Гладиатор

На этот раз мирмиллон, вместо того чтобы бежать за ретиарием, повернул в ту сторону, откуда мог ожидать приближения противника, и остановился в нескольких шагах от сети. Ретиарий, разгадав его маневр, помчался обратно, держась около «хребта» арены. Добежав до Триумфальных ворот, он перескочил хребет и очутился в другой части цирка, около своей сети. Мирмиллон, поджидавший его тут, набросился на него и стал наносить удары, а тысячи голосов кричали в ярости:

– Бей его, бей! Убей ретиария! Убей разиню! Убей труса! Убей, убей! Пошли его ловить лягушек на берегах Ахеронта!

Ободренный криками толпы, мирмиллон продолжал наступать на ретиария, а тот, сильно побледнев, старался держать противника на расстоянии, размахивал трезубцем, кружил вокруг мирмиллона, напрягая все силы и стараясь схватить свою сеть.

Неожиданно мирмиллон, подняв левую руку, отбил щитом трезубец и проскользнул под ним; его меч готов был поразить грудь ретиария, как вдруг последний ударил трезубцем по щиту противника и бросился к сети, однако недостаточно ловко и быстро: меч мирмиллона ранил его в левое плечо, брызнула сильной струёй кровь. Но ретиарий все же убежал со своей сетью; сделав шагов тридцать, он повернулся к противнику и громко закричал:

– Рана легкая! Пустяки!..

Минуту спустя он стал напевать:

Приди, приди, красавец галл.
Я не тебя ищу, а рыбу…
Приди, приди, красавец галл!

Веселый взрыв смеха послышался после строфы, пропетой ретиарием; его хитрая выдумка удалась: он завоевал симпатии публики; раздались аплодисменты в честь безоружного, раненого, истекающего кровью человека, которому жизненный инстинкт подсказал, что надо найти в себе мужество шутить и смеяться.

Взбешенный насмешками противника, загоревшись завистью, ибо толпа явно выказывала теперь симпатию к ретиарию, мирмиллон с яростью набросился на него. Но ретиарий, отступая прыжками и ловко избегая ударов, крикнул:

– Приди, галл! Сегодня вечером я пошлю доброму Харону жареную рыбу!

Эта новая шутка еще больше развеселила толпу и вызвала новое нападение мирмиллона. На этот раз ретиарий очень удачно набросил, свою сеть – его враг запутался в ней. Толпа неистово рукоплескала.

Мирмиллон, стараясь освободиться, все больше запутывался в сети; зрители громко хохотали. Ретиарий помчался к тому месту, где лежал трезубец, поднял его и, возвращаясь бегом, закричал:

– Харон получит рыбу! Харон получит рыбу!

Однако когда он приблизился к своему противнику, тот отчаянным усилием могучих рук разорвал сеть, и она упала к его ногам, освободив ему руки. Он мог теперь встретить нападение врага, но двигаться ему было невозможно.

Толпа снова разразилась рукоплесканиями. Она напряженно следила за каждым движением, за каждым приемом противников. Исход поединка зависел от любой случайности. Лишь только мирмиллон разорвал сеть, ретиарий подбежал к нему и, изловчившись, нанес сильный удар трезубцем. Мирмиллон отразил удар с такой силой, что щит разлетелся на куски. Трезубец все-таки ранил гладиатора, брызнула кровь – на его обнаженной руке были теперь три раны. Но почти в то же мгновение мирмиллон схватил левой рукой трезубец и, бросившись всей тяжестью тела на противника, вонзил ему лезвие меча до половины в правое бедро. Раненый ретиарий, оставив трезубец в руках противника, побежал, обагряя кровью арену, и, сделав шагов сорок, упал на колено, затем рухнул навзничь. Мирмиллон, увлеченный силой удара и тяжестью своего тела, тоже свалился, затем поднялся, высвободил ноги из сетей и ринулся на упавшего противника.

Толпа бешено рукоплескала в эти последние минуты борьбы, рукоплескала и тогда, когда ретиарий, опираясь на локоть левой руки, приподнялся и обратил к зрителям свое лицо, покрытое мертвенной бледностью. Он приготовился бесстрашно и достойно встретить смерть и обратился к зрителям, прося даровать ему жизнь не потому, что надеялся спасти ее, а только следуя обычаю.

