Юмор, но – смешно!

– И у неё прописался в Москве?

– Фиктивно – да.

– И сын у вас родился?

– Фиктивно – да. То есть нет, он просто родился. Случайно. Но это ничего не значит. Ведь я уже с ней развёлся. Теперь нам надо пожениться с тобой.

– А куда я дену мужа?

– Какого мужа?

– Который на кухне в твоих тапочках.

– Разведись с ним, Тамара. Он нам не муж. Он, подлец, воспользовался ситуацией, пока я пробивался в Москву.

– А куда я дену сына?

– У нас нет сына, Тамара, у нас дочь. А сын у меня в Москве. Появился. Случайно.

– Да, у нас с тобой дочь, а у нас с ним – сын.

– С кем с ним?

– Который на кухне.

– И у тебя сын появился?

– И у меня сын появился.

– И у меня сын. Появился. Случайно. Значит, у нас с тобой появилось по сыну. Во время фиктивного развода. Но теперь, Тамара, объясни ты этому на кухне, что развод у нас с тобой фиктивный. Мы состоим в браке. Фактически. А ваш брак с ним недействительный. Он фиктивный. У вас не имел права появляться сын. Это противозаконно.

– Ты сам этого хотел.

– Я хотел в Москву, а этого не хотел. Я жертва.

– Тебе придётся платить алименты на дочь. Я уже подала заявление.

– Ты уже вторая, Тамара. Первой подала та, фиктивная. Значит, у меня всего будет два алимента. И ещё мне негде жить.

– Но ты же хотел разменять ту квартиру.

– Та квартира тоже фиктивная, её нельзя менять. Пропали денежки. Нас обманули, Тамара, это жулики, проходимцы. Мы больше не москвичи, Тамара.

– Это ты не москвич, а я москвичка. Мы уезжаем завтра с мужем домой, в столицу.

– С каким? Что на кухне?

– Да, у нас там квартира забронирована. Он приезжал к нам в леспромхоз героически трудиться. О нём писали газеты. Оставил столицу и приехал в глушь. Вот так. И вообще, я советую лично вам идти в общежитие леспромхоза, пока комендант ещё там. До свидания, товарищ. (Уходит).

– Так вот кто, оказывается, герой. Её муж. Уехал из Москвы в тайгу. Ловко. Там выписался, тут прописался, квартиру не забыл забронировать. В газете о нём писали. Я согласен, пусть он герой. А о нас, безымянных героях кто напишет? В тайгу-то легче попасть, чем в столицу. Сколько нас в Москву рвалось не прорвалось. И сколько рвётся не прорвётся. О нас надо писать, об истинных героях. Об отчаянных и смелых, безумных и храбрых, о тех, кто рвётся в Москву.

Босиком

И чего они у меня спрашивают все? Пристают, почему это я босиком по улице иду? А может, я на работу иду? Да. Я ведь и иду на работу. На обувную фабрику. У нас многие на работу так идут. Зато с работы – по-другому, в обуви. А разве где-то не так? Зачем, например, официанту брать на работу шашлык? Или врачу – таблетки? Или таксисту – полтинник на обед? Так и я, не беру с собой обувь. Это же естественно.

Кто в столовой работает – голодный на работу идёт. Кто на табачной фабрике – без единой сигареты в кармане идёт. Кто на ликёро-водочном – на работу идёт трезвый. И не надо спрашивать.

Я никогда не спрашиваю продавца из овощного: ”Почему вы без помидор на работу идёте?” А меня спрашивают. Утром – почему босиком? Вечером – почему в женских сапогах? Такое внимание к рядовому работнику.

А у нас на обувной просто гении есть. Вот дед Герасим мусор на лошади вывозит. У него лошадь, как и я, на работу тоже босиком идёт. Зато с фабрики везёт мусор в туфельках. Две пары ног – две пары туфелек. За один рейс. Правда, с лошадью тоже не просто. Бывает, противится лошадь, не хочет потом туфли снимать. Кусается. Герасим раз силой с неё снимал, так она лягнулась. Ну, туфельки погибли, а Герасим – ничего. Только туловище слегка погнул.

Дед Герасим в юности на мясокомбинате работал. У него вообще страсть к животным. Там он через проходную корову проводил. Сначала он её дрессировал, чтобы она на задних лапах ходила и непринуждённо держалась в обществе. А потом надевал на неё ватные штаны, фуфайку и оренбургский пуховый платок. И выходили они с мясокомбината с коровой под ручку. Под видом парочки.

