Большое жюри

– Я проанализировал все кандидатуры и решил, что вы подходите лучше других.

– Но вы же считаете меня плохим режиссером.

– Кто вам такое сказал?

– Несколько минут назад вы негативно отозвались о моем фильме. А я, между прочим, считаю его одним из своих лучших картин. К тому же на все мои работы вы пишите отрицательные рецензии.

– А какой смысл писать положительные рецензии? – спросил Лесной.

– Как какой? – удивился Ланин. – Но нельзя же все чернить. Есть же что-то и хорошее в кино.

– Жаль, то вы так ничего и не поняли, – протянул Лесной. Его рука потянулась за бокалом, в котором плескался коньяк. – Если я напишу положительный отзыв, то девяносто процентов из ста, что следующий фильм вы сделаете намного хуже. Позитивная оценка расслабляет, а негативная заставляет мобилизовать свои ресурсы. Я много раз убеждался в правильности такого подхода.

– А то, что режиссер после такого разноса месяцами не может прийти в себя, это как?

– Такая уж профессия, либо ты отдаешь всего себя, либо делаешь лабуду. Дорогой, Всеволод Леонидович, в искусстве, как на войне, нет места для жалости, снисхождения и пощады. Сами пошли в эту профессию, никто вас силком не тащил.

– А я всегда думал, что режиссеру, сценаристу, артисту и даже костюмеру, как воздух, нужен успех. Без него творческая сила угасает.

– Ну, если она так легко угасает, чего о ней жалеть. Успех нужен слабым, а сильным – новые задачи и рубежи.

– Значит, по вашей классификации я слабый.

Лесной задумчиво посмотрел на Ланина и пригубил коньяк.

– Напрасно вы не пьете, – сказал он.

– Еще выпью, надеюсь, сегодня не последний день жизни.

– А вот сие никто не ведает, понятно, кроме Бога. Но от этого нам мало пользы, Он же молчит, как партизан, ни с чем с нами не делится.

– Скажите, почему вы выбрали меня и закончим наш разговор? Я от него малость притомился.

– Мы же об этом и говорим. Я считаю вас талантливым режиссером и честным человеком. Сочетание почти не встречающееся в жизни. Поэтому я надеюсь, что возглавив жюри, вы поможете получить награду лучшему фильму. Вот, собственно, и все.

– Так просто?

Лесной несколько мгновений смотрел на Ланина, затем внезапно расхохотался.

– Ну и уморили вы меня, дорогой Всеволод Леонидович. Вы сказали: просто. В вас, в самом деле, есть что-то от ребенка. Берегите это качество как зеницу ока. Потеряете его, утратите все.

– Спасибо, я понял, – произнес Ланин, вставая. Он выпитого он ощутил, как слегка покачивается. Но это не помешает ему прямо сейчас выбраться из этой квартиры и сесть в такси, подумал он.

6

Ланина разбудил телефонный звонок. Он взял трубку и услышал голос Абелева.

– Ну что ты решил? – раздался взволнованный голос продюсера.

Ланин скосил глаза на часы, стрелки остановились возле цифры восемь. Выходит, еще совсем ранешенько, а Марк уже ему трезвонит. Неужели нельзя было набраться терпения и позвонить хотя бы на час поздней. А теперь он весь день будет не выспавшийся. Знает же прекрасно, что он, Ланин, терпеть не может вставать в такое время. По этой причине он всегда проклинал съемки, которые начинались слишком рано. Так нет, Марк хочет узнать как можно скорей, какое он принял решение. Значит, в самом деле, вопрос очень острый.

– Я еще ничего не решил, – ответил Ланин.

– Как не решил! – загремел Абелев. – Нужно срочно давать ответ.

– Еще есть время, мы договорились, что я его дам к обеду, – возразил Ланин. – А сейчас Шулятьева даже нет на рабочем месте. Поди дрыхнет за милую душу.

– Он рано приезжает на работу.

И все-то ему известно, подумал Ланин. Наверное, знает, с кем он спит и с кем он пьет.

– Это его личное дело. Когда приму решение, сразу же ему позвоню.

– Да какое еще решение, звони, что согласен.

– Слушай, Марк, если будешь на меня давить, отвечу несогласием только из чувства протеста. Ты меня знаешь.

Эти слова слегка остудили пыл Абелева. Ланин это понял по его следующей реплике.

– Сева, ты же понимаешь, как это важно для всех нас. Давай договоримся, ты ему позвонишь в десять часов.

– Нет, я позвоню тогда, когда приму окончательное решение. А во сколько это случится, мне пока неизвестно.

– Ты всегда был чересчур упрямым, – угрюмо заметил Марк.

– Не был бы упрямым, ничего бы не добился, – возразил Ланин. – Пока. – Не дожидаясь ответа, Ланин разъединился.

