Кладбище погибших цветов

До черных скал мы добрались к полудню. Путешествие выдалось не из приятных: конечно, глупо было жаловаться, когда мы шагали по чистым красным дорожкам и самой большой трудностью было сворачивать то влево, то вправо. Часто дорожка расходилась в две, а то и в три стороны, всякий раз Вафтруднир без сомнений выбирал верную, что в принципе большого удивления у меня не вызвало: в конце концов, это его собственный сад. Трудности начались, когда мы вышли из леса, оканчивавшегося такой же еловой преградой, что и со стороны деревни. Стоило мне сделать несколько шагов, как я к собственному неудовольствию обнаружил, что все скалистое плато, стоявшее на пути к горам, покрыто неприметными глазу жесткими выступами и зубьями, от которых мои походные башмаки, пережившие немало походов и битв, стали приходить в негодность, а ступни покрылись синяками и кровоточащими ранками.

«Вафтруднир, – взмолился я. – Близки ли мы к цели?»

«Терпение, путник Отто, терпение, – прогудел великан, медленно склонив голову вниз. – Пересечем плато Боли и будем на месте.»

Плато Боли? Подходящее ему название, если тот, кто его дал, имел ввиду боль физическую. Я с ужасом посмотрел на горизонт, осознав, что путь до скал займет еще час, не меньше. В ослабленный болью и усталостью разум пришла мысль попросить гиганта донести меня до места на плече, что он, несомненно, проделал бы с великой охотой. Да и путь сократился бы в несколько раз, ведь в таком случае у Вафтруднира не было бы причин шагать со скоростью человека. Тем не менее, скрепя сердце, я продолжил путь без жалоб и унизительных просьб. Не хватало еще упасть лицом в грязь перед этим неотесанным чудовищем, к тому же боль помогли мне превозмочь мысли о мести жителям деревни. И я придумал прекрасный план.

«Мы на месте, путник Отто! – торжественно объявил Вафтруднир к немалому моему изумлению, должен признать, потому как оказались мы перед сплошной стеной отливающих стальным блеском черных скал. Солнце давно перешло зенит и теперь находилось по ту сторону гор, что не мешало скалистому валу сиять, как в свете тысячи звезд. Проделки ведьм или, того хуже, великанские чары. Их я боялся больше, не по себе становилось от одной мысли, что чудовище-гигант не только самый большой исполин на всем свете, но еще и опасный чародей. Бр-р-р.

Не дождавшись от меня расспросов, что было бы вполне естественной реакцией в подобном случае, Вафтруднир нисколько не расстроился, приблизился вплотную к скале (причем через его «вплотную» могла проехать конница по три воина в ряд), которая оказалась высотой в аккурат с него, и принялся надавливать на какие-то уступы в том порядке, в котором его руки машинально вспоминали. Я мало знаком с чудесами или магией, но неплохо осведомлен в работе тайных механизмов, в основном, конечно, благодаря затейливым музыкальным шкатулкам с юга. Потому я сразу догадался, что задумал гигант. Он обернулся ко мне и с наивным восторгом принялся ожидать удивление на моем лице, когда после недолгих манипуляций с секретными пластинами скала задрожала и разделилась надвое.

«Потрясающее чудо, Вафтруднир, – заметил я безо всякого энтузиазма. – Поспешим же на обещанную тобой трапезу.»

Великан не заметил иронии в моих словах (видимо, распознать ее он был не в силах). Дождавшись окончательного сдвига частей скалы, великан решительно шагнул в темноту, жестом пригласив последовать за собой.

«Не бойся, путник Отто. Я знаю этот проход лучше своей бороды и смогу провести тебя здесь даже с закрытыми глазами.»

Голос Вафтруднира отскакивал от крутого скалистого свода и возвращался назад, усиленный в стократ, отчего возникало ощущение, словно стены дрожат и вот-вот обвалятся.

«Никакой надобности закрывать глаза нет, – ворчал я мысленно про себя. – Если здесь и так ничего не видно. А ты кричи дальше, безмозглый великанишка, если желаешь навеки остаться в стенах этого гигантского склепа. Может, у тебя и нет планов на свою никчемную жизнь, помимо разведения бесполезных цветов, а я еще рассчитываю сделать что-то на благо себе и графству.»

Конечно, такие мысли были вызваны исключительно боязнью темноты. Заприметив узкую полоску света, занимающую собой всю высоту скалистого прохода, я понял, что мы практически на месте и сумел взять себя в руки.

«Добро пожаловать, дорогой гость! – прогремел голос Вафтруднира так, что со свода посыпались камешки размером с кулак (а ведь один из подобных мог запросто пробить мне череп!); великан же тем делом играючи надавил руками на заднюю стенку прохода, от чего она распахнулась с такой легкостью, словно была бумажной. – В Нифльхейм, замок великанов!»

