Анна Каренина. Вариант ХХІ века

Погрузившись в оцепенение, Долли сидела перед раскрытым чемоданом. Его пасть зияла перед ней ненасытной пустотой и жаждала немедленного заполнения. На дне валялось несколько ее кофточек, которые она сгребла с полки шкафа и в приступе ярости, не глядя, бросила туда. Вместе с вещами в том же направлении полетела шкатулка с драгоценностями, которые Долли имела обыкновение хранить в шкафу, между аккуратными стопками тщательно наглаженного белья. Сегодня она даже не заметила эту вещицу, когда ее рука схватила первые попавшиеся вещи и швырнула их в чемодан. Туда же незамедлительно полетела шкатулка, случайно задетая Долли, она упала на пол с громким стуком. От удара крышка ее распахнулась, и все драгоценности вывалились на пол. Одно кольцо покатилось под диван, и Долли вынуждена была доставать его. Когда она, наконец, нашла его и поднялась с колен, держа в руках свою добычу, то с омерзением заметила, что сжимает в руках свое обручальное кольцо. Долли не носила его каждый день, оно мешало ей заниматься детьми и хозяйством, а доставала его только по торжественным случаям. Золотое кольцо, с одним маленьким бриллиантиком, надетым Стивой ей на палец в день их бракосочетания, было зримым напоминанием ее неудавшегося брака.

Долли живо вспомнила это событие девятилетней давности. Тогда ей казалось, что счастливей ее нет и не будет в целом свете. И что теперь? Ее уютный маленький мирок, тщательно выстраиваемый ею с того памятного дня, рухнул, погиб в одночасье. Хотя, нет, надо честно признаться себе самой, что не в одну минуту обрушилось ее счастье. Долли тяжело опустилась на стул и задумалась, вспоминая годы семейной жизни со Стивой. Его частые задержки после работы, отлучки из дома по выходным, возникавшие каждый раз по воле неких загадочных и неотложных обстоятельств, которыми объяснял Стива свое отсутствие. Иногда он и вовсе не приходил ночевать. Возвращался домой под утро. Винился, глядя на Долли честными глазами, говорил, что засиделся на работе до самой ночи и не заметил, что уже полчаса, как мосты развели. Вот и приходилось ему, как последней сиротинушке, свернуться калачиком на диванчике в своей приемной и прикорнуть кое-как до утра. Долли верила ему на слово и даже не спрашивала, отчего он не позвонил ей и не предупредил, что не приедет. Время от времени на нее накатывались какие-то неясные предчувствия и смутные подозрения, что все на самом деле обстоит не так, как объясняет супруг. Но усилием воли она гнала от себя эти тревожные мысли, смущавшие ее покой. Ей настолько хорошо было в ее теплом и уютном мире семьи, что она не хотела знать ничего большего, чем видели ее глаза.

Поглощенная воспоминаниям, Долли не заметила, как машинально надела кольцо на палец. Разве она не любила мужа, терзала Долли себя вопросами. Пять детей ему родила. Другой мужчина носил бы ее на руках за такое самоотверженное материнство. А этот… За что ей выпало такое испытание?

Долли уловила звук шагов в коридоре и узнала походку Стивы. Дверь тут же распахнулась, и ее муж собственной персоной предстал перед ней на пороге. Долли мельком взглянула на него и отвернулась. Ее рот сжался в тонкую едва заметную нить, а в напряженном взгляде и закаменевших скулах читалось такое презрение, что даже Стива, заранее готовившийся к объяснению с женой, почувствовал себя не в своей тарелке. Только сейчас он вдруг явно осознал тяжесть своей вины перед Долли, казавшуюся ему до этого не столь уж и значительной.

Ведь все мужчины поступают подобным образом. А мудрость женщины должна состоять в том, чтобы не создавать из этого трагедию, принять случившееся, как данность и простить. Не в этом ли сила и величие женского предназначения! Что-то подобное он хотел сказать Долли, когда направлялся в ее комнату. Но все заранее заготовленные слова застряли у него в горле, когда он увидел жену, с видом обличающего прокурора восседавшую на стуле посреди комнаты рядом с открытым чемоданом. Стива почувствовал в этот момент себя чуть ли не изменником родины.

– Я виноват, виноват перед тобою, – проговорил он заплетающимся языком, с ужасом понимая, что сейчас боится своей жены. Это чувство было новым, никогда доселе им не испытанным и от этого казавшимся еще страшнее, чем было на самом деле.

