Морские байки. Рассказы и новеллы

Взгромоздив килем вверх себе на плечи сравнительно лёгкую инуитскую лодку, мы отнесли её поближе к воде. Миник сноровисто порхал веслом по воде. Первое время я чувствовал себя в этой лёгкой конструкции, бесшумно скользящей по тяжёлой льдистой воде, неуверенно. Однако к моменту прибытия к месту промысла освоился совершенно.

Подплыли мы к большому галечному пляжу, а на нём лежбище небольшое. Нерпы числом несколько десятков, лахтаки и в стороне несколько здоровенных клыкастых моржей со своими гаремами. Близко подходить не стали, чтобы панику на зверей не навести. Наконец, в метрах десяти от нас показались щурящиеся от солнца, усатые, фыркающие головы двух нерп рыжеватой и блондинистой окраски. Мой старший егерь снял рукавицу и, жестикулируя одними пальцами, указал мне мою цель – рыжую нерпу. Целюсь я в голову этой рыжей нерпе, а у меня весь охотничий азарт как ветром сдуло. Миник видит, что я мешкаю, рукой взмахнул и – гарпун его только свистнул. Точно вошёл нерпе-блондиночке в левый бок. Вот такая несуразная у меня вышла первая гренландская охота.

Через пару часов вернулись мы в знакомую бухту. Каяк и груз вытащили на берег. Миник поднялся наверх по скалам, чтобы позвать брата Нанока для разделки нерпичьих туш. Я же присел на ближайший валун, греясь в не слишком щедрых лучах полярного солнышка. Три добытые нами нерпы лежали неподалёку на подсыхающей гальке. И тут будто защекотало у меня на спине, легчайший электрический разряд прошелся по позвоночнику. Повинуясь одним инстинктам, я резко прыгнул вперёд от валуна, на котором сидел, и приземлился на влажную, острую гальку метрах в пяти от прежнего места. Мгновенно вскочив, я развернулся лицом к опасности.

– А там!

Надо мной вздыбился огромный, не менее трёх метров в холке, грязно-серый монстр. Это жуткое создание таращилось на меня чёрным, лаковым, как у драконов на китайских миниатюрах, глазом. Именно глазом, в единственном числе, поскольку на месте второго зияла круглая, бордовая впадина. В общем, натуральный полярный бич или, как говорят нынче, бомж!

Действие происходило замедленно, словно в кошмарном сне. Плохо помню, как это произошло, но два ствола вертикалки оказались в ревущей пасти, и… я нажал на оба курка. На моё счастье, в одном из стволов оставался патрон с крупной картечью. Раздался приглушенный хлопок выстрела – и огромная туша, подминая меня, словно танк, стала заваливаться вперёд.

– Как волосатая, вонючая полутонная туша на меня свалилась, это я ещё помню, – продолжил боцман. – Однако упал я неудачно – затылком о валун приложился.

Забылся я, как надолго точно не знаю, но когда в себя пришёл, чую, что полегчало мне. Миник рядом сидит у костра и, глядя на огонь, как будто тихо-тихо поёт и покачивается при этом. Тут меня как обожгло – Нанока-то, брата Миникова, почему рядом нет? Подождал я, пока он песню свою закончит, и тихо так спрашиваю:

– Миник, а Нанок где?

Инуит посмотрел куда-то в пространство поверх моей головы и голосом, непохожим на свой обычный, глухо так говорит:

– Большой Джуулут всегда всё наперёд знает. Он назвал тебя, Рони, охотником на злых духов, и я только сейчас понял, что он имел в виду. Этот одноглазый большой Белый, которого ты убил, был проклятием и злым духом нашего племени последние двадцать лет. Два десятилетия назад молодой и горячий инуит из нашего рода по имени Иннек, что значит огонь, не внял предупреждению ангакока не выходить на охоту до прихода новой луны. Вездеход с запасом продуктов, который шёл к становищу, провалился в глубокую расщелину, и водитель едва спасся, выпрыгнув из падающей вниз машины. У вездехода от удара взорвались баки с топливом, и он сгорел вместе с грузом. Племя голодало. Оставалось всего три дня до окончания запрета на промысел зверя, но у Иннека недавно родилась дочь, её назвали Ивало-Маленькая волна. У жены Иннека пропало молоко от недоедания. Вездеход вёз и датское сухое молоко для младенцев, но не довёз. И тогда Иннек нарушил запрет и уехал на промысел нерпы, никого не предупредив. Иннек добыл трёх нерп и повёз их к становищу на собачьей упряжке, но дорогу ему преградил молодой медведь – большой Белый, голодный и злой. Он хотел отнять добычу, а человека только прогнать. Этот Белый не был людоедом, просто был очень голоден и зол. Иннек тоже был голоден и зол. Он не отведал ни куска добычи – в иглу ждала слабеющая молодая жена с плачущим без молока младенцем. Двое охотников сошлись в смертельной схватке за куски нерпичьего мяса. Оба изголодались и ослабели и ни один не смог убить другого. В самом начале схватки медведь выбил из рук охотника винтовку и разбил её вдребезги о скалу. Тогда Иннек схватил попавшийся под руку гарпун, которым добыл нерпу, и вонзил его сопернику в глаз. Молодой большой Белый взревел от боли и кинулся в скалы. Он хотел избавиться от гарпуна и в одиночестве оплакать потерю.

Окривевший и оскорблённый зверь в тот же год выследил Иннека во время охоты, напал из засады и убил его. Напрасно старейшины просили предков во внешнем мире унять злодея. Они лишь получили ответ, что теперь в одноглазом медведе живёт злой дух мщения и он будет преследовать охотников Калаалит Анори, пока жив. Сегодня мой род принёс последнюю жертву. Злой дух, живший в кривом белом медведе, убил медведя из моего рода – Нанока. Ты, Рони – охотник из другого великого племени покончил не просто со старым злобным зверем, а с нашим двадцатилетним проклятием.

Тело Нанока мы завернули в парусину и уложили на нарты. Разделанные и упакованные в кожаные мешки туши нерп находились тут же, под телом. Ничего не поделаешь – у жизни и смерти пути сплетены. Неожиданно от скал впереди нас отделилась какая-то тень и медленно стала перемещаться – нашу сторону. Это был ангакок, шаман рода Калаалит Анори, Большой Джуулут. Ангакок поднял руку, и мы остановились. Шаман заговорил, и я с трепетом осознал, что понимаю смысл его речей, не внимая словам. Старик говорил странным способом —не размыкая губ:

– Я прошу тебя, Миник, не возвращай тело твоего погибшего брата в становище живых. Ты, верно, забыл, что у нас инуитов мёртвых хоронят на месте их гибели или увозят умерших в скалы, где много камней и можно похоронить покойного в недосягаемости для голодного зверья. Жена Нанока, Ивало, уже извещена мной о смерти мужа и оплакивает его. Все родичи будут скорбеть о нём до вашего прибытия, а после никто не произнесёт его имени и не выкажет свою печаль об ушедшем. Ничто не должно смущать его душу, ещё не освоившуюся в новом мире. Позволь мне самому похоронить погибшего.

Наконец добрались до места. Гляжу, а нас встречают. Стоит толпа – человек тридцать, не меньше. Инуиты на белом, твёрдом снежном насте, на фоне белых ледяных иглу. Стоят и молчат. Как статуи. Не по себе мне стало от такой встречи. Миник, спасибо, выручил – развеял это белое безмолвие. Прокричал он что-то по-инуитски родне своей – людям Калаалит Анори и, слава Создателю, задвигались статуи.

Тут все разом как-то примолкли, толпа расступилась, и идёт к нам с Миником навстречу молодая инуитка лет двадцати, не больше. Было в ней какое-то величие. В походке, в осанке. Лицо, что твоя Снежная королева, только смуглая. Скулы крупные и чёрные, глаза с легкой азиатской раскосинкой. Миник меня локтем ткнул, я к нему наклонился, а он и говорит мне на ухо шёпотом:

– Это Ивало – вдова Нанока и дочь того самого Иннека, который навлёк на Калаалит Анори «проклятие одноглазого большого Белого». Она хочет поблагодарить тебя за то, что ты наказал убийцу её отца и мужа.

Я оробел от неожиданности и думаю про себя:

– Однако исключительно хороша эта вдова Медведя и дочь Огня. Подошла она вплотную и смотрит на меня. Пахнет от неё морем солёным и черникой-ягодой. Я как обмер весь и будто счёт времени потерял.

То ли минуты, то ли час так прошёл, не помню, но как бы очнулся я и словно на базаре оказался. Все делом заняты – мясо делят и комментируют происходящее в три десятка глоток. Миник на правах добытчика процессом руководит. Большой Джуулут в сторонке на нартах сидит и трубку курит задумчиво.

