
Детство и школа. 1932—1949. Стихи разных лет
Впереди была самостоятельная жизнь в Москве. На этот счет я получил подробные инструкции от мамы. Она собрала мне большой чемодан и, естественно, велела писать почаще – телефонной связи практически не было. Кроме чемодана я вез с собой аккордеон.
Через несколько дней мы с отцом отправились на Восточный вокзал Берлина. Папа получил у начальства небольшой отпуск и сопровождал меня домой, в Москву.
Короткий гудок отметил мое прощание с Германией. Вагон был полон и забит багажом. Надо заметить, что, отправляясь из советской оккупационной зоны домой, почти все – и военные и штатские – везли с собой много вещей. Людей понять было можно: после тяжелых потерь и лишений военного времени всем хотелось увезти всего побольше. И для себя, и на продажу. Как всегда, вопрос стоял один: знать меру, и оформлять все по закону.
В этой обстановке наш багаж выглядел более, чем скромно. Все последующие проверки мы прошли спокойно, а вот многих из наших попутчиков трясли прилично, а некоторых задерживали для дополнительной проверки. Попытки спекулировать немецким добром пресекались очень строго.
Уже совсем недавно я натолкнулся на две поучительные истории на эту тему. Вот первая. Получив по службе аудиенцию у Сталина, крупный военный в чине генерал-полковника, окончив доклад, обратился к Верховному Главнокомандующему «с личной просьбой». «В чем дело?» – поинтересовался Иосиф Виссарионович, нахмурясь. «У меня задержали вагон с личными вещами, товарищ Сталин, нельзя ли распорядиться пропустить», отчеканил офицер, протянув какую-то бумажку. Сталин молча что-то написал в углу. Прочитав написанное, проситель страшно побледнел. Рукой вождя было написано: «Пропустить барахло полковника. Сталин». Прекрасно известно, что Сталин был очень скромен в быту. Этим объясняется его реакция на подобные просьбы.
Вторую рассказал писатель Михаил Веллер в книге «Легенды Арбата» (Издательство АСТ, Москва,2015 г., стр.290). Цитирую. «Алексей Толстой стеклянеет от ужаса. Он хорошо помнит, как у него тормознули на границе вагон с награбленным барахлом из Германии, и на его телеграмму лично Сталину пришел ответ: «Стыдитесь зпт бывший граф тчк».
За окном поезда мелькали пейзажи Белоруссии. Хотя после окончания войны прошло уже четыре года, ее следы были еще заметны. Полуразрушенные постройки, обгорелые перелески, сохранившиеся остатки блиндажей и воронок…Несколько наших спутников здесь воевали. Негромко стали вспоминать бои, погибших друзей. Помянули по-русски, молча. Война еще долго будет жить в народной памяти.
Глава седьмая. Окончание школы (июль 1948 – август 1949 г.г.)
Москва встретила поезд из Берлина проливным дождем. Вместе с нами по перрону Белорусского вокзала шагали демобилизованные солдаты и офицеры. Мы с отцом долго добирались до нашего переулка. Здесь за время нашего отсутствия мало что изменилось.
Те же булыжники мостовой, та же разрушенная бомбой часть здания Москворецкого исполкома на Полянке. Родной двор, родная квартира, бабушка…ее радости не было конца: любимые сын и внук, которых она так давно не видела!
За чаем она рассказала, что соседи живы-здоровы, только «бабуня» их скончалась, дочка уже взрослая, работает. Сама же моя любимая бабушка в свои 65 лет выглядела молодцом. Соскучившись в относительном одиночестве, хлопотала возле нас со своим нехитрым угощением. Хотя карточная система в стране к тому времени была уже отменена, до продуктового изобилия в Москве было еще ой как далеко. На кухне те же керосинки и примуса, печку надо топить дровами, холодная вода. Что ж, после Берлина придется вновь привыкать к довоенным «удобствам». Приятно удивило появление в доме городского телефона, спасибо нашим соседям. На стене в прихожей висела черная коробка с трубкой. Весь наш номер уже не помню, кажется он начинался с буквы В, дальше шли цифры. Первым делом позвонил Володару. Он очень обрадовался звонку, коротко сообщил, что окончил школу с серебряной медалью, по совету преподавателей подает документы в МГУ, на мехмат. Пригласил в гости.