Долли не отвечала. Она лишь сильнее сжала губы, сделавшиеся теперь совсем невидимыми, и окаменела еще больше. Теперь не только от лица, но и от всего тела ее веяло таким вселенским холодом и отчуждением, что для Стивы эта ситуация становилось совсем невыносимой. Было бы лучше, если бы она набросилась на него, исцарапала щеки, вырвала клок волос или еще что-нибудь в этом роде… А впрочем, лучше обойтись без подобных эксцессов. Стива инстинктивно прикрыл руками ту часть тела, от которой и проистекал весь этот казус.

– Прости меня, – Стива осторожно кашлянул, с напряжением ожидая реакции Долли.

– Простить!!! – Она медленно повернула голову в его сторону и посмотрела на него холодно и одновременно гадливо, как на какого-то мерзкого слизняка. Но в туже секунду губы ее сморщились, мускул на правой щеке дернулся, и она вдруг ожила, утратившая в один момент всю свою холодность. – Вон, пошел вон отсюда, – прошипела она, задыхаясь.

Долли душили слезы, и она держалась из последних сил, только бы не разрыдаться у мужа на глазах. Она не хотела показывать перед ним свою слабость, не хотела, чтобы он знал, видел ее страдания. Как бы она желала сейчас быть равнодушной и спокойной, как будто ровным счетом ничего не случилось, как будто для нее его измена сущая безделица.

– Неужели девять лет совместной жизни ничего не значат для тебя. – Стива видел, как Долли мучается, и ему вдруг стало жалко ее. Он подумал, что неплохо бы сказать, что любит ее, но не осмелился и вместо признания в любви произнес проникновенно: – Долли, поверь, все мои настоящие и искренние чувства принадлежат только тебе.

– Мне!? – истерично выкрикнула Долли. – А ей… что принадлежит ей… Твое тело?

– Ну, зачем ты о ней, – поморщился Стива, – это просто случайность, фантом, минута слабости. Всего одна минута, Долли. А тебе и детям принадлежит вся моя жизнь. Так стоит ли…

– Ты вспомнил о детях! – глаза Долли полыхнули ненавистью, – забудь о детях, у тебя нет больше детей, у тебя никого нет. И меня – тоже.

– Но позволь, ты не можешь вот так распоряжаться детьми, – дрогнувшим голосом произнес Стива.

– Я все могу, потому что я мать. А ты прелюбодей и развратник и тебе нельзя доверить детей. Я ставлю тебя в известность, что забираю их и уезжаю к матери, а ты можешь жить тут со своей потаскухой сколько угодно и делать свои мерзости хоть с утра до ночи. – Долли отвернулась к шкафу и продолжила демонстративно доставать оттуда вещи и складывать их в чемодан.

– Но это не возможно, – растерялся Стива.

– Отчего же. – Голос Долли окреп и зазвучал даже немного весело. Ей нравилось видеть, что он растерян и лишен привычной уверенности.

– Сегодня Анна приезжает, – сообщил Стива.

– Ну и что, примешь ее вместе с этой Обленой.

– Не говори глупостей, Анна едет, чтобы повидаться с тобой.

– Я не собираюсь встречаться с твоими родственниками и вообще я подаю на развод. – Долли повернулась к мужу и с вызовом посмотрела на него.

– Как на развод, зачем развод? – пролепетал Стива. – Это совершенно не возможно. Вдруг он заметил на ее пальце их обручальное кольцо, которое она одевала очень редко. То, что сейчас кольцо находилось на положенном ему месте, внушило Стиве надежду, что не все потеряно. Стива взбодрился и расправил плечи. – Я не позволю тебе просто так взять и уйти, – двинулся он к Долли, – Я не пущу тебя. Ты моя жена и мать моих детей. А еще ты мудрая женщина.

Долли смотрела на его приближение настороженно.

– Нет мужчины без греха, – продолжал свой монолог Стива. – А мудрость женщины должна состоять в том, чтобы не создавать из этого трагедию, принять случившееся, как данность и простить. Вот и кольцо на твоем пальце, как символ прощения, – Стива попытался взять Долли за руку, но она оттолкнула его.

– Не смей дотрагиваться до меня, с ненавистью выдохнула она, и, сорвав кольцо с пальца, швырнула его прямо в лицо Стивы. – Вот тебе мое прощение, выброси его на помойку, пока я сама это не сделала! – с ожесточением крикнула Долли и рванулась к двери, чтобы выбежать из комнаты. Но Стива предпринял неожиданный маневр, он рухнул перед ней на колени и, обхватив ее ноги руками, не позволял ей сделать дальше ни шагу.