Миник закончил свои дела и без особых предисловий заявил:

– Упряжка готова, Рони. Ивало ждёт. Я отвезу вас в окрестности Уунартока, а дальше вы пойдёте пешком.

Противиться особо я не стал, поскольку путешествие с красавицей Ивало влекло меня как самое желанное приключение. То, что она всего три дня как вдова, я старался забыть, но мне это не слишком удавалось. Наконец мы добрались до места, где Миник распрощался с нами. Мы с Ивало спустились в небольшую долину между сопок, покрытую мягким ковром зелёного и серого мха, сплошь усыпанного прошлогодней, перезимовавшей под снегом, крупной, хотя и чуть увядшей, брусникой. Солнце пригревало изрядно, давал себя знать микроклимат самой южной точки Гренландии – Уунартока. Мне стало жарко в моём эскимосском одеянии. Ивало, по всей видимости, тоже почувствовала необходимость избавиться от лишней одежды. Я едва успел раздеться до пояса, в то время как она без малейшего стеснения, уже совершенно обнажённая, сидела на корточках у своего рюкзака, выуживая оттуда одежду более подходящую для местного климата. Почувствовав на себе мой взгляд, она подняла голову и улыбнулась потаённо, одними уголками рта. Инуитка выпрямилась во весь рост, как бы предлагая мне лучше рассмотреть себя. То, что я увидел, скажу прямо, мне столь же понравилось, сколько и потрясло.

Молодая женщина вполне могла гордиться своей поджарой, стройной фигурой прирождённой охотницы. Её коротко стриженные тёмные волосы в солнечных бликах явственно отливали медью. У неё был прямой нос, пухлые губы и искрящиеся смехом под тонкими стрелами сросшихся на переносице бровей, чёрные, как полярная ночь, глаза. Однако самое неожиданное для меня открытие состояло в другом. У молодой женщины было смуглое, с бронзовым оттенком, тело. Её небольшие упругие груди с чёрно-коричневыми сосками, плоский живот с тёмной ямкой пупка, в меру широкие бёдра и даже недлинные, но сильные и ладные ноги, в общем, вся красавица Ивало сплошь была покрыта узорной, замысловатой татуировкой.

Я не услышал, когда Ивало успела приблизиться ко мне вплотную, скорее почувствовал уже знакомый аромат – смесь запахов солёного моря и тундровой ягоды. Я увидел её глаза, которые вблизи оказались не чёрными, а чёрно-карими с золотистыми прожилками, как у магического агата редкой расцветки. Она положила смуглые руки мне на плечи и слегка коснулась моего кончика носа своим. Ивало принялась медленно и как-то вкрадчиво исследовать мой почти бержераковский нос своим симпатичным, небольшим носиком.

Сколько продолжалась эта необычная ласка, не могу сказать точно, но то, что это было, пожалуй, самое яркое и необычное эротическое впечатление в моей жизни, я ручаюсь.

В какой-то момент Ивало покинула мой очарованный орган обоняния и с непринуждённой грацией, едва касаясь босыми ступнями мшистых кочек, побежала прочь от меня. Неизвестный татуировщик и тут проявил своё искусство. Прямая спина инуитки с рельефно развитыми мышцами была украшена нисходящим стреловидным орнаментом, а аккуратной формы сильные ягодицы украшали небольшие изображения замкнутых спиралей. При движении эти рисунки, словно живые, свернувшиеся кольцом тёмно-синие змеи, то сжимались в сплошной тёмный круг, то разжимались, вновь превращаясь в спираль.

Ивало на миг остановилась и оглянулась в мою сторону. Я радостно принял её приглашение, и уже не ведая никаких сомнений и мук уязвлённого самолюбия, без промедления последовал за прелестной охотницей. Преодолев ближайший, покрытый мягким оленьим ягелем холм, я увидел с его вершины небольшое, сравнительно гладкое и ровное каменное плато, совершенно лишённое растительности. Здесь, между огромных валунов, парили и шипели множеством лопающихся воздушных пузырьков несколько малых и больших бассейнов, наполненных водой из подземных геотермальных источников.