После чаепития вышел во двор. Он был непривычно пуст и тих. Мне уже 17 лет, и двор, казавшийся в детстве таким огромным, как-то съежился. Все в нем стало меньше и ближе, хотя и оставалось на своих местах, кроме «сторожки» и заборов. Еще когда мы шли по переулку, и сейчас, во дворе, бросилось в глаза почти полное отсутствие маленьких детей. Места наших довоенных игр пустовали. Все это было следствием резко упавшей рождаемости в годы войны.
На следующий день утром я умывался на кухне. «Вовка!», послышалось за спиной.» Да ты уже совсем взрослый!». Это была соседка Наташа. Я помнил ее старшей школьницей, а теперь передо мной стояла почти взрослая тетя. Сделав ей комплимент относительно внешности, я посочувствовал по поводу смерти бабушки. «Да, старенькая она уже была, 86 лет, болела сильно», – сказала Наташа. Почему-то покраснев, добавила: «Я ведь теперь в ее комнату перебралась. В шкафу вот много интересных книг, а в одной даже надпись! Сейчас тебе покажу!». Вернувшись, протянула скорее не книгу, а какую-то тонкую тетрадь, но в переплете. На первом листе оказался рукописный текст, исполненный неразборчивым почерком. Но подпись была четкой – Я.Полонский. «Наташ!», – воскликнул я, – «да это же автограф знаменитого поэта!». Времена были трудные, и я посоветовал отнести этот раритет в Литературный музей, может быть они его купят. Все в помощь Наташиной семье. Так она и поступила.
Но вот что интересно. Тогда мы оба не подумали, как мог автограф уже пожилого к тому времени поэта, да еще жившего в Петербурге, оказаться в альбоме юной москвички, будущей «бабуни». Но узнать эту тайну мне не довелось. Наташа вышла замуж, и я ее больше не встречал. Сколько еще интересных тайн и открытий ждут нас в старых документах, альбомах и фотографиях! Берегите семейные реликвии!
В понедельник мы с папой наведались в школу, я написал заявление о приеме в «свой», но теперь уже десятый класс. До начала занятий оставалось несколько дней. Я бродил по замоскворецким переулкам, Калужской площади, Якиманке… Потихоньку приходило теплое ощущение родной, домашней Москвы. Вновь оживление на улицах, шум транспорта, озабоченные лица прохожих.
Входя в наш двор, столкнулся с девушкой, которую сразу и не признал! Зато я видимо изменился не так сильно, потому что она кинулась ко мне: «Володя! Это ты, вернулся!? Не узнаешь?» Боже, так это же Зинка из полуподвала во флигеле! Из девчушки с косичками превратилась в симпатичную и вполне уже взрослую особу. Куда-то торопясь, сбивчиво доложила обстановку. «Я кончила ПТУ, работаю швеей, Генка тоже работает, шофером, Игорь «генерал» уехал с родителями. А это моя новая соседка, Лидка, смотри, не влюбись!». На меня внимательно и с интересом смотрела высокая симпатичная девушка. Привыкнув критически относиться к своей внешности, я отнес этот взгляд скорее к тому, что приехал из Германии. Выпалив эту информацию, Зина сунула мне руку (это сейчас все привыкли целоваться на ходу) и убежала, взяв с меня обещание рассказать про Берлин при следующей встрече. Вот, значит, как. Мои друзья со двора уже работают! А мне еще школу кончать и в институте учиться. Жизнь нас развела.
Первое сентября. Уже подходя к зданию школы в Казанском переулке, слышу шум и радостные крики первоклашек. А вот и мои одноклассники: как все выросли! «Ребята, Володька Фалеев вернулся!» Накинулись дружелюбной толпой, перебивая друг друга здороваются, обнимают. Не скрою, было приятно.
Конечно, и при первой встрече, и в последующие дни пришлось много и подробно рассказывать про мою жизнь и учебу в Берлине, о поездках по Германии. Состав класса почти не изменился, только все мои товарищи выросли и заметно посерьезнели. И Филя Беркович, и Неон Арманд, и Эрик Пырьев. Еще бы – впереди выпускной год, сложные экзамены и поступление в вузы!
