Как умерла последняя роза

– Они тоже скучают по тебе, – саркастически произнёс я.

То, что она будет язвить по этому поводу, не стало для меня сюрпризом.

– Ха-ха-ха. Если бы, – она сделала паузу, попыталась найти спелый плод на своей плантации зелёных шуток. Но так и не найдя, продолжила, – наш песик больше скучает по мне, чем остальные. Маша его не кормит! А гулять с ним ходит, только потому, что ее родители заставляют. Эта ведьма кроме себя никого не любит!

Мне всегда было интересно, что у Бу за пес, но я, скорее всего так и не узнаю. Я очень сильно боюсь собак, даже не знаю почему, не то что бы трус… Хотя, пожалуй, трус… Даже Бу называла меня трусом и женоподобным. Наверное, из-за того, что я часто рассказывал ей, как мои глаза превращались в соленые водопады под влиянием сюжетов драм. Их смотрят домохозяйки, валяясь на диване с тарелкой полной бутербродов. Они мечтают очутиться на месте главной героини и погрузиться в экранизированный рай. Я отчасти был таким. Дайвер в океане фантазий. Скорее всего, на меня повлиял мой знак зодиака, Дева. Но вы же согласны, что иногда круто отвлечься от обыденности и пожить жизнью героя какого-то фильма или книги. Я не был любителем главных героев. Они так напыщенны, словно все звезды Вселенной вращаются вокруг них. Но вот досада. Они такие же звезды: та ярче, та тусклей, а третью ты уже не найдешь… Они словно на зло нам тухнут, пытаясь что-то сказать, но я уже минут десять ничего и никого не хотел понимать. Закурил. Если бы она об этом узнала – мне бы досталось, и продолжал слушать истории Бу о её соседках, одногруппниках, о сложности химии и прочих проблемах студентов медицинского университета.

– Я так хочу, чтобы поскорей похолодало, и на календаре красовался январь, – сказала Бу. – Знаешь почему?

Вы тоже на секунду забыли о необходимости дышать в надежде, что она желает встречи со мной? Ха-ха-ха. Глупцы! Вы даже представить себе не можете, как она ждет нового сезона сериала «Шерлок» с Бенедиктом в главной роли, премьера которого в январе. Однако я не подавал виду, что знаю об этом. Вдруг она подумает, что я маньяк. А я просто в неё влюблён…

– Тебе не терпится ограбить сестру и самой съесть новогодний подарок?

– Почему сразу самой? – Бу засмеялась. – Я с тобой буду делиться. Там обычно есть такие невкусные конфеты с желе внутри, вот ими я и буду тебя кормить. Они тебе понравятся. ОЧЕНЬ!

Она смеялась, а я пытался выдавить злость из себя, сопротивляясь её заразительному смеху. Эти конфеты были ужасны – куски пластмассы и только.

– А потом ограбим твою сестру, – она замолчала и вдруг громко взорвалась, – ты будешь моей Бонни, а я твоим Клайдом! Мы все сладости заберем и выбежим на улицу, чтобы угнать машину, затем помчимся прочь, поедая конфеты. Но твоя сестра не промах – она будет бежать следом, не отставая ни на метр. Ты будешь орать, как перепуганная школьница. А я. – Она добавила грубости к голосу и прохрипела, – СПО-КОЙ-НО, ДЕТ-КА! Я С ТО-БОЙ!

Минуты две она смеялась настолько громко, что если бы меня с телефоном разделили китайской стеной – я бы всё слышал. Всё: каждый оттенок её смеха, каждый вдох и выдох.

– Бу…

– А?

– Я на тебя обиделся. Ты понимаешь, что это значит?

Плохой из меня врун, если вы понимаете, о чем я.

– Ой, да ты уже в пятнадцатый раз обижаешься! Все вы, девушки, одинаковые. Сейчас ты сбросишь вызов, а я буду панически набирать твой номер. А ты будешь сбрасывать каждый вызов. И мне ничего не останется, как извинится с помощью SMS.

– Нет, – я собрал всю свою серьезность и продолжил, – на этот раз я действительно обиделся. Сколько можно издеваться надо мной?

– Блин… ну, Бонни, я же любя…

Она опять начала играть со мной. Я слышал её красивейшую улыбку, честное слово.

– Опять ты врешь!

– Да не вру я! – она начала нежно хохотать. – Честное слово. Я любя издеваюсь над тобой. Ну, вот какой парень будет обижать свою даму?…

Если это можно назвать глухотой, то я оглох. Но не так как обычно глохнут, моей тишиной стал её смех. В нём вместились тонны спокойствия, словно молодое поколение проводило старую добрую Тишину в пансионат. Где о ней будет вспоминать только сиделка. Зазвонит будильник – завтрак. Опять звонок – прогулка. Звонок – пора принять таблетки. Звонок. Звонок…

Часы, как будто назло нам, намекали, что пора спать. Я изо всех сил пытался заговаривать зубы Бу в надежде, что она потеряет счёт времени. Но, как это обычно происходит, мы обменялись холодным антарктическим «пока» и отключили телефоны. Я специально свой не отключал первым и, словно рыба на горячем желтом песке, метался, прыгал, глотал сухой воздух… Её нет…

Я здесь, а её здесь нет. Однако я могу думать о Бу. А что если один человек думает о другом, то и у второго возникают мысли о первом? Если это и вправду работает, то мне так стыдно, вы даже представить не можете. Уже которую ночь Бу не может уснуть из-за моего эгоизма.

