И всё могло бы обойтись печально, скорее трагически, если бы не было той решётки внизу.
Вовке было пять лет и всё для него ещё в жизни было хорошо и просто. Он быстро «забыл» об этом "приключении" и сам никогда не рассказывал о нём никому, потому что тогда, в тот раз, ему было страшно, а когда ему бывало страшно – он всегда молчал о своих страхах…
Розыскники
– Вовка, иди домой, сколько же можно насыться? – Звали его с улицы каждый вечер то мать, то бабушка. – И где его окаянного носит-то всё время, всё не загонится никак.
Ему было пять лет и, каждое утро он отправлялся в продолжительную "разведку" по переулкам своей деревни, с важным видом топал в отцовских сапогах по лужам, здороваясь с деревенскими тётками и мужиками, шёл он ему одному известным маршрутом. За день Вовка мог пройти много: побывать у матери на работе, чтобы взять пятачок и сходить в кино, поговорить с соседками, занять стаканчик с мороженным у продавщицы маслозаводского киоска, мол, у мамки возьму денежку и потом занесу, навестить своих родственников-бабушек и дедушек, а их было у него много в деревне. Они встречали с радостью, как будто всегда ждали его появления.
– Ну-ну, садись куличок, молочка с шанежками попей, да соври чего-нибудь!
– И ничего я не вру!
– А как ты на крокодиле верхом ездил – это что было?
– Это сон мой был. Я про сон рассказывал. А не врал.
– Ну, ладно-ладно! Извиняй. Тогда сон какой-нибудь расскажи.
Его фантазии, им рассказываемые, всегда с интересом слушались: он рассказывал свои сны и так красочно, что иногда казалось, что это было на самом деле и, как будто, он был реальным участником этих рассказываемых им историй. Сны у Вовки были разные, многие о войне, хоть он и родился через двенадцать лет после её окончания, но фильмы о войне очень любил смотреть. А потом пересказывал родственникам то, что видел в кино, правда, иногда кое-что от себя добавлял, но добавлял складно.
Его рассказы были сочными и обязательно с картинками – он показывал, как немцы наступали, как партизаны отстреливались от фашистов, как взрывали фашистские эшелоны, как брали в плен немцев. Он весь перевоплощался, и это было как театр одного актёра. Если кто-то из слушателей вдруг отвлекался или задумывался о чём-то своём, Вовка это сразу чувствовал, останавливал свой рассказ-показ:
– Баба, деда! Вы слушайте, слушайте.
Слушали его россказни всегда, потому как нельзя было не слушать, да и интересно было – как малец раскладывает фильм по сюжетам, живо раскладывает и играет несколько ролей сразу, смешно и интересно. А когда собирались родственники, которых было у Вовки много, в их доме, он садился за стол рядом с родителями и они с матерью начинали петь русские песни и их звонкие голоса приятным ручейком лились по сердцам и душам гостей, потом они тоже принимались подпевать. Вовка старался от души, а особенно он любил петь песню «Сибирь-Сибирь» – это была его любимая песня. И, вообще, он любил, когда вокруг было много людей, когда было весело и интересно.
Однажды, в его пятое день рождение, разгулявшиеся родственники вдруг обнаружили, что Вовки нет среди них. Вот он, вроде пел сейчас только что, чего-то рассказывал и вдруг его не видать.
– На улицу, наверное, ускользнул!
– Какая улица, вечер уже!
Его брат Славка уже спал в своей кровати и гости стали искать Вовку в сарайке, в зарослях черемухи в огороде, где у него был сооружён свой личный шалашик под старой ветвистой черёмухой, но его и там не было. По всей улице были опрошены соседи – никто не видел. Поиски продолжились на соседних улицах…
Никто не мог подумать, что он, уставший от взрослой компании, просто играл, катая машинку и, когда она закатилась под кровать – залез туда за ней и уснул. А когда через какое-то время он проснулся и вылез из своего убежища, то за столом увидел только одного деда Сашу, которого с Вовкиной лёгкой руки все в деревне уже с год стали звать «Александровым».