– Пусти. – Напрасно Долли пыталась освободить ноги и вырваться из его рук. Стива держал крепко.

– Ну, прости меня, умоляю, – смотрел он на нее снизу вверх жалкими глазами. – Делай со мной, что хочешь, только не прогоняй меня. Я без тебя и детей погибну. Только ты одна мне нужна – и больше никто. И ты без меня не сможешь. Мы одно целое.

Долли перестала вырываться. Она вдруг осознала, что он прав. Она без него ничто и никто. Она не сможет без него жить, есть, спать, дышать. И несмотря ни на что, ее любовь к нему никуда не исчезла. Она по-прежнему живет в ней.

«О это ужасно, – подумала Долли, – как бы я хотела ненавидеть его, но это выше моих сил. Но пока ему об этом знать еще рано».

– Пусти меня и стань с колен, – сказала Долли веско и твердо. – Так и быть. Я встречу сегодня Анну, но потом я соберу вещи и уйду.

– Я знал, что ты мудрая женщина, – Стива вскочил с колен и поспешил ретироваться. За дверью он вздохнул с облегчением.

Кажется, все прошло неплохо и гроза миновала, думал он. Хотя может и не совсем. Но он дает пятьдесят на пятьдесят, что все закончится миром. Эх, жаль поспорить на это не с кем. Можно было бы сорвать неплохой куш за спор, а потом закатиться на выигранные деньги с какой-нибудь красоткой в ресторан.

Стива подошел к зеркалу, достал из кармана расческу, тщательно причесал растрепанные от падения волосы, подмигнул себе весело и отправился на службу. Он не знал, что Долли в эту минуту в щелку двери подсматривает за ним.

– Вот, гад, – зло прошипела она, глядя на его цветущий вид. – Нет, не дождется он моего прощения. Ни за что. Она гордо вскинула голову и проследовала к раскрытому чемодану с твердым намерением завершить задуманное. До приезда Анны, она должна была собрать свои вещи и вещи детей.

V

Все учителя признавали у Облонского хорошие способности, но учиться он никогда не любил. Очень рано его стала привлекать совсем другая жизнь; не то, что он был гулякой и хулиганом, но любил веселые компании и проказы. Рано у него возник и интерес к особам противоположного пола, девочки, а потом и девушки волновали его одним только своим присутствием. Он еще не понимал всю гамму отношений между мужчиной и женщиной, но уже инстинктивно чувствовал, что это станет одной из основных тем, если не главной в его жизни. Впрочем, в неведении он пребывал недолго, знакомые мальчишки по всех деталях ему объяснили, как все это происходит. А для закрепления урока снабдили богатым иллюстративным материалом. Потрясение было огромным, но это потрясение было сладостным, в котором в качестве основного ингредиента входило предвкушение чего-то невероятно заманчивого.

Те же самые мальчишки через некоторое время помогли ему вкусить и запретного плода, свели его с девчонкой из соседнего двора. Она была постарше Степана, но уже многое знала и умела в отличие от него. Он же так волновался, словно от успеха предприятия зависела вся его дальнейшая судьба. Хотя в каком-то смысле может, так оно и было.

Но все прошло достаточно благополучно, Стива получил бесценный опыт, хотя какого-то невиданного наслаждения, о котором так много писалось в прочитанной им литературе, не ощутил. Впрочем, подсознательно юноша догадался, что это только начало, а впереди его ждет еще много хорошего. И вскоре его надежды оправдались, он вступил в связь со взрослой и опытной женщиной, которая и провела его по всем запутанным лабиринтам интимных отношений. После нее он уже, во-первых, почувствовал себя уверенно, настоящим мужчиной, во-вторых, окончательно понял, в чем смысл предстоящей его жизни: в получении бесконечной череды удовольствий. Без них все остальное не имело значения.

Хотя в университете ему было в целом не до учебы, но благодаря способностям он закончил его довольно неплохо. Но вот что делать дальше? Этот вопрос мучил его сильно. Родители Стивы к этому времени уже отправились в мир иной, оставив ему хорошую квартиру и некоторую сумму денег. Но долго прожить на них было невозможно, нужно было делать то, чего он желал менее всего, – искать работу. К тому же на его шее оказалась младшая сестра, которая только поступила на первый курс института. Это была обуза, но такая обуза, от которой невозможно было избавиться. Да и Облонский любил ее хотя бы потому, что не любить ее было невозможно; это было прелестное создание: красивое, жизнерадостное, с живым, подвижным умом, активно отвлекающимся на все новое. Поклонников у нее было море, но она не спешила выказать никому предпочтения. Она словно бы чего-то ждала и не спешила сделать окончательный выбор.