Он встал и направился в ванную. И стал смотреть на себя в зеркало. Лицо отразило уже немолодого человека, но еще неплохо сохранившегося. Пятьдесят лет – это солидный со всех сторон возраст, одни считают, что все лучшее уже позади, другие – что настоящая жизнь только начинается. А у него скорей всего ни то и ни другое, скорей промежуточный вариант. А точнее, он и сам не знает, что верней. В прошлом уже многое сделано и пережито и в жизни и в искусстве, а будущее по-прежнему манит своей неизведанностью, вечным обещанием, что оно будет лучше, чем предыдущие годы. И очень хочется, чтобы так оно и было. Хочется сделать еще хорошие фильмы, хочется встретить женщину, с которой он вновь переживет счастливые моменты. Хочется, чтобы как можно быстрей прошел этот мучительный период неопределенности, в котором он неожиданно для себя надолго застрял. И вот казалось бы сама судьбы ему в этом помогает, предлагает весьма перспективные возможности. А он вместо того, чтобы ухватиться за ней обеими руками, да еще для подстраховки и зубами, медлит, сомневается.

Он всегда терпеть не мог, когда его использовали в каких-то чужих и сомнительных играх. Увы, далеко не всегда удавалось этого избегать. И всякий раз, когда это происходило, он чувствовал себя так, словно бы окунался в ушат дерьма. Не случайно, что Марк называл его чистоплюем. Но это у него семейная черта; его отец был академиком, известным ученым, который всегда больше всего на свете дорожил своей репутацией. И старался никогда не идти на компромисс. Не исключено, что это качество его и погубило. Он слишком близко к сердцу принимал чужую подлость, непорядочность. Вот оно и не выдержало слишком рано.

Ланин вдруг с некоторым мистическим ужасом подумал о том, что отец ушел из жизни как раз в возрасте пятидесяти лет. То есть, сейчас они сравнялись, стали ровесниками. А он как-то забыл про это обстоятельство, более того, даже никак не отметил очередную дату его ухода. Просто она выпала из памяти. Такого с ним раньше не случалось; даже если по разным причинам не было возможности посидеть, накрыть стол, он отмечал ее мысленно. Что-то с ним, в самом деле, творится непонятное, если он забывает такие важные события.

Ланин принял душ, но он его почти не взбодрил. Ему даже на секунду показалось, что у него ноет сердце. Он испугался, не случится ли с ним инфаркт, как с отцом, от которого тот не оправился. И очень быстро сошел в могилу.

Но буквально через пару минут Ланин понял, что тревога ложная. По крайней мере, пока; всего лишь разыгралось воображение, а сердце на самом деле не болит.

Ланин немного успокоился, так как мысль о смерти его напугала. Ему еще хочется пожить. Он же всегда опасался плохой наследственности, врачи ему регулярно советовали, учитывая то, как ушел отец, заниматься профилактикой. Но он пренебрегал этими рекомендациями. То было некогда, то неохота. Но теперь, дал Ланин себе слово, в ближайшее время он пойдет на прием. Пусть его осмотрят со всех сторон, а то ненароком…

Ланин поймал себя на том, что он размышляет о чем угодно, даже о смерти, лишь бы не думать о необходимости уже совсем скоро дать ответ Шулятьеву. Но глупо обманывать себя, это не принесет никаких результатов. Надо позвонить Шулятьеву и сказать ему… Правда, не ясно, что именно. Он по-прежнему ощущает, что внутри него по-прежнему не оформилось окончательное решение. А осталось всего пару часов до звонка. Так что решать надо срочно.

Внезапно раздался звонок в дверь. Ланин нисколько не сомневался, что заявился Абелев снова агитировать его. Но на пороге стояла Одри, его дочь. Вот уж кого он не ожидал сегодня увидеть, так это ее. Да еще столь рано.

В свое время, Ксения, поглощенная своей кинокарьерой, не очень хотела рожать. И ему пришлось потратить немало усилий на уговоры. Родилась девочка, которую Ланин назвал Обри, в честь актрисы, которую он когда-то обожал, Одри Хепберн.

Когда они жили с дочерью вместе, между ним и ею царили очень тесные и нежные отношения. Когда он расстался с ее матерью, Одри осталась жить в новой семье. И все сразу же рухнуло, за этот год они виделись всего несколько раз. Сначала он пытался их разлуку восполнять частыми звонками ей, но она разговаривали с ним как-то неохотно. И через какое-то время Ланин почти перестал беспокоить ее, только в том случае, если возникало какое-то неотложное дело. А оно возникало крайне редко.

Одри была похожа на свою мать, такая же ослепительно красивая. И ничего удивительного в том, что пошла по ее стопам, тоже училась на актрису. И уже пробовалась в кино, сыграла в нескольких эпизодах в каких-то сериалах. Для девятнадцати летней девушке начало было не самым плохим, хотя Ланин понимал, что некоторые ее ровесники стартовали успешней, у них уже были серьезные роли. Но уж такая судьба у людей этой профессии, очень многое зависит либо от протекции, либо от удачи. Но протекция у нее будет, учитывая за кого вышла замуж его жена.