Мирмиллон поставил ногу на тело противника и приложил меч к его груди; подняв голову, он обводил глазами амфитеатр, чтобы узнать волю зрителей.

Свыше девяноста тысяч мужчин, женщин и детей опустили большой палец правой руки книзу: это был знак смерти, и меньше пятнадцати тысяч добросердечных людей подняли руку, сжав ее в кулак и подогнув большой палец, – в знак того, что побежденному гладиатору даруется жизнь.

Среди девяноста тысяч человек, обрекших ретиария на смерть, были и непорочные, милосердные весталки, желавшие доставить себе невинное удовольствие: зрелище смерти несчастного гладиатора.

Мирмиллон уже приготовился прикончить ретиария, как вдруг тот, схватив меч противника, с силой вонзил его себе в сердце по самую рукоятку. Мирмиллон быстро вытащил меч, покрытый дымящейся кровью. Тело ретиария выгнулось в жестокой агонии, он крикнул страшным голосом, в котором уже не было ничего человеческого:

– Проклятые! – и мертвым упал навзничь.

Такую картину гладиаторских боёв преподнёс нам Рафаэлло Джованьоли. И мы спешим туда, в этот Рим, с его гладиаторами и смертями на виду у всего народа – как на развлечение, как на хлеб или как на вино, как к чему то долгожданному похожему на отдохновение. Одним словом, как к жизни в полном восприятии. Об этом нам рассказал Рафаэлло Джованьоли, нам интересен этот рассказ и мы будем им пользоваться, что бы верили нашему рассказу. События нашего рассказа мы переплетём с событиями поведованными Джованьоли.

И вот ещё что. Читатель изумится о стольких знаменитых именах римлян, о которых нам поведал Рафаэлло Джованьоли. Пусть его это не беспокоит, он сам прекрасно знает, что большинству из нас это не принесёт что либо, кроме фона рассказанного о римской культуре и обиходе. Одним словом, это фон, о котором мы только что упомянули и сами же упомянутое забыли и не упомним больше, что бы не тревожить наш загруженный информацией мозг. Если вы не историк или другой учёный, любитель древнеримской старины, тогда ваши страницы не здесь. сами понимаете. А если вы просто любопытны и честны, то и читайте с богом. А нет – отложите книгу в сторону и скажите себе: бред какой то. Ни жарко. Ни холодно.

5

«Боже! Ты Бог мой!» «Хочу видеть силу Твою!» Немощи и болезни трансформируют человека. Человек, рождённый сильным, немощным в старости или больным теряет себя. «И сила Господня являлась…» Вера ходит нетрадиционными путями. С верой я взберусь на Олимп по крутой тропе. Но с верой во что? Я не знаю этой веры и не хочу её знать.

Ты, Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной…

Кошелек пустой, холодильник пустой, гараж пустой… Кругом пустота.

Ты скажешь: «Это трагедия!» Ты так и скажешь, что бы меня унизить.

Нет, это пустыня. А пустыня – явление сильное, но явление временное. Терпи. 40 лет терпи. И воздастся. И буду терпеть. Ведь это я, как бог. И сам себя должен увидеть такого терпеливого и доказать свой успех своим терпением и стремлением карабкаться по круче на самую вершину

Антонин Пий происходил из галльского сенаторского рода. В 120 году он был консулом, затем проконсулом Азии. В 135 году был усыновлён императором Адрианом и стал его преемником. После смерти Адриана Антонин уговорил сенат обожествить Адриана, и поэтому сенаторы прозвали его Пием (то есть «благочестивый», «исполняющий долг в отношении богов и родных»).

Во время правления Антонина Пия Римская импертя сохранила свои владения и упрочила границы. По его приказу в Шотландии был построен новый оборонительный вал от залива Ферт-оф-клайд до залива Ферт-оф-фот, а также продвинуты и укреплены государственные границы в Германии и Реции. Однако вспыхнувшие в провинциях Британия, Мавретания, Египет и Иудея восстания против римского правления означали скорый конец стабильности. Антонин Пий усыновил Марка Аврелия, женив его на своей дочери Фаустине, и провозгласил императором.

С 139 года Антонин Пий носил титул «Отец Отечества».