– Ну, вот он ты пострёл где, а тебя все пошли искать по деревни, а ты, значит, под кроватью храпуна давал! Щас мы с тобой отругаем их всех – этих горе-розыскников. Ха-ха! А ты ловко запрятался! Я, сперва, подумал, что ты там, но не стал проверять, выждать надо было! Ха-ха! А ты точно там был!
Дед Саша долгие годы работал в органах НКВД. И хоть фамилия его была Григорьев, а «Александровым» его в деревне стали звать после того как год назад Вовка «прогуливаясь» по улицам и идя в гости к Григорьевым, увидел, что дед Саша едет на телеге с какой-то тёткой, разговаривает с ней и смеётся. Зайдя в дом, он с порога объявил бабе Поле:
– А твой Александров с чужой жинкой по деревне едет!
Баба Поля рассмеялась, а потом рассказывала всем родственникам, как Вовка «Александрова» с чужой жинкой застукал! Вот так дед Саша стал до конца своей жизни «Александровым». А на открытках он подписывался коротко – ГАИ. Что означало – Григорьев Александр Иванович.
Летнее купание
Детство Вовки, как и любого четырёх – шестилетнего деревенского мальчишки проходило в «многочисленных и многозначимых» заботах: то рыбалка со старшим братом и друзьями, то походы по выливанию сусликов из нор, то набеги на кукурузные поля или совхозный сад, то работы по хозяйству от укладки дров в поленницы до сбора черёмухи, и всё было просто и интересно – до школы было ещё далеко, а сколько было разных и ещё не решённых проблем в деревне, и на своей улице: все они требовали его вмешательства.
Когда тебе пять или шесть, то мир воспринимается как огромный непознанный шар, который хочется открыть и посмотреть что там внутри. Узнать Вовке хотелось многое, а что можно было узнать, находясь, целый день под "присмотром" бабушки – да мало чего, а хотелось большего. Ладно, зимой или осенью – сиди дома и жди когда Славка придёт со школы или с улицы – пимы и сапоги-то одни на двоих, а летом было раздолье, обуви не надо, одёжки нужно минимум – можно целыми днями бегать босиком по косогору или купаться в затоне, образованном речушкой Шелаболкой перед её впадением в реку Обь. Детский смех и крик в этом мелком затоне не умолкал до самого позднего вечера.
Но река всегда таила в себе опасность и, так случилось, что Вовка однажды чуть не утонул, попав в "крокодилову яму", так назывались промоины, вымываемые течением в песчаном дне на мелководье. Он брел по колено в воде по прибрежному мелководью, следуя за впереди идущим старшим братом и его друзьями. Брёл не торопясь и пинал волны, которые набегали на песчаный илистый берег и слизывали с песка ими же принесённые ранее кусочки коры и веточки деревьев. Это занятие его увлекало, но волны сопротивлялись ему и, вроде, как играли с ним в какую-то игру, сверкая разными цветами в лучах солнца. И совсем неожиданно для себя, Вовка угодил в одну из вымытых течением ям. Плавать он ещё не умел, а потому ушёл сразу под воду с головой и даже не успел испугаться вначале, и, почувствовав дно, он начал подпрыгивать, стремясь вылезти на поверхность из воды, но илистые дно и стенки ямы были скользкими, и сделать было это очень трудно. Сколько прошло времени с того момента он не знал, для него – много.
Хорошо, что старший брат вовремя обернулся и, вместо бегающего по берегу Вовки, увидел его ручонки, торчащие из воды. Когда его вытащили на берег испуганного, изрядно нахлебавшегося мутной воды и трясущегося от страха, брат несколько раз резко стукнул его по спине, потом обнял, а немного погодя популярно объяснил как нужно себя вести на реке.
