но классных…
Я хотел бы
Быть этим забором,
Когда мальчишка вихрастый
Задыхаясь от счастья-боли,
Рожицу чью-то рисует
И пишет: «Дура!»
Он через годы скажет:
«Люблю её!»
Эпилог
И сотворил Бог Землю
И стало ему грустно.
А люди на зло ему
взяли да и
придумали искусство
И вот через миллиарды мгновений
Ползу по пустыне я
И пишу на песке своим телом
песни пустые.
Песенка
А где-то
Кто-то с кем-то
Смеялся и шутил
И нежился в трясине
Зеленый крокодил.
И порхали на ветках
Веселые колибри
И люди до рассвета
О чем-то говорили.
Машина поливала
Асфальт водой
Из крана…
Глоток воды,
Один глоток воды…
И хлеба
Двадцать граммов!
Хочу тебя
«В жизни, где все эгоизмом пронизано
как-то странно – видеть цветы на карнизах
и получать телеграммы»
Боль таится в изреченной фразе,
всплывшей мрачно, на исходе дня:
«Я хочу тебя со струпьями, в проказе,
позже всех, и раньше, до меня!»
Сатанеет брошенное тело
на алтарь подобного ему.
Я тебя такой красивой сделал-
неподвластной сердцу и уму.
Леденеют ласковые руки,
обнимая страстно пустоту.
Видел я отчаянные трюки,
но такие… Но такую… Ту!
Сердце стынь в коварном обороте.
При вперед железный автомат.
Неужели искренность природы
заменяет чувственности яд?
«Красивая и безрассудная…»
Я в омут синий, злой, бездонный
нырнул и вынырнул, смеясь.
Стоишь иконой чудотворной
иль как очковая змея?
Ужалить хочешь поцелуем?
Обманом в топи завести?
Я не люблю тебя, такую,
хоть сердце корчится в горсти.
Танцуешь, тело тянешь в небо,
тоской расширены зрачки.
Чего ты ждешь: любви, как хлеба?
Или любви, как зверя рык?
Ты ищешь страсти – жгучей лаской,
испепеляешь все вокруг.
Блудливая, на мир с опаской
глядишь – замкнется подлый круг.
Ползи, от страха извиваясь —
наступит кто-то на тебя…
А если нет – сама впитаешь,
накопленный годами яд.
Нега
Ступая сонными ногами
по черепам среди травы,