Атомная бомба

По сути дела, в этой «Записке» Курчатов показывает Сталину, что необходимо в корне изменить ситуацию в Проекте. В ряде дополнительных материалов, которые ученый направлял в адрес своих непосредственных начальников – Первухина и Молотова, – он доказывает, что «сдвиг в положении работ по проблеме урана, который произошел в 1943–1944 гг. в нашей стране, все еще недостаточен». Отставание от работ, ведущихся в США, продолжает нарастать, и об этом Курчатов говорит прямо.

В частности, он убеждает М.Г. Первухина предложить Сталину создать «Совет по урану» из четырех человек: Л.П. Берия, В.М. Молотов, М.Г. Первухин и И.В. Курчатов. «Совет» должен не только повседневно контролировать работы по урану, но и помогать ученым. Председателем «Совета по урану» он предложил назначить Берию.

Сталин никак не реагирует на новые документы по атомному оружию. Никакие новые решения не принимаются. Пока.

Есть только одно изменение: Берия начинает углубленно знакомиться со всеми материалами, которые имеют отношение к урану. Возможно, делает он это по поручению Сталина, но документальных подтверждений этому нет.

Впрочем, сохранился Проект Постановления ГКО, в котором из состава «Совета» был исключен Молотов. Предусматривалось, что Лаборатория № 2 преобразуется в Государственный научно-исследовательский институт № 100, который находился бы в ведении НКВД СССР Шефство над работами по урану поручалось Берии. Таким образом, могло случиться так, что «Лаборатория № 2» во главе с И.В. Курчатовым, превратилась бы в одну из «шарашек» ГУЛАГа. Ясно, что в таком случае атомная проблема не была бы решена. Это прекрасно понимали и Сталин, и Курчатов. Да, наверное, и сам Берия – все-таки он был неглупым человеком…

Рыцари истины

Как известно, настоящий ученый – это рыцарь истины. От того, как он оценивает достижения своих коллег, как относится к ним самим, определяется не только его этика, порядочность, но и глубина мышления. Успех «Атомного проекта» во многом определялся личными качествами его научного руководителя, его умением оценивать талант коллег, их личные качества. Вот почему выбор Курчатова почти всегда был точен, а его предложения по руководителям тех или иных направлений безошибочны.

Любопытен один из документов, принадлежащих И.В. Курчатову. Он был написан осенью 1944 года. Л.П. Берия просит Игоря Васильевича сообщить имена тех ученых, которые следует привлечь «для работ по проблеме». Уже в это время даже руководители Проекта стараются не использовать слова «атом», «уран», «бомба» – они учатся у своих зарубежных коллег, которые вводят целую систему символов и иносказаний, чтобы еще глубже скрыть свои работы. «Манхэттенский проект» становится у нас образцом не только по организации научных исследований, но и по их засекреченности.

24 ноября 1944 года Курчатов направляет «Записку» Берии. В ней он дает характеристики ученым, которых следует привлечь к Проекту.

Об академике П.Л. Капице Игорь Васильевич пишет: «… замечательный физик-экспериментатор, выдающийся ученый, специалист по низким температурам и магнитным явлениям. Он, вместе с тем, – блестящий инженер, конструктор и организатор».

Курчатов считает, что академик Капица мог бы создать новые методы получения урана-235 и тяжелой воды в промышленных масштабах.

Об академике А.Ф. Иоффе он говорит так:

«… выдающийся ученый, создатель большой школы советских физиков, специалист по электрическим свойствам диэлектриков и полупроводников. В 1942 году он был привлечен как научный организатор работ над ураном, но в дальнейшем руководство было возложено на меня».

Однако далее Игорь Васильевич отмечает, что «научные интересы ак. А.Ф. Иоффе далеки от тех вопросов, которые существенны для проблемы урана, и поэтому широкое привлечение его к работе нерационально». Нет сомнений, что эту проблему Курчатов много раз обсуждал с Абрамом Федоровичем, и еще раз при подготовке своей «Записки» для Берии. Он понимал, что его рекомендации могут сыграть решающую роль в будущей работе того или иного крупного ученого, а потому тщательно взвешивал каждое свое слово.

Мнение Курчатова о профессоре Л.Д. Ландау:

«…является одним из наиболее глубоких, талантливых и знающих физиков-теоретиков Советского Союза… Его участие в работе над проблемой урана было бы очень полезным при решении глубоких физических задач по основным процессам, протекающем в атоме урана».

Будущий академик и Нобелевский лауреат Лев Давидович Ландау примет непосредственное участие в создании советского ядерного оружия… Так же, как и будущий академик профессор Л.А. Арцимович, о котором Курчатов напишет:

«…очень способный физик, глубокий и лучший в Союзе знаток электронной оптики. В основном, он занят сейчас решением вопроса видения в темноте и только часть времени уделяет работам по магнитному способу выделения урана-235. Я считаю необходимым полное переключение его на эту последнюю работу».

Так и случится. И вскоре Л.А. Арцимович вместе с самим Курчатовы и И.К. Кикоиным будут разрабатывать три главных направления получения ядерной взрывчатки. Это будет та самая «Атомная тройка», которая и приведет нашу науку и технику к успеху.

