно махнул рукой: