– Это ваши вещи? – и, не дожидаясь ответа, стал перебирать вещмешки:
– А это что? Чьё это? – начальник быстро развязал шнур вещмешка и высыпал на стол содержимое:
– Я ещё раз спрашиваю Вас, что это такое?
– Я наверно, по ошибке, взял не свой мешок, – забормотал Дзюба.
– Собирайся! – рявкнул на него начальник. Все растеряно молчали.
– Встать! Смирно! Быстро собрались и вон отсюда! Поживёте в палатке, вам не место среди людей. А Вы уж простите великодушно, хозяйка. Я боевой офицер, тут после ранения…, а продукты эти, Вы заберите – это Вам хоть какая компенсация за нанесённую обиду. Это не от них, это от армии, за беспокойство, – добавил он, предупреждая возражение матери.
И всё-таки война не обошла своей разрушительной силой нашу хату. Вернувшись после очередной и, кажется последней эвакуации, мы увидели, какой тут гость побывал и заодно порадовались, что нас в это время не было дома. Откуда прилетал этот посланник смерти: с самолёта, миномёта – неизвестно, но он был мал по своей разрушительной силе и только смог проткнуть соломенную крышу, потолок из тонких досок и взорвался в «красном углу», осыпав осколками всё, что попалось ему на пути в хате! Поэтому, когда мать это увидела, она только перекрестилась на оставшуюся висеть в целости икону Николая Угодника: Свят, Свят…
Глава пятая. Не тот уже немец
Уже не стала слышна канонада, которая несколько лет гремела с разной громкостью, то с запада, то с востока. А вот воздушные бои ещё случались над деревней. Вся деревня переживала, как наши маленькие, но очень юркие самолётики, вертелись вокруг больших крестоносных самолётов. Все болели за наших, так как побитых немцев уже никто не боялся и не уважал. В доказательство нашего превосходства, один большой немец задымил, завыл и потянул к земле, к лесу, к болоту. Из него тут же вывалилось несколько точек, превратившихся в парашютистов. Теперь жители деревни из зрителей превратились в дружный отряд по борьбе с немецкой авиацией, но уже в полевых условиях, куда и приземлилась эта авиация. Самолёт, правда, шлёпнулся в болото, а вот немецкие лётчики здесь, на поле, прямо возле деревни. Они подняли руки, гаркнули ординарный пароль: Гитлер капут! И протянули, желающим принять, своё оружие.
– Нет, не тот уже немец! – солидно рассуждали старики.
На восстановленных колхозных полях, были организованы «подсобные хозяйства» для фронта, где вместе с местным населением, трудились военные. Но это на полях, а вот в лесу под конвоем работали пленные немцы. Они пилили лес, возили его на лесопилку, а уж из пиломатериалов делали ящики для снарядов и всё прочее для нужд войны, которую они так незадачливо развязали. Ещё их пытались использовать на ремонте дорог. Ведь не зря же немцы, оправдываясь в своих поражениях, ссылались на две причины: мороз и бездорожье. Вот справляться с одной из этих причин и пришлось этим бедолагам. Просёлочные дороги и в самом деле малопроходимые в любое время года, а весной и осенью они совсем никакие. Колёсами машин выбивались глубокие колеи, так что машины ползли, почти цепляясь осями за землю, особенно американские с низким клиренсом. Исправлять ситуацию пригнали немцев. Эти специалисты напилили чурбаки по размеру колеи, уложили их и довольные, что справились с этой тяжёлой и донельзя грязной работой, стали наблюдать за результатом. По этому настилу сразу же двинулся, долго ждавший своей очереди на проезд, «Студебеккер»…, после его проезда раздался вопль отчаяния дорожных ремонтников: все их дрова были выдавлены из колеи и торчали, как противотанковые ежи!
Лагерь военнопленных немцев находился в лесу. Жили они в землянках, в которых было по их жалобам: дымно и…, тут немцы добавляли русское ругательство.
Как-то раз, возле нашей хаты остановилась машина с пленными, и пока охранник куда-то отлучился, один немец соскочил с машины и подбежал к нашему крыльцу. Он достал из кармана свёрток и затараторил на ломаном русском языке: мыло, мыло, картошка. Я ещё не был готов к торговым операциям, тем более к бартеру и сбегал за матерью. Немец повторил своё предложение и, отцепив от пояса котелок, протянул его матери. Та взяла котелок, сходила, насыпала в него картошку и протянула его немцу, а от протянутого свёртка с мылом, отказалась: сами мойтесь! С машины уже кричали немцу его друзья по несчастью, так как подходил охранник. Он обругал подбежавшего немца и помог тому залезть в кузов прикладом под зад. Но не все относились к этим военнопленным так жалостливо.
В деревне готовилась карательная операция по уничтожению немцев. Ясно, что операция готовилась в особо секретном режиме, а для её выполнения подбирались самые надёжные, самые смелые и отчаянные бойцы. Отбирал бойцов лично сам командир, которому было уже двенадцать лет! Его же гвардейцы были и того моложе. В вооружении недостатка не было, причём, всякого. Поля, овраги и особенно леса, прямо ломились от всевозможного стрелкового и не только, оружия. Ящики с толовыми шашками, гранатами, минами: стреляй – не хочу! И стреляли.
На берегу болота, в лесу, нашли миномёт и запас мин к нему. Была весна и лягушки, эти непуганые земноводные орали громче любого хора. Кому же это понравится, особенно, когда есть исправный миномёт! Начали посылать мины почти вертикально вверх, чтобы почувствовать прелесть настоящего боя. Мины, долетев до своей предельной высоты, возвращались назад с пронзительным свистом и, погрузившись в болото, громко лопались. Удивлённые лягушки на время затихали, чтобы возобновить свой концерт с новой силой. Состязание шло, пока не кончился запас мин. Ассортимент подобных развлечений был весьма велик и разнообразен.
К примеру: рыбу удочками или сетями никто не ловил, её глушили гранатами или шашками тола, потом собирали с лодки. Особой остроты в таком добывании рыбы не было, и изощрённый ребячий ум отыскивал более интересные варианты. Этакий двенадцатилетний снайпер, ложился на высоком крутом берегу Днепра с огромной для его фигуры винтовкой, вставлял патрон с разрывной пулей. Другой же малолетний боец или девчонка, бегали около самой воды и указывали ручонкой: куда стрелять. Раздавался выстрел, пуля разрывалась в воде и на поверхности появлялась рыба! Случалось, что пуля делала рикошет…, что же: на то она и война!