Так Вовка получил первое водное крещение, ощущение от этого было малоприятное. Холод и скользкость илистого дна запомнилось Вовке надолго.
Ружьё
Осенним днем отец, приехав на обед, увидел в окно Вовку, пронёсшегося по переулку так быстро мимо окон дома, что сразу бы и не узнать, кто или что там промелькнуло, если бы не его заливистый крик – явно опять "скакал" на "деревянной лошадке" и гонял соседских кур.
– Зина, Вовка сегодня случаем опять гостей не позвал? – Спросил отец.
– Да нет, сегодня у него была запланирована разведка черёмухи и огорода, на рыбалку Славка его не взял, вот он и носится вокруг дома "обиженный".
– Не порядок. Придётся дать ему задание, а то он без дела "закружится".
Отец вышел на крыльцо и позвал Вовку:
– Сын, иди-ка сюда, есть ответственное задание…
Вовка очень любил своего отца, как и мать, но отца чуточку больше – он же «мужик», А еще у отца был рабочий мотоцикл с коляской, и отец иногда садил Вовку впереди себя, давал порулить и понажимать на кнопку сигнала – это было здорово! И ещё Вовка знал, что отец так просто звать не будет: значит, что-то хочет ему рассказать или поручить какое-нибудь дело сделать.
– Так вот, сынок, я сейчас еду на работу – дел, понимаешь, много, до вечера буду в МТС, а вот завтра будет выходной, ну мы с мужиками собираемся на охоту съездить. Понимаешь?
– Конечно, чего же не понимать! Не маленький, небось!
– Вот и я про это. Матери тоже некогда, и я вот что думаю: ты парень смышлёный, серьёзный и ответственный. Так что, думаю, справишься с этим делом! Моё ружьё находится у бабы Давыдовой, так что ты сходи к ней и скажи, что я послал тебя забрать его и принести домой! Справишься?
– А чего не справиться-то, конечно, справлюсь.
– Только смотри мне "петушок" по дороге там с ружьём не балуй!
Задание было принято. «Ничего себе, мне и ружьё принести!» – Подумал Вовка и сразу отправился на его выполнение. Дорога была дальняя, баба Давыдова жила далековато, улиц через семь или восемь. Но разве это было расстояние для него – он, бывало, и больше за день проходил. Вот когда они ходили в гости в соседнюю деревню к бабушке с дедом – родителям матери, так он ни разу не отдыхал, а всё бегом и бегом, все четыре километра. Славка отдыхал, а он – нет! А тут-то всего ничего расстояние.
Вначале Вовка просто спокойно шёл переулками, высматривая «укромные» места, фантазируя, что он партизанский разведчик, потом так увлёкся своими фантазиями, что стал двигаться перебежками от забора к забору, как будто выслеживал кого-то, он включился в придуманную им игру, он в неё врос. Через какое-то время, наигравшись и уже приближаясь к нужному дому, он решил не просто попросить ружьё, а "добыть" его, как и положено мужчинам – отвоевать его. Баба Давыдова была матерью Вовкиной бабушки, матери отца. Она была очень строгая и в родне её все слушались, но к Вовке всегда относилась по-доброму.
Подкравшись к дому, он потихоньку открыл калитку, затем дверь в сенки – никто его не услышал. Заглянув тихо-тихо в дом, Вовка увидел бабушку сидящей за столом в комнате – она даже не услышала, как он вошёл.
– Это я пришёл, баба, – громко крикнул он и влетел внутрь комнаты.
Баба Давыдова охнула:
– Ну, ты, шельмец Гуляевский, опять напугал меня… Чего надо?
– Я, вообще-то, не Гуляевский, а – Вовка Гуляев! А ты чё, баб, правда, что ли испугалась?
– Испугалась – испугалась. С таким криком ввалился тут! Ишь ты, громкоголосый какой? Чё пришёл-то? За молоком, поди?