Реакция педагогов на мое появление была куда более сдержанной. Марка нашей школы № 7 была очень высокой, коллектив учителей подобрался соответствующий, и появление в десятом классе ученика, проучившегося два с половиной года на стороне их, естественно, настораживало. Опытным педагогам, особенно по математике и физике, потребовалось чуть больше месяца, чтобы убедиться в недостаточном уровне знаний по их предметам. Сказался более низкий уровень обучения в берлинской школе. В моем дневнике появились несколько троек и даже одна двойка по физике!
Уже в середине октября меня вызвали к директору. Его все мы немного побаивались, зная строгие требования и к знаниям, и к внешнему виду учеников. Я был не один. Так случилось, что в моем классе оказался еще один мальчик из Германии, Игорь Александров. Он жил с родителями и учился не в Берлине, поэтому его «успехи», вероятно, были еще хуже моих. Ясно было, что хорошего ждать было нечего, но того, что произошло дальше, я никак не ожидал.
«Ребята», – неожиданно миролюбиво начал свою речь директор. «Вы сами убедились, как трудно вам пришлось. Я желаю вам только добра. Лучше будет остаться еще на годик в девятом. Мы вас подтянем, легче будет в десятом, а там, глядишь, и на медали пойдете!». Улыбка на его лице была по-настоящему искренней.
Клянусь, эти слова меня просто возмутили. Кровь бросилась в лицо. Как, мне на второй год? Видимо, моя реакция была настолько выразительной, что директор посуровел. Тон его речи резко изменился. «Я не имею права отчислить вас сейчас. Но предупреждаю, если будете хватать одни двойки, вопрос решится сам собой. Выбор за вами!»
Мальчик Игорь сказал, что посоветуется с родителями. Я же, не задумываясь, может быть даже излишне резко, отчеканил: «Даю слово догнать ребят по всем предметам и исправить все плохие отметки!». В итоге Игорь все же остался на второй год. Я же не только сдержал свое слово, но и почти вышел на медаль! Не получил ее только из-за низких отметок в первой четверти. А мое выпускное сочинение по русскому языку даже было отправлено на городской конкурс!
Но зато уж заниматься пришлось действительно много и упорно. Делать уроки дома было удобно. С бабушкой мы замечательно ладили. Она всячески ухаживала ха мной, вкусно кормила, а иногда и помогала – даром же была выпускницей института благородных девиц. Конечно, я продолжал ходить в библиотеки, брал вспомогательную литературу. С удовольствием разбирал задачи из «Занимательной физики» Перельмана.
Времени на прогулки почти не оставалось. В классе общение наше было активным, а вот вне школы мы почти не встречались. Не только я, но и мои. товарищи занимались очень серьезно. Кроме того, за успеваемостью следили не только учителя. В нашей школе была сильная комсомольская организация. Мы обсуждали своих неуспевающих товарищей на собраниях, поручали отличникам помогать отстающим.
Отвлекаться на вечеринки не приходилось еще потому, что сказывался факт раздельного обучения – без девочек компании как-то не складывались.
Тем не менее, ко мне как-то подошел не очень знакомый мальчик из параллельного десятого. Я от ребят знал его имя – Эдик, и то, что он организовал самодеятельный кружок любителей театра. «Володь!» – обратился он ко мне, «ты не хотел бы заглянуть к нам?»
Он назвал адрес и время. Я подумал: «А почему бы не познакомиться?», и ответил согласием, не заинтересовавшись мотивами приглашения. Через неделю я входил в квартиру своего нового знакомого. Увы, довольно скоро я понял, что я здесь совсем чужой. Собравшиеся юноши и девушки «болели» театром, и разговоры шли только на эту тему. Многие собирались поступать в театральные вузы, Эдик держался вожаком – он мечтал о режиссуре. Обсуждались пьесы, постановки, роли, актеры…Зачем он пригласил меня, я так и не разобрался. Может быть, хотел познакомить с кем-либо из чуточку экзальтированных девиц, будущих актрис? Не знаю. Мне было не интересно, и я откланялся. Не исключаю, что мое равнодушие к театру (отнюдь не похвальное, кстати!) укрепилось и после этого эпизода.
Новый год мы встречали с бабушкой. А второго января я поторопился к колоннам Большого театра. «Наших» берлинцев собралось немного. Многие еще остались оканчивать школу в Берлине. Но Володар пришел! Рассказал, что успешно прошел собеседование (это при серебряной медали-то!) и принят в МГУ. Было очень холодно, и немного постояв, мы разошлись, договорившись о летней встрече у него дома.