Черт, что? Целый замок подобных ему чудовищ?!

Я так и замер на пороге, не в состоянии сделать ни шага после этой новости. Как я мог быть таким глупцом? Поделом мне будет за мою беспечность, если сегодня же на ужин великанам подадут мою зажаренную тушку, обильно сдобренную свежевзбитым сливочным маслом!

«Что такое, мой друг? Смутился величественности этих покоев?»

«Совсем нет, о добрый Вафтруднир, – выдавил я из себя, тихонько пятясь назад. – Стеснение мое вполне можно объяснить нежеланием отвлекать своей скромной персоной твой народ от насущных дел. Пожалуй, я отобедаю в твоем чудесном саду тем, что найду на деревьях.»

Вафтруднир долго и молча глядел на меня. Затем горько рассмеялся.

«Взгляни же, путник.»

Врата распахнулись еще больше, и моему взгляду явилось некое подобие банкетного и одновременно тронного зала. Побывай я в этом месте в юные годы, непременно бы решил, что это дом богов. Величественные колонны десятками произрастали в выточенном из огромного гранитного камня полу, устремляясь вверх, чтобы затем упереться в невероятной красоты куполообразный свод атласного цвета из гладкого невесомого камня неизвестной мне породы. Но не это завлекло мое внимание. Огромное кристаллическое нечто, растянутое под искусственным небосводом на тонких и почти незаметных глазу цепях. Оно не сияло светом солнца и не претендовало на его величество и жар. Тем не менее, было что-то притягательное в этом искусственном светиле, которое нет-нет, да переливалось цветами радуги и излучало нежное магическое свечение.

«Что это?» – пораженно прошептал я.

«Это, друг мой, солнце Нифльхейма. Пока оно сияет, наш дом живет. И будет жить даже без своих обитателей.»

Тут меня осенило. Не без труда я перевел взгляд с прекрасного светила на пустующие столы размером с добротные брусчатые дорожки в графском замке, видимо, когда-то собиравшие вокруг себя гигантов на всевозможных пиршествах и балах, теперь же были покрыты налетом и пылью толщиной с ладонь. Вдоль полированных стен нашли свой приют бесчисленное количество оружия, лат и прочего военной утвари великанских размеров. Вокруг ни души.

У дальней стены, за многими рядами колонн и столов, я разглядел два трона. Один – что справа – выточен из гранита, украшен рисунками сражений и острыми шипами на изголовье. Другой выглядел изящнее и походил скорее на дамский стул (только размером с бойницу), чем на трон боевого повелителя, стоящего рядом. Этот трон, вероятно, принадлежал королеве гигантов. Мраморная поверхность его была испещрена затейливыми узорами и рунами, которые я ни сейчас, ни после, прочитать не смог.

«Так ты последний, – тихо прошептал я и взглянул на гиганта, ссутулившегося над ворохом истлевших фолиантов.

Каменный гигант не ответил. Быть может, не слышал моих слов вовсе, но в его ответе я и не нуждался. Очевидно было, что это – замок призраков, а Вафтруднир их невольный страж и смотритель склепа одновременно.

«Отобедаем? – предложил гигант и указал рукой на небольшой (по великанским меркам, разумеется) дверной проем в дальней части тронной залы.

«Я же неделю туда добираться буду, – запротестовал я. – Лучше давай устроим трапезу на свежем воздухе. Ты, мой друг, раздобудь еды, а я тем временем прогуляюсь по этому дивному залу. Но не задерживайся! Потому как я так голоден, что готов съесть целого теленка!»

«Еда не заставит себя ждать,» – улыбнулся гигант и на удивление резво бросился в кладовую.

***

«Ох… – только и смог я вымолвить, когда обнаружил в руках Вафтруднира громадную бутыль из камня (видать, глина слишком хрупка для неловких великанских пальцев), ломоть ржаного хлеба и целую тушу копченой телятины.

«Кушанье скромное, – извиняясь, пожал плечами гигант. – Но на нашу долю хватит. Идем же на воздух!»

На мое счастье, я не успел избавиться от фляги с пенистым элем (да и не горел желанием переводить такой хороший продукт), сваренным умелой рукой рыжеволосой Элизы. Иначе не представляю каким образом я бы смог испить великанского питья из такой громадной бутыли.

Ели по большей части молча. Я кое-как подкрепился частью левой лодыжки теленка, закусил краюшкой хлеба, отломленной от великанского ломтя и под конец испил из его бутыли. Там оказалось высочайшего качества красное вино, которому, со слов самого Вафтруднира, не меньше трех сотен лет.