Правда, на одной корове он пострадал. Выдрессировал он её, принарядил, она его – под ручку, и идут через проходную. А навстречу – жена. Жена как увидела Герасима с другой женщиной, так на корову и бросилась. А корова – му-му, му-му, ничего понять не может. Держится непринуждённо. В общем, жена корову завалила, вцепилась в коровину одежду и держит. И всё это на глазах у охранника. Охранник ничего понять не может. Думает, у него в глазах двоится. А жена-то у Герасима – одна, попробуй, разберись, которая. А с другой стороны, разнимать надо женщин, а то плохо кончат. И охранник решил, которая, значит, сильнее и сверху – ту и оттягивать начал. А Герасим охранника начал оттягивать, чтобы, не дай бог, одежда с коровы не слетела. Но в такой суматохе разве одежда удержится? Сначала ватные штаны с коровы слетели, потом фуфайка, потом – оренбургский пуховый платок. Когда охранник увидел голую корову, то стал подозревать, что это не жена Герасима. А жена Герасима сразу поняла, что это корова. И поняла, что корова трофейная. Теперь охранник стал корову обратно на мясокомбинат загонять, а жена Герасима не хочет отдавать корову. Мясо же… и шкура… Считай, уже почти свои были. Раз за пределами проходной. И опять суматоха началась. Но тут вмешалась милиция. Потом Герасима перевели от коров, значит, к нам на обувную. К лошади приставили.

Сам я тоже иногда неудобства испытываю. Обувь-то разная нужна. Кому – 37-й размер, кому – 49-й. А у меня-то нога – 40-й. Помню, для брата в 51-х сапогах шёл. Длинные, как лыжи. Ну, стою, жду автобуса. Автобус подошёл и мне на носки сапог наступил, наехал. А я и не подозреваю. Хочу в автобус зайти, а не могу. Дёргаюсь. Пассажиры меня с дороги устраняют, а я не устраняюсь. Загородил дверь. Спасибо тому боксёру. Вышиб меня из сапог.

И вот так, идёшь на работу, спрашивают: почему босиком? Идёшь с работы – почему в комнатных тапочках? Я не такой. Никого не спрашиваю. Летом в шубах идут, в меховых шапках – пусть идут. Я не спрашиваю.

Но однажды спросил одного мужчину. Он, как и я, босиком шёл. Но я точно знаю, что на обувной он не работает. Я говорю, вы на работу? Он говорит, да.

– А почему вы босиком? Вы же не на обувной работаете?

– Нет, я в НИИ работаю, инженером.

И дальше пошлёпал. А я подумал, что это йог. Как ни крути, а от них все беды. Такого пусти к нам на фабрику – он и с работы босиком пойдёт. Его в пример поставят. Вот она, язва-то откуда идёт. Выведем. Не посмотрим, что живучие. Раз йоги – в Индию их! Там все босиком.

Узники зимней сказки

Баня

Как хорошо встречать Новый год на даче с любимой женщиной. Если она есть, конечно, дача.

Сначала надо затопить баньку. Ну и что, что дров нет. У соседа – три куба. Он и не заметит, если взять пару кубов.

И вот уже банька курит в небо, а с неба – снег. Он такой густой и пушистый, что туалета не видно. Приходится ходить туда по компасу. А когда идёшь, всё время сбиваешься с курса. Потому что компасы наши показывают не на север, а на винный магазин. А вот и туалет в пределах видимости, на расстоянии вытянутой руки. Открываешь дверь… а там уже кто-то есть. Ну, конечно, это она, моя любимая. Ей не хочется нарушать эту божественную тишину криками “занято”. Она шла без приборов, но пришла первой. Вот что значит женское чутьё. У них же не нос, а прибор ночного нюхания.

Накрываем на стол под музыку Аллы Пугачёвой. Песня о настоящем полковнике. Самая лучшая строчка в песне: “…давит грудь подполковник”.

А моя любимая шинкует лук. Я вижу в её глубоких глазах слезинку. Говорю ей, не плач, родная, всё будет хорошо. А она отвечает, ага, хорошо, поработал бы с луком. И я, конечно, шинкую сам. И плачу, и плачу.

Стол готов. Мы выходим на улицу, а там уже гости – две бездомные собачки. Угощаем их роскошным ужином. И молча завидуем им. А чего им? Зарплату не надо, одежду не нужно, кто прошёл в Думу – неважно. Даже на выборы президента они не выставят свои кандидатуры. А зря. Во второй тур прошли бы обе. Но пора и по “первой”. Ставим на плечи камина свечи, выключаем свет. Я произношу тост:

– Дорогая, ты хочешь похудеть, поэтому от всего сердца желаю тебе пренеприятного аппетита.

А вот сейчас можно и в баньку. Полстакана пива – на каменку, и дух поплыл хлебный, будто лежишь во ржи и ржёшь от удовольствия.

А моя любимая не промах. От жара она надела на руки варежки, а на груди – валенки. И шпарит себя веником в тумане пара голубом. А валенки бьются, бьются, нагоняя на меня горячую волну.