* * *

Охваченный страхом опоздать и заставить её ждать, я мчал так быстро, что обернувшись, увидел бы красные от злости глаза ветра, не мирившегося с неизбежностью поражения в нашей схватке. Так мчал, что ни одна снежинка не успевала приземлиться на меня. Им ничего не оставалось, как паря в танце разбиваться об холодный асфальт. К. была пленницей самого холодного и лютого Января. Я специально не надел шапку, чтобы Бу нахмурила брови и отругала меня. Может быть и странно, но мне это безумно нравится. Уверен, когда-то я точно получу… и это станет шрамом на моей памяти.

Отдышка безостановочно лепетала про то, что пора бросить курить. А мои мысли не успели насладиться ожиданием – только собирался закурить, как увидел появляющийся из-за угла женский силуэт с длинными до самой талии волосами. Они развивались, как сотни парусов, на ветру, затем превращались во множество рук, и спасали каждую снежинку от гибели. Я забыл о желании закурить сигарету. Бу сама была как снежинка. Она никуда не спешила, словно солнцу не суждено взойти, и мой снежный человечек не превратится в воду. Когда не совсем яркий свет фонаря коснулся её лица, она заблестела, как самый чистый алмаз. Вы такого никогда не видели. Я уверен, такие алмазы вообще не с Земли. Они живут на очень холодной и чертовски красивой планете в районе созвездия Кассиопеи. На её родину напала армия жгучих лучей, но произошло чудо, и Бу спаслась. Она последняя из своего рода…

Бу подошла ко мне и молча обняла, а я стоял не шевелясь. Как же сильно хотелось её обнять, вы бы только знали. Однако я просто стоял и молчал. Боялся даже моргнуть. Нет, я не дурак! Просто из-за моих жадных движений какая-то снежинка может вывалиться из волосяного приюта. И даже выжив после падения, будет растоптана…

– Почему ты без шапки? Леша, знаешь, что с тобой может случиться? Я уже не раз рассказывала тебе про менингит. У меня бабушка болела, и это осталось в моей памяти… – Она стиснула скулы, затем улыбнулась, таким образом, заставив и меня улыбнуться, затем продолжила, – знаешь, что ещё может случиться? Я рассказывала тебе, что ещё может произойти с теми, кто ходит зимой без шапки?

– И что же?

Я был готов ко всем безумствам Бу.

Её рука резко дернула ветку надо мной. Дерево яро загудело, словно Бу привела в действие гигантский механизм. На меня из миллиарда веток-пистолетов обрушился, казалось, нескончаемый рой из снежинок. К этому я не был готов. Они были везде: в волосах, под курткой, под свитером, в ушах, во рту. Снег с бешеной скоростью начал таять, словно так смеется. Всем было смешно в этот момент, даже мне.

– Вот что…

Она опять дернула ветку надо мной, крича при этом: «Повторенье – мать ученья!».

Игнорируя укусы снега, я резко рванул к ней и бросил её в ближайший сугроб. В мгновение я отвоевал всю улицу, что была в плену смеха Бу, и объявил колонией своего смеха. Он уже начал переваливаться на соседние улицы, как вдруг плотный снежок, влетевший в мой затылок, заставил меня заткнуться. Я начал ругаться, издавая самые невнятные звуки – прикусил язык.

– Что? Что случилось? – засуетилась Бу. – Тебе больно? Неужели там камень был? Я не хотела! Прости меня…

– Я пикушыл ясык, – мне было больно говорить, а она смеялась. – Што смесного? У меня кроф идет!

– Серьезно? – наконец-то её охватили волнения. – А ну покажи! Я же на врача учусь.

– Я воопще не завидую твоим пасиентам. Им просто…

– Что? Рот открывай!

Открыл рот. Я уверен, там ничего не было видно. Опять последуют возмущения, словно я виновен и в этом.

– Да я ничего не вижу, – она возмущалась, как это было мной предсказано.

– Попобуй на фкус! Я сеёзно кровью истекаю.

Бу прикоснулась своим языком моего, истекающего кровью, языка и сказала, чавкая при этом:

– Вкусная у тебя кровь. Хочу добавки! Можно я еще попробую?

Я опять открыл рот, но вместо обещанного ласкового прикосновения она запихнула туда полную ладонь колющего снега.

– Это доктор прописал, чтобы не болело!

Пока я выплевывал снег, не мог понять, почему Бу удирает. Она же не улизнёт – зря старается. Прошло какое-то время, и… я рванул по её следам. Мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы догнать проказницу. Схватив Бу сзади, я засунул свои холодные руки под её одежду. Раздался невообразимый звук, раздробив который, можно было услышать ругань, крики и смех. Вырываясь из моих объятий, она наступала мне на ноги, как обычно наступают бездарные танцоры. И через несколько секунд я и Бу оказались на земле. Мы резко, словно по приказу, замолчали. На нас легла вся ответственность за изуродованный спектакль. Но никого смеха в сторону бездарных танцоров. И рассерженного постановщика не видно… Появилась Она… Я узнал её – это была та самая Тишина, которую мы отправили в пансионат. Наверное, его закрыли за долги, а на его месте строится новый супермаркет. Вот она и бродит по улицам К., давя звуки суеты и беспокойства.