Быстро промелькнули зимние каникулы. В моем дневнике теперь были только четверки и пятерки. Сказались результаты плотных занятий. Ближе к маю пришла пора принимать решение о поступлении в институт. К этому времени выбор будущей профессии я сузил до предела. Либо архитектор, либо строитель. Что лежало тогда в основе моего решения, я могу объяснить лишь приблизительно.
Вообще, с проблемой выбора человек сталкивается всю жизнь. От сиюминутных пустяков до серьезных решений, меняющих жизнь. К числу таких, порой судьбоносных, (я не преувеличиваю) относится и выбор профессии. Нет большего наказания, чем нелюбимая работа. Ошибка в выборе будущей специальности грозит обернуться неудачей всей жизни – карьеры, творческого роста, здоровья, наконец.
Неповторимая человеческая индивидуальность должна выразить себя в творческом труде, где под словом «творчество» надо подразумевать любовь к своей профессии. Максим Горький как-то точно заметил, что творчество – главное в жизни человека. Он говорил: «Человек рождается для творчества». Причем, под творческой работой он понимал не только труд писателя, художника или артиста, но и деятельность любого мастера своего дела, будь он плотником, токарем или педагогом. То, что приносит человеку сознание нужности обществу, самоуважение и успех. А этого не может быть без правильного выбора сферы его деятельности. Угадать здесь очень трудно, ошибиться легко. Особенно молодому человеку, не имеющему пока необходимого жизненного опыта. Что может повлиять на его выбор? Семья, воспитание, наследственность, советы окружающих, текущая «мода» на ту или иную профессию? Или все, вместе взятое? И задумываться над тем, кем ты хочешь стать, желательно не в выпускном классе, а до того.
В моем случае выбор сформировался раньше и вполне самостоятельно. Думаю, свою роль сыграли военные годы моего детства, посильная помощь отцу и маме, какое-то чувство нужности созидательной и творческой работы в жизни. Но не только. Я уверен, большое значение имела интуиция (позднелатинское intuitio – созерцание).
Вот определение Философского словаря: «Интуиция – способность непосредственного постижения истины, минуя опыт и логические рассуждения». Но есть еще многочисленные эзотерические толкования понятия «интуиция». Попросту – интуиция, это некая «подсказка оттуда». Некий внутренний голос вашего «ангела-хранителя». Но чтобы его услышать, надо не только быть готовым к этому, но и заслужить эту подсказку трудом и упорством. Должно быть, я отвечал этим условиям. Так или иначе, я никогда не раскаивался в своем решении. Смело могу сказать, что афоризм «Если ты делаешь то, что любишь – ты свободный человек, а если любишь, что делаешь – счастливый человек» это про меня.
Думая о профессии, в первую очередь я мечтал об архитектуре, этой «застывшей музыке камня». Сказалось увлечение историей древнегреческой и более поздней европейской архитектуры, чтение книг об архитектурных стилях, о работах русских и советских зодчих. Помните, как у Маркса: «Самый плохой архитектор отличается от самой хорошей пчелы тем, что свое творение он видит в голове». Нарисовать, начертить, чтобы потом воплотить свое решение в материале. Что может быть прекраснее!
По полученной мною информации, конкурс в Московский архитектурный институт был высоким. Но меня останавливало даже не это. Одним, если не самым важным из вступительных экзаменов считался рисунок. Преимущество было у тех абитуриентов, которые посещали подготовительные курсы, или брали наставников по рисунку, часто из преподавателей этого вуза. Не имея ни того, ни другого, я сильно рисковал провалиться и потерять год. Отказываться от своей мечты было тяжело, но пришлось. Утешением служило то, что с древнегреческого слово «архитектор» переводится, как «старший строитель». Значит – строитель. Значит – МИСИ – Московский инженерно-строительный институт имени В. В.Куйбышева. Согласно справочнику, среди его факультетов был факультет «Городского строительства и хозяйства», имевший, как мне удалось выяснить, большее отношение к архитектуре, нежели все остальные. Не случайно впоследствии, уже после окончания мною учебы, он был переименован в факультет «Градостроительство».