Высокий рост придавал ему представительность. Но так как он был длинным и старым, то стан его согнулся, и он, чтобы ходить прямо, привязывал себе на грудь липовые дощечки.

Амврелий Виктор так писал об императоре:

«Он был настолько справедлив и обладал таким добрым нравом, что ясно этим доказал, что ни мир, ни продолжительный досуг не портят некоторых характеров и что города могут благоденствовать, если только управление их будет разумно».

Гладиатор спал после тяжёлой схватки. Спал до полудня. Это был его первый бой после того как он попал в плен во Фракии и определён в школу гладиаторов. Вчера он был секутором против ретиария. Ретиарием оказался молодой рыжеволосый галл, вооружённый сетью, трезубцем и кинжалом, которым ретиарий должен заканчивать сражение с секутором завершающим ударом в грудь, а если вызвать восторг развращённой публики, то точным ударом в сердце.

– Я приветствую тебя, фракиец! – ретиарий поднял правую руку, с запястья которой свисала сеть, не отличимая от ловчей сети на львов и тигров в Африке. Галл был бледен, он предчувствовал приближение своего смертного часа. Но ему хотелось обратить на себя внимание всех ста тысяч праздничных зрителей, особенно женщин. С трибун понеслось женскими голосами: О, приди, о приди, мой красавец галл! О, приди, о, приди, мой красавец галл!

Ему громко желали победы, значит сохранение жизни наперёд, женщины Рима, среди которых было немало патрицианок и весталок, немало и куртизанок. Все ждали его. Приди, мой красавец галл!

– Я приветствую тебя, галл! – ответил секутор и поднял правую руку со сжатым кулаком. Потом они отрепетировано направились к скамье, где возлежал престарелый Сулла, отрёкшийся недавно от своего диктаторства над Римом, но сохранивший популярность и уважение среди плебса и в Сенате. Во всяком случае в Риме никто не помышлял о его свержении или убийстве.

Сулла лениво глянул на подошедших. С серебряной чашей в руке, объёмом с хороший кубок, он приподнялся на ложе, потом сел на скамье, поправил на себе с подчёркнутым достоинством пурпурную хламиду и обратившись к двум консулам слева и справа от себя. сказал грубым голосом: Распорядитесь к началу нашего увеселительного праздника!

Стотысячный цирк взревел. И люди не слышали слов. обращённых консулами к диктатору и слов, которых он бросил в сторону гладиаторов: сдохните оба, а толпа восславит вас пребыванием на Олимпе вместе с богами. Идите и сдохните на потеху народу Рима! Всё! Идите!

– Идущие на смерть, приветствуют тебя, диктатор Сулла! – в разнобой прокричали во всю глотку оба гладиатора. И оба гордо направились сделать круг по арене с приветствием к зрителям:

– Идущие на смерть, приветствуют вас, римский плебс!

– Идущие на смерть, приветствуют вас, ремесленники, вольноотпущенные, городские торговцы, легионеры, менялы!

– Идущие на смерть, приветствуют вас, всадники, патриции, сенаторы, куртизанки и весь прочий римский народ!

Гладиаторы обходили арену цирка под рукоплескания, неистовые крики зрителей, но не теряли своего достоинства. Казалось, они наслаждаются этим – своим величием перед этой толпой, перед диктатором Суллой, взлежащим на скамье покрытом дорогим ковром из Средней Азии и держащим в дрожащей руке серебряный кубок, наполненный янтарным вином. И гордились своей предстоящий смертью у всех их на глазах. Прощались оба, как знать, чем закончится схватка.

Среди этого шествия двоих гладиаторов, идущих на смерть с гордо поднятой головой, на арену вошла, а по задумке представления вплыла декорированная галера рабов, сидящих на вёслах. На открытой платформе шевелились гирлянды цветов, светящихся шариков и ветвей лавра. Стройный гладиатор похожий на фракийца, шествующего сейчас впереди галеры, стоял на платформе в шлеме с двумя страусовыми чёрными перьями, со щитом в левой руке и мечом в правой. Его грудь защишал панцырь, плечи защищали наплечники, ноги наколенники. В этом облачении он готов был убивать или быть убитым.

Между тем, галера с рабами и фракийцем на платформе как на подиуме, проплыла по арене и скрылась под трибунами цирка, оставив гладиаторов для действия.

Схватка оказалась скоротечной.