Однако до создания урановых комбинатов на Урале еще далеко, а пока Игорь Васильевич советует руководству страны, кого именно следует привлечь к реализации «Атомного проекта». высокие и справедливые эпитеты находятся у него для академиков А.Н. Несмеянова, Н.Н. Семенова, М.В. Кирпичева, профессоров М.А. Стыриковича, К.Д. Синельникова, А.К. вальтера.

Еще одна группа исследователей вскоре присоединиться к «команде Курчатова», и их имена через десяток лет составят гордость отечественной науки.

Создается такое впечатление, что Игорь Васильевич Курчатов был пророком – он умел предвидеть будущее. А может быть, такие люди становятся «пророками» именно потому, что умеют это будущее конструировать по своему разумению и желанию?!

Почему не привлечен академИК Семенов?

Николай Николаевич решил свою обиду не скрывать: он написал письмо Л.П. Берии. Академик миндальничать не стал, а сразу же в начале письма изложил свою позицию:

«Мне всегда казалось несколько удивительным, что наш институт как организация не был привлечен к работам по ядру, хотя именно в нашем институте еще в 20-х и начале 30-х годов были впервые сформулированы, а затем подробно развиты идеи цепного и теплового взрывов, правда, в области обычной химии, каковые идеи сейчас стали столь популярным в области ядерной химии. Вы ограничились привлечением проф. Харитона и частично проф. Зельдовича – двух моих ближайших учеников, сейчас крупных ученых, разделявших со мной руководство институтом.

Ни одного разговора со мной до последнего времени не было, и я не знал даже, чем именно занимаются профессора Харитон и Зельдович…»

Впрочем, в собственном Институте химической физики у академика Семенова нет такого секретного отдела, которому он может доверить такое письмо, а потому он берет с собой черновик и едет генерал-лейтенанту П.Я. Мешику, которого просит отпечатать письмо и передать Л.П. Берии. Семенов не сомневается, что письмо дойдет до адресата.

Однако вновь молчание…

На этот раз время тянется очень медленно…

Берия решает сам разобраться, почему академик Семенов не привлечен к «Атомному проекту»…

Впрочем, он хитрит: истинные причины этого ему хорошо известны, однако академик А.Ф. Иоффе вновь поднял вопрос о Семенове. Хорошо известно, то «папа Иоффе» настойчив. Если ему не ответить, то он может и к «Самому» обратиться, а «Хозяин» усмотрит в таком равнодушии к крупному ученому вредительство. В общем, предсказать реакцию «Самого» невозможно, а потому Берия решил перестраховаться. Он потребовал, чтобы Мешик, а также Завенягин и Курчатов объяснили ему ситуацию с Семеновым.

Идет февраль 1946 года. Уже шесть месяцев вокруг «Атомного проекта» разворачиваются весьма серьезные события: создаются исследовательские центры, тысячи людей получают сверхсекретные и весьма срочные задания, идут поиски и добыча урана, ученики академика Н.Н. Семенова принимают в этом самое активное участие, но сам ученый понятия не имеет о том, что происходит.

Почему?

П.Я. Мешик отвечает своему шефу в тот же день. В частности, он считает, что Иоффе подозревает о каких-то «политических мотивах», которые не позволяют Семенову принимать участие в работах. И тут же рапортует: «Наведенные мною справки показали, что на Семенова Н.Н. заслуживающих внимания компрометирующих материалов нет».

Однако по-прежнему академик Семенов никакого участия в «Атомном проекте» не принимает.

И тут же следует информация для Берии, который теперь уже внимательно следит за ситуацией вокруг академика Семенова. Сообщает все тот же Мешик:

«В тот же день я доложил обо всем тов. Ванникову и просил его принять Семенова. Он назначил день, но за час до приезда Семенова отменил прием.

Дело начало затягиваться, и в докладной записке от 11 января т.г. я счел необходимым доложить Вам об этом.

По-видимому, в результате Ваших указаний дело зашевелилось.

Было собрано совещание: тт. Ванников, Завенягин, Курчатов, Семенов. Был приглашен и я.

Договорились, что Семенов должен возглавить все работы по взрыву и что он должен у себя в институте вести работы по изучению возможности использования атомной энергии в двигателях.

Подробно все он, еще раз, должен был обсудить с акад. Курчатовым.

Это обсуждение затянулось…»

Чувствуется, что генерал весьма обеспокоен: он привык все указания шефа выполнять быстро и четко, особенно по такому деликатному делу, как привлечение ученых к Проекту.

Но почему Берия так спокоен? Наконец, почему Курчатов довольно холодно относится к идеям Семенова?

Не понимает этого и сам Николай Николаевич. Он продолжает настаивать, чтобы все работы, связанные с созданием ядерного оружия, были переданы в его Институт:

«Мое предложение сводится к следующему:

1. Передать Институту химической физики всю ту часть работы, которые связаны с вопросами атомных взрывов, а именно:

а) разработку атомной бомбы;

б) осуществление взрыва и организации всех необходимых замеров его действия (организация экспедиции);