Ведь в чем, в сущности, предмет творчества архитектора? Он должен не просто создать среду для осуществления определенной деятельности человека, но и придать ей некие эстетические качества. Покинув пещеру, первобытный человек нуждался в жилище, способном защитить его от непогоды и нападения врагов. И если первоначально дома были примитивны, то постепенно их внешний вид и интерьеры усложнялись и облагораживались. А храмы? Здесь на архитекторов ложилась особая ответственность. Простые формы конструкций (колонн, балок, перекрытий) требовали усложнения. Возникло понятие пропорциональности. Появились декоративные элементы. Достаточно вспомнить величественный Карнакский храм на Ниле, в Египте, а позднее Парфенон в Афинах и церковь «Покрова на рву» (собор Василия Блаженного в Москве). А роскошные дворцы средних веков и эпохи возрождения? О современной архитектуре я уже не говорю. Фантастические формы сооружений стали возможны благодаря появлению уникальных материалов и точнейших расчетов прочности конструкций.
Но причем здесь градостроительство? С давних времен и до наших дней те же архитекторы возглавляли коллективы, в которых разрабатывались проекты населенных пунктов. Только вместо расчетчиков конструкций рядом с ними трудились инженеры других специальностей. Градостроительное проектирование – командная работа. В ходе которой решаются вопросы взаимного положения на местности различных, как мы теперь говорим, функциональных зон поселений, но кроме этого и коммунальные проблемы: организация движения транспорта, подача воды, отвод стоков, защита от наводнений и т. д. Сейчас весь этот комплекс вопросов и составляет предмет деятельности, называемой градостроительством. Я отдал ей более сорока счастливых лет жизни.
Будущее показало, насколько удачным оказался мой интуитивный выбор. Работая в системе советского градостроительного проектирования, я состоялся в этой профессии. Любил ее за творческую составляющую, подвижный образ жизни, возможность трудиться в коллективе таких же увлеченных и интересных людей. А что до понятия «судьба», то как иначе объяснить многое из других поворотных моментов и событий в моей жизни? И с точки зрения простого выживания («индивидуальные заплывы» по Черному морю в 5 и реке Урал в 10 лет), и по сложившийся в целом линии жизни? О роли судьбы можно встретить много высказываний известных людей. Приведу лишь одну цитату: «конечно, я не перечил судьбе, но она меня вела…» Е. М.Примаков.
Но вернемся в май 1949 года. Выпускные экзамены прошли на удивление легко и быстро. В моем аттестате зрелости только две четверки – по математике и физике. Выпускные вечера в ту пору были скромными, может быть поэтому я свой и не запомнил. Говорили между собой, в основном о том, кто куда подает документы. А дальше случилось так, что все ребята моего десятого «А» разошлись, разбежались и (!) потерялись на просторах высшего образования и работы…Увы, но я больше никого из них не встречал в жизни. И встреч бывших выпускников 49 года никто не устраивал. Здание же школы же нашей № 7, как я уже говорил, в 1958 году попало под снос. Ее участок понадобился при строительстве нового корпуса посольства Франции. Сама школа вместе с коллективом педагогов и своими славными традициями была переведена в новую по тем временам часть Ленинского района Москвы, на улицу Крупской, 17. Где и успешно функционирует по сей день.
За всеми учебными заботами я как-то позабыл о своих сердечных делах. Приятной неожиданностью стало письмо от Бэлы из Риги. Она подтверждала приглашение в гости после сдачи вступительных экзаменов. Но для начала нужно было сдать документы в МИСИ и узнать о посещении подготовительных занятий. Тогда институт располагался в историческом районе Москвы, на Разгуляе, занимая старинный особняк графа Мусина-Пушкина. Он стоит на перекрестке Басманных и Спартаковской улиц, Слева, на уровне второго этажа и ныне виден странный знак. Поговаривали, что он означал принадлежность графа к масонскому ордену. Но на самом деле некогда это были солнечные часы. Об этом, как и о всей истории здания я узнал позднее, а пока что, волнуясь входил в дом, которому предстояло стать мне родным на долгие восемь лет. В приемной комиссии, сдав документы, я получил расписание вступительных экзаменов и консультаций. Так случайно вышло, что необходимый при поступлении экзамен по немецкому языку был последним.