«Я сам не мастер виноградоварения, – говорил гигант после очередного большого глотка из бутыли. – Если честно, вообще не умелец. Могу разве что коров коптить, да за садом приглядывать. Умельцем-виноделом был мой хороший друг, Гиллинг. Давно это было… так давно, что память о нем стала призрачной, в скором времени и вовсе исчезнет. Останется лишь его чудесное вино. И мой сад, конечно.»

«А что случилось с твоим народом?» – осмелился спросить я, дождавшись, пока Вафтруднир вольет в себя приличное количество содержимого бутыли, а в глазах его замелькает пьяный дурман.

Каменный верзила не спешил отвечать. Он приложился еще несколько раз к своему питью, утер рукой бороду, по которой ручьями стекало отборнейшее вино, затем прикончил остатки телятины, уже после этого, ковыряясь бедренной костью в зубах, удовлетворил мое любопытство.

«Мы были счастливы здесь, в горах, вдали от мира людей и ваших бесчисленных скандалов, войн. Прибыв издалека тысячу лет назад, мои предки дали слово, что не возжелают власти над миром людей и не станут вмешиваться в вашу судьбу. Они отстроили этот прекрасный замок и принялись мирно жить. А наше существование, согласно клятве, оставалось тайной для внешнего мира. Мой отец, Бергельмир, будучи одним из величайших правителей гигантов, мудро правил нашим народом на протяжении многих столетий.»

Вафтруднир разломил кость между пальцами и швырнул прочь. Она пролетела все плато и устремилась в ельник, где устроила немалый переполох среди лесных птиц.

«Как известно, даже розы не могут цвести круглый год. Вот и в нашем небольшом королевстве разбушевалась проказа. Нет, не бойся, маленький путник, не мор. Лишь игра слов, чтобы обозначить измену. Гейрред, потомок королей древности, и потому считавший себя в полной мере равным им, вознамерился поработить мир людей и поставить себя над ними богом, не иначе. Слукавлю я, если скажу, что сам в молодости не грешил такими помыслами. Одно время даже горячо доказывал отцу здравость идей Гейрреда, что мы созданы править и быть много выше того положения, что занимаем теперь. На что отец мой, будучи гигантом мудрым и рассудительным, не стал наказывать мою горячность, а лишь напомнил, за что мы были изгнаны из родных мест. С того самого времени я осознал свою глупость, даже попытался вразумить Гейрреда, который к тому моменту уже обзавелся группой преданных ему единомышленников. Мне не удалось внушить ему губительность его идей. Потому отец мой принял единственное верное и справедливое в том положении решение. Гейрред был взят под стражу и предан суду. Однако вердикт отца был… спорным на мой взгляд. Гейрред и его приспешники должны были быть казнены, как и следует поступать с изменниками и предателями. Наш король же, убежденный в том, что нельзя губить жизнь гиганта, даже если он мятежник, приговорил Гейрреда с соратниками к навечному изгнанию в черных горах. Они не имели права вернуться в королевство, им также запрещалось выходить в мир людей. Любое из указанных действий в их случае, по приказу короля, каралось бы казнью. Отец, видимо, забыл, что предавший единожды не живет и дня без помыслов о новом предательстве. Особенно опасен мятежник, познавший вкус свободы, власти, воля которого закалилась многими годами изгнания. тем временем наш народ оставался верен себе, трудился на благо королевства и хранил существование великанов в тайне. У нас было 90 лет мира и процветания, пока Гейрред не вернулся в родные чертоги, чтобы свершить свою месть.»

Вафтруднир склонил свою косматую голову, а я задумался: способны ли великаны извергать слезы? Если да, то в таком случае, мой собеседник должен был зарыдать, настолько печальны были его речи. Как выглядят слезы гигантов? Наверняка как круглые камешки. В любом случае, Вафтруднир не выказал ни намека на рыдания, лишь склонил голову еще ниже и продолжил свой рассказ, а я приберег свои размышления до лучших времен.

«Я никогда не видел и уж тем более не участвовал в битвах со своими собственными собратьями. Силы были не в пользу мятежников, но на их стороне были внезапность и безумная жестокость, копившаяся в их сердцах долгие годы. Мы потерпели сокрушительное поражение, многие погибли. Последним приказом умирающего от тяжелых ран короля был призыв к отчаянной попытке оттеснить врага в замок, чтобы удерживать их ровно столько, насколько хватит наших сил. Я лично вел наш небольшой отряд выживших, и хоть численный перевес был на стороне мятежного Гейрреда, мы смогли заточить их в замковых чертогах, которые, по иронии судьбы, стали и нашей темницей тоже. Мы заняли оборону прямо здесь, у ворот. Большая часть наших людей во главе с Гиллингом-виноделом стойко обороняла тронный зал от пытающихся прорваться во внешний мир изменников. Это было жестоко – отправлять стольких благородных воинов на верную смерть, но моя хитрость сработала. Те из врагов, кто умудрился вырваться за первый заслонный щит, натыкались на мечи и копья другого, который поджидал их у скалистого прохода. Я знал, что мы одержим победу, потому, когда редкие мятежники прекратили появляться из тьмы прохода вовсе, бросился на подмогу отряду Гиллинга. Как оказалось, помогать уже было некому. Каждый из защитников замка лежал изрубленный в окружении множества павших врагов. Сам Гиллинг сжимал в руках отрубленную голову мятежника Гейрреда. Израненный герой испустил последний дух, когда я попытался снять с него каменный доспех. В тот роковой день род гигантов лишился лучших своих представителей и иссяк окончательно.»

День близился к своему завершению, солнце уже частично скрылось за горизонтом где-то за нашими спинами, отчего стальной блеск черных скал превратился в кроваво-красный, под стать закату.

Иссякало и красноречие Вафтруднира. Он изрядно захмелел (способствовало этому и то, что он несколько раз отлучался в погреб за новой бутылью с вином), и в его рассказе все чаще проскакивали продолжительные паузы, сопровождаемые беспрестанными вздохами, всхлипами, а иной раз он и вовсе начинал храпеть! В такие моменты я кричал во все горло, чтобы разбудить верзилу, давалось мне это с немалым трудом. Я даже начал подозревать, что из-за истошных окриков у меня пропал голос, отчего твердо для себя решил: если великан уснет еще раз, будить его я не стану.

«Я рассказывал, что обзавелся семьей после войны? – внезапно произнес Вафтруднир после очередной отключки. – Ее звали Гуннлед. О, моя прекрасная Гуннлед! Кожа бела и прекрасна, как мрамор. Лицо, что у девы из чудесных снов, фигура валькирии, а как статно и ладно она шагала! Можешь себе представить, чтобы гигант ставил ногу так бесшумно, как лепесток розы падает на землю? Вот и я не мог, пока не полюбил мою прекрасную Гуннлед. Она стала мне опорой и верным советником в те времена, когда великанов осталось не больше трех дюжин. Наш союз был не просто подарком судьбы – он был необходим нашему роду. В скорости у нас родились чудесные дети. Эстер, прекрасная и справедливая, как моя дорогая Гуннлед. А после Якоб, могучий, как и пристало сыну королевского рода. Мы растили надежду великанов, тихо жили в стенах своей неприступной твердыни и питали слабую надежду когда-нибудь восстановить свое благополучие. А потом пришли вы.»

Вафтруднир без злобы, даже с некоторой грустью взглянул на меня и украдкой утер слезы. Были они самыми обычными, разве что великанских размеров.

«Твое королевство росло, путник Отто. Ему было мало земель по ту сторону реки, потому король решил продвинуть границу вплоть до черных скал. Известно ли тебе, что 300 лет назад на месте цветущей долины была безжизненная пустошь? Сила, изгнавшая нас, намеренно выбрала это место, чтобы отгородить от людей горами с одной стороны, пустыней и рекой – с противоположной. Любимая Гуннлед уговорила меня поприветствовать соседей и заключить договор о ненападении. Люди встретили мое появление на берегу реки с испугом, однако предложение приняли и поклялись соблюдать наш священный пакт. Клятва эта держалась аж три луны, путник Отто. Посмотри вокруг. Видишь хоть одного гиганта? Верно, они были истреблены все до единого в тот день, когда твое королевство нарушило данное нам слово. И это цена людским обещаниям?

Была середина лета, помнится мне. Не такая, как нынче, но довольно спокойная. Королевский гонец примчался к нашему замку с предложением отпраздновать самый длинный день в году вместе с его сеньором на берегу реки. Помимо меня и моей семьи король приглашал каждого желающего. Само собой, я мигом отказал, но Гуннлед сумела убедить меня поменять решение. Более того, после ее горячей просьбы каждый обитатель замка согласился присутствовать на королевском пиршестве. Я же, будучи от природы упрямцем, остался в замке в гордом одиночестве.

«Боги… – подумал я. – Они изничтожили всех? Но каким образом?»

«Когда я прибыл на берег, встревоженный долгим отсутствием своих подданных, я нашел лишь множество трупов. Ни одного мертвеца со стороны людей, потому как они хладнокровно и безжалостно расстреляли последних представителей моего народа из баллист с другой стороны реки. Из тел моих сородичей торчали гигантские метательные копья с особым широким наконечником, способным пробить каменную кожу гиганта. Люди готовились к истреблению моего рода, и им это удалось. Идти на штурм замка они не решились, да и бесполезно это. Стены Нифльхейма неприступны, даже с одним защитником это место держалось бы веками, потому как разгадать тайну механизма ворот способен лишь гигант. А после моей смерти не останется таковых и вовсе.»