Женщина стала осторожно опускаться в ближайший бассейн в форме бабочки с крыльями разных размеров. Оступившись, она завизжала, как самая обычная девчонка, и погрузилась с головой в пенную, шипящую пузырьками газов воду. Я поспешил ей на помощь и, не удержавшись, сам совершил памятный нырок в почти горячую воду. Ивало вынырнула первой и, цепко схватив за плечи, принялась топить меня в этом сотворённом самой природой джакузи. Разумеется, несмотря на всю силу и сноровку Ивало, я был гораздо мощнее, и мне ничего не стоило, вывернувшись, легко выбраться наверх. Однако мною самим овладело игривое настроение, и я решил подразнить подругу, изобразив жертву коварного утопления.

Пару раз дёрнувшись в мнимых конвульсиях, я расслабился и стал погружаться на дно каменного колодца, попутно пересчитывая задом все встречающиеся уступы. Ивало, испугавшись, нырнула следом и принялась изо всех сил тянуть меня наверх, но не тут-то было. Утопленник не желал всплывать, и лишь вдоволь насладившись тщетными попытками бедной перепуганной женщины, внезапно и скоропостижно воскрес, схватил свою жертву в охапку и с шумом вынырнул на поверхность. С чисто женской последовательностью инуитка пришла в ярость от моей выходки. Можно подумать, что это не она первой затеяла игру «Утопи дружка». Девушка принялась вырываться из моих крепких объятий, пребольно колотя твёрдыми кулачками в грудь. Выражение её милого лица стало свирепым и она, словно небольшой, но опасный хищник, оскалила свои крепкие белые зубы. Мне подумалось, что именно их мне следует опасаться куда больше кулачных побоев, и я счёл за благо отпустить свою законную добычу.

Ивало, всё-ещё пышущая гневом, отплыла в противоположную сторону, выбралась из воды и принялась зачем-то выковыривать синеватую глину, слежавшуюся между камней, скатывая её в шарики. Невозможность словесного общения угнетала и мешала мне больше всего. В конце концов умение «говорить красиво» в искусстве обольщения женщины есть главное оружие настоящего мужчины. Пусть даже мужчина стоит голый посреди Гренландии, и из одежды у него одни усы.

В общем, куда ни кинь…, а надо мириться. К счастью, Ивало сама прекратила мои танталовы муки. Молодая охотница, видимо, привыкла брать на себя инициативу во всём. Она обосновалась на мне как сборщик кокосовых орехов на пальме, обхватив руками шею, а ногами бёдра. Едва она попыталась начать свои фокусы с эскимосскими поцелуями, как я прервал её с твёрдым намерением научить целоваться по-человечески. По-моему, у меня получилось неплохо…

Боцман закончил цветной пеньковый коврик – корабельный мат и, усмехнувшись, заявил с грустью:

– Ну вот, и матик сплёл, и тебе целую баржу россказней наплёл. Вспомнил дед, как в женихах хаживал.

– Чем дело-то кончилось, Устиныч? Что потом? – спросил я нетерпеливо.

– Потом мы на рейдовом катере отправились домой к Ивало и на этот раз не в иглу, – продолжил боцман. – Ты удивишься, в нормальный деревянный домик ярко-лазоревого, небесно-голубого цвета. Этот домик Ивало с Наноком получили в подарок на свадьбу от местных властей.

В Нууке на ремонте мы простояли ещё четыре месяца, и после каждого рабочего дня я возвращался в лазоревый домик к своей Ивало. Разговоривали мы по-русски. Ивало моя способной к языкам оказалась. Прикипел я к ней, девчонке гренландской. С собой позвать её конечно нельзя было. Как она проживёт без родных, без охоты, без земли своей студёной. Ясно – зачахнет. Она сама меня остаться просила. Говорит – оставайся. Будешь здесь рыбачить, со мной жить, – я, мол, тебе деток нарожаю. Счастье будет. А я что мог ответить? Говорю – не могу остаться. У меня на Родине это, считай, измена, а я предатель получаюсь. Она только головой покачала. Странная, говорит, у тебя, Рони-аккияк, Родина, словно ревнивая жена. Су-удьба! – вздохнул Устиныч. Что-то я расклеился, малый. Старый я стал, сентиментальный. Иной раз закрою глаза и вижу, как стоит на причале Нуука и ждёт меня моя Ивало. Она знает, что я жив и знает, что я не забыл её, ведь как-никак она немножко колдунья.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Аккияк – друг.

2. Анори – ветер.