Стиве пришлось запрячь себя, как коня в повозку, в работу на маленьких, слабо оплачиваемых должностях. Найти более престижное место выпускнику университета без протекции не удавалось. Он искал выход, так как после студенческой разгульной вольницы жизнь превратилась в серую и унылую тягомотину. На развлечение денег просто не было, а без них только и остается сидеть дома да смотреть телевизор, который он никогда не любил.

Стива стал лихорадочно искать выход и, как ему показалось, нашел в женитьбе. Еще с тех времен, когда живы были родители, их семья дружила с семейством Щербацких. Его глава был известным когда-то послом а Великобритании, а после завершения дипломатической картеры обрел не менее престижный статус ученого, академика. Достаточно было посетить их дом, чтобы понять, что они не бедствовали. Да и их старшая дочь Дарья, или как называли ее в семье на английский манер Долли, ему нравилась. Приятная, спокойная, неглупая, домашняя, чем не жена. Да и он произвел на нее благоприятное впечатление. Об его веселой студенческой жизни она ничего не ведала, а он благоразумно ей не рассказывал.

Но женитьба далеко не полностью оправдала его надежды, они стали жить лучше, но не настолько, как хотел он. А вскоре родился ребенок – и Стива совсем затосковал. Конечно же, он ей изменял, но его возможности были ограничены; женщины хотели подарков, веселого препровождения, а это требовало денег и еще раз денег.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Их тетушка, которая занимала довольно высокий пост в администрации города, но которая и пальцем не ударила, дабы трудоустроить племянника, вдруг решила проявить инициативу. Но касалась она не его, а Анны. Из Москвы к ним прислали вице-губернатором Алексея Каренина, мужчину не молодого, но холостого. Она решила свести его со своей племянницей. В мэрии был новогодний бал, она привела с собой на него девушку и как бы невзначай познакомила ее с высокопоставленным чиновником. Анна произвела на него сильное впечатление – и дело закрутилось.

Они быстро поженились, а вскоре Каренин пошел на повышение, его перевели в Министерство культуры на должность заместителя министра. Шурина он не забыл, с его подачи Стиву назначили на должность руководителя юридического департамента мэрии. Правда, зарплата оказалась не столь уж и высокой, но все-таки это был шаг в правильном направлении. А вскоре Облонский обнаружил, что в новой должности не так уж и много надо работать, значительную часть дел можно переложить на подчиненных. А самому чувствовать относительную свободу.

Облонский часа два занимался делами, отдавал распоряжения, писал заключения. Затем это занятие ему решительно надоело. Он подумал: чем бы заняться. И тут, как нельзя, кстати, секретарша доложила Стиве, что пришел посетитель. Облонский обрадовался, разговаривать с человеком совсем не то, что работать с документами.

В кабинет вошел Левин. Они были друзьями детства, росли в одном дворе, и хотя были не похожи друг на друга едва ли не по всем параметрам, сблизились. Это ничуть не уменьшило их различие, в дружбе каждый оставался сам по себе. Может, потому что никто не пытался переделать другого под себя, они пронесли это чувство и за пределы их дворовой жизни. И хотя затем судьба сильно разбросала их в разные стороны, это не остудило их отношения. При этом каждый из них по отношению к другому был немного снисходителен, каждый считал себя выше, чем его приятель. Но ни Облонский, ни Левин подобные мысли старались не афишировать. Единственное, что позволял себе Стива, так это некоторую снисходительность городского жителя к деревенскому.

Трансформация Левина из городского жителя в деревенского произошла для Облонского неожиданно. Успешный бизнесмен Левин вдруг бросил свое дело, продал прекрасную квартиру и уехал в село. Некоторое время Стива не верил в происшедшее. И лишь побывав у него в хозяйстве, убедился, что это действительно так. Он даже некоторое время размышлял, как отнестись к этому факту. Но не пришел к окончательному выводу. А потому решил, что не стоит и задумываться на эту тему, жизнь рано или поздно покажет, что это – серьезный поступок или блажь?

– Надолго ли ты к нам? – поинтересовался Стива.

– Да, пока точно не ведаю, – немного помедлил с ответом Левин. – Как обстоятельства сложатся. Мне поговорит с тобой надо.