Мне показалось это добрым знаком – в своих знаниях языка я не сомневался. Когда на собеседовании мы с преподавателем немного побеседовали на немецком (я рассказывал и отвечал на вопросы о Берлине и Германии), она настолько расположилась ко мне, что сказала: «Знаете, молодой человек, не будем тратить ваше и мое время. Не приходите вообще на мой экзамен. Я вам поставлю пятерку заочно». Сердечно поблагодарив милую женщину, я обрадовался неожиданно полученным дополнительным свободным дням до начала занятий, нагло не сомневаясь в успехе сдачи остальных предметов. К счастью, я не ошибся. Остальные экзамены были сданы на «отлично», что обеспечило мне необходимые для поступления проходные баллы. Теперь можно было подумать о поездке в Ригу.
Мальчишка! Мне, наивному, тогда и в голову не приходило, как могут воспринять ее родители мое появление в их доме. Кто я? Даже если Бэла рассказывала им о нашем знакомстве, в каком качестве я появлюсь? В 17 лет приехать просить руки дочери вроде бы рано. Да у меня и в мыслях подобного не было. Просто хотелось увидеться с Бэлой, не задумываясь, что будет дальше. Остановиться я уже не мог. Небольшие деньги на поездку у меня были, причем с юношеской непосредственностью я не задумывался о гостинице. «В гости!». Мудрая моя бабушка понимала, что остановить меня уже нельзя. «Смотри только, не натвори там глупостей», – сказала она. «Помни мою любимую поговорку: Ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя для себя никаких последствий». Как в воду глядела!
Поезд пришел в Ригу утром. О точном времени приезда я не сообщил, Бэла ждала меня дома. В те годы обстановка в городе была совершенно спокойной. Русская речь воспринималась латышами нормально, никто не кривился и не делал вид, что не понимает по-русски. Мне объяснили, как добраться до нужной улицы. Это был самый центр Риги, недалеко от старого города. Квартира родителей Бэлы располагалась в солидном доме буржуазной архитектуры и оказалась большой и хорошо обставленной. Дверь открыла моя Бэла, покраснев и протянув мне руку. Вышла мама, со вкусом одетая, ухоженная, невысокого роста. Оценивающе присмотрелась и пригласила пройти. Видимо, я ей все же понравился, потому что приняли меня в этой семье очень тепло и просто. Узнав, что я не позаботился о гостинице, мама сказала: «Господи, о чем речь! Уложим тебя спать на диване в гостиной. А сейчас, дети, идемте обедать.». После обеда мы с Бэлой пошли гулять. Мы болтали, смеялись, она показывала мне старую Ригу: Домский собор, Пороховую башню и другие исторические здания. Наверное, я так увлекся экскурсией, что Бэла надула губки – она ждала большего внимания с моей стороны. «Ладно, завтра поедем на дачу», сказала она, посмотрев на меня со значением.
Утром после завтрака мы в сопровождении мамы оправились на электричке на взморье. Симпатичный одноэтажный домик стоял на опушке соснового лесочка, росшего на песчаном берегу залива. Я тащил два чемодана, дамы несли сумки с продуктами. «Это поселок Мелужи. А там, за лесом, река Лиелупе», объяснила Бэла. Весь день мы гуляли по взморью. В этот день я вел себя более внимательно и даже нежно, один раз даже решившись на робкий поцелуй в щечку. Однако, даже такие знаки внимания казались моей девушке недостаточными. На ее лице опять появилось недовольное выражение. Поужинав, все разошлись по комнатам. Я спал на диване в гостиной, Бэла легла на террасе. Огромная луна глядела в окно прямо на меня. Было тихо-тихо…
Проснулся я рано. Решив, что Бэла и ее мама еще спят, осторожно оделся в спортивный костюм и решил выйти умыться во двор. На цыпочках проходя через террасу, увидел, что Бэла не спит и как-то странно смотрит на меня. Одеяло на ней слегка откинулось, полуобнажив нежную девичью грудь. Глаза на ее лице казались огромными, они манили к себе. Я задохнулся. Еще миг, и… Не знаю, что произошло в этот момент, но я вдруг ощутил некое колебание воздуха и кто-то невидимый словно шепнул мне: «Не надо. Не делай этого.» Что это было? Споткнувшись, я неловко наклонился, чмокнул обнаженную руку своей девушки и быстро, не глядя в эти зовущие глаза, выскочил во двор. Наше тогдашнее воспитание не